Если бы не Флорек, жители городка приняли бы новичка, так как Майлз достаточно приятный мужчина и, как отметил Джосан, скрупулезно честный в делах. Но пока сержант не найдет способ обойти противника, либо пока племянник не выберет новый объект ненависти, вряд ли кто-то станет набиваться конюху в друзья, навлекая, таким образом, гнев властного человека, к тому же имеющего связи в магистрате.

Не впервые монах задался вопросом, почему хозяин так и не продал конюшню конкуренту и не обосновался где-нибудь еще. Возможно, когда-нибудь и поинтересуется. 11ока Джосан не собирался ничего выспрашивать, чтобы не пришлось отвечать самому.

Деньги из маленького кошелька перекочевали в тунику — вдруг придется бежать, тогда он снова останется без монетки.

Джосан посетил сапожника, который измерил ногу и велел приходить через три дня. Так монах оказался владельцем пары простых, но прочных ботинок и с радостью расстался с негодными.

В тот день, когда Джосан стал обладателем новой обуви, Майлз попросил оседлать почтовую кобылу и вывести ее в загон. С предыдущими сложностями помощник справлялся без труда и теперь надеялся, что седлание придется ему по силам. Когда ученый путешествовал раньше, он ездил верхом в очень редких случаях, но всегда в компании проводника, который гарантировал, что монаху досталось спокойное животное, привыкшее к неловким движениям новичка.

Когда Майлз спросил Джосана, умеет ли тот ездить верхом, на кончике языка вертелось «нет», но тем не менее какое-то странное ощущение заставило сказать «да». Видимо, тот же инстинкт подсказал, что он может управляться с породистыми скакунами. Где ученый получил эти навыки — вопрос, который не хотелось исследовать слишком подробно. Как и неожиданное владение рукопашным боем, верховая езда — умение, которому Джосан не помнил, чтобы учился. А ведь и это мастерство спасло ему жизнь. Сержант никогда не предложил бы работу человеку, не умевшему отличать перед лошади от зада.

Джосан понимал, что намеренная слепота и нежелание искать правду — всего . \ишь форма трусости, но и в этот раз он постарался об этом не думать. Законы, диктовавшие правила поведения ученому, играли все меньше значения, когда дело дошло до выживания.

Монах привел кобылу в загон и по команде Майлза легко запрыгнул в седло. Прогнав из головы воспоминания о последней неловкой прогулке верхом, Джосан управлял шагом скакуна, сначала медленно, потом перешел на рысь лишь одним нажатием колена. Лошадь казалась неугомонной: из-за осенних дождей ей пришлось провести три дня в конюшне, теперь она горела нетерпением выйти на пробежку, и управлять кобылой оказалось на удивление легко.

После нескольких кругов конюх попросил помощника остановиться.

— Хватит, проведи ее через южные ворота и дай побегать по палаточному лагерю, грязь там прибилась, но следи за лунками, оставшимися после колышков. Час, не больше, потом дай девочке остыть и приводи домой, понял?

— Понял, — отсалютовал Джосан, как солдат-новичок. Для удобства путешественников, приезжавших из южных провинций, конюшни располагались близко к воротам, например, как постоялый двор Флорека. Поскольку раньше один человек владел и тем, и другим, то многие приезжали верхом или на каретах. Те же, кто приходил пешком, останавливались в комнатах подешевле на окраине города. Когда хозяин умер, то поделил собственность между двумя сыновьями. Всё осталось в семье. Теперь Флорек каждый день мучился из-за потерянной недвижимости, поскольку гости его постоялого двора пользовались конюшнями соперника, чтобы оставлять лошадей и кареты под должным присмотром. Трактирщик хотел построить собственный двор, но тогда требовалось купить и снести один из соседских домов, а никто из жителей не хотел лишаться жилища.

Будь Джосан на месте Флорека, он превратил бы Майлза из врага в союзника, делового партнера. В конце концов, у того есть дочь, к тому же незамужняя. Через несколько лет зять пал бы жертвой какого-нибудь странного заболевания, и мало кто поинтересовался бы, что стало причиной смерти. И уж тем более никто не стал бы возражать против права вдовы на наследование.

В общем, солдату повезло, что Флорек не настолько хитер, чтобы привести подобный план в исполнение. Хотя, может, и пытался, но не преуспел до приезда в городок монаха.

Такие мысли позволили ученому отвлечься от собственных забот. Кобыла шла иноходью, и наездник вел ее легко, хотя и достаточно быстро, чтобы проявился пот, хотя и стараясь не утомлять — вдруг понадобится гонцу в течение дня. Конечно, в конюшне стоял свежий жеребец, однако Майлз предупредил, что иногда и два императорских гонца проезжали через городок за один день. Редко, но прецеденты случались.

Джосану пришло в голову, что хозяин оказал ему большую честь, доверив лошадь, которая стоила больше, чем он смог бы заработать за годы кропотливого труда в качестве помощника. Хотя попытайся он украсть императорскую собственность, и награду за голову объявят в одно мгновение. Может, за поимку беглого монаха уже назначена кругленькая сумма.

Впрочем, ученый никогда не был вором по натуре, крал он только, когда из-за голода на кону стояла борьба между жизнью и смертью. Подобной необходимости сейчас не наблюдалось.

Когда лошадь окончательно остудилась, помощник отвел ее в стойло и хорошенько почистил. Если Майлз и испытал облегчение, увидев, что все вернулись, то виду не показал, лишь хмыкнул, когда заметил, как Джосан относит сено в конюшню.

Дни теперь превратились в рутину. Если на почтовых лошадях не выезжали в течение последних трех дней, то на рассвете выгул, потом кормление и при хорошей погоде день в загоне, пока он вычищает стойла. Когда гости оставляли скакунов или кареты на ночь, Майлз проверял, все ли готово к отправке, и заплатили ли они на постой.

Все время посвящалось чистке седел и упряжи, складыванию сена в стога, переносу овса из бочонков в амбаре в корзины в конюшне. Либо ученый выполнял другие поручения, о которых просил хозяин. К концу дня он кормил и поил животных, а потом сам присоединялся к Майлзу в таверне. Ворота закрывались на заходе солнца, но исключение делалось для дворян и императорских гонцов, поэтому Джосан научился спать, прислушиваясь к звонку, который оповещал о прибытии запоздалых гостей.

Сержант оказался щедрым хозяином, позволяя помощнику проводить час по собственному усмотрению, если не оказывалось срочных дел. На второй неделе после зарплаты монах отправился на базар, где приобрел трут и кремень взамен потерянных, а на последнюю монету постригся и побрился.

Волосы отросли настолько, что закрывали глаза и спадали на плечи. Странные ощущения для человека, который сбривал растительность на черепе с самого мальчишества. Теперь он сам себе казался незнакомцем. Когда цирюльник поднес отполированное оловянное зеркало, чтобы клиент мог восхититься результатом работы, Джосан едва себя узнал. Волосы все равно были короче, чем у большинства мужчин, но больше всего его удивило лицо, которое заострилось сильнее, чем помнится, с жесткими линиями у рта. Даже глаза изменились. Взгляд чужака, человека, который убил наемника и укротил лошадь одним прикосновением руки.

— Я всего лишь сделал, как вы просили, — пробормотал цирюльник, явно заволновавшись из-за долгого молчания клиента, вне всяких сомнений ожидая жалоб.

— Вы прекрасно справились, — заверил его монах и поспешно всучил монетку.

Джосан поежился, но не от холода. «Ничего страшного», — пробормотал он, стараясь переубедить себя. Прошли годы с тех пор, как он видел свое отражение в чем-то большем, чем лохань с водой или искаженных зеркалах маяка. Неудивительно, что он с трудом себя узнал, особенно после последних изнурительных месяцев.