Это вызвало много трений между Шилой и Вивек, потому что по каким-то причинам,

Шила не хотела, чтобы он переезжал.

Пристройка была построена Ричардом, другом Вивек и спальня была построена из деревянных панелей; ванная комната была самая лучшая, которую когда-либо имел Ошо - большая и с джакузи.

Длинный коридор вел к олимпийского размера бассейну, а в медицинской части была полностью оснащенная операционная с самым современным оборудованием.

Вивек ранчо не нравилось с самого начала и она часто была несчастна и заболевала.

Она также не стеснялась выражать свое настроение и однажды заявила по общей связи на всю коммуну, что она чувствует по поводу этой "бесплодной пустыни".

Она сказала, что хотела бы сжечь дотла это долбанное место.

Когда она была счастлива, это был самый экстатичный, похожий на ребенка человек, которого я когда-либо знала, но, если она была несчастна - ох, куда бы убежать.

У нее был дар находить проблемы и видеть недостатки человека.

Я находила бесполезным спорить, потому что у меня всегда было впечатление, что она права.

Я думаю, что в критике всегда больше веса, чем в комплименте.

Нирупа или я сопровождали Ошо в поездке, если Вивек не хотела ехать.

Он иногда спрашивал как дела в коммуне Шилы.

Для него это всегда была коммуна Шилы.

Позже он говорил:

"...Я даже не часть вашей коммуны; я просто турист, даже не постоянный житель.

Этот дом не моя резиденция, просто дом для приезжих. У меня нет никакого статуса в вашей коммуне. Я не глава вашей коммуны, не начальник. Я никто... я хотел бы быть в красной робе, но я просто избегаю этого, чтобы было ясно, что я никоим образом не часть вас.

И все же вы слушаете меня, у которого нет власти.

Я не могу что-нибудь навязать вам, я не могу приказать вам, я не могу дать вам какие-то заповеди. Мои беседы, в точности это, только разговор.

Я благодарен, что вы слушаете меня; принимаете вы то, что я говорю или нет, это ваше дело.

Слушать их или нет, это ваше решение. Это никак не нарушает вашу индивидуальность".

("Библия Раджниша")

В эти ранние дни все шло очень хорошо, люди прибывали сотнями и город возникал в пустыни с фантастической скоростью.

В течение года были готовы жилищные условия для тысячи постоянно проживающих и десяти тысяч приезжих, началось строительство аэропорта, отеля, диско, фермы, производящей овощи, медицинского центра, дамбы и столовой, достаточно большой, чтобы вместить всех.

Когда он спрашивал меня как "коммуна Шилы", я отвечала, что я чувствую, как будто я "нахожусь в мире".

Это не была жалоба, это просто показывало как все отличалось от тех дней, когда медитация была главным событием в нашей жизни.

Шила не была медитирующей, и ее влияние на коммуну было в том, что работа, и только работа имеет значение.

Через работу она могла доминировать над людьми, потому что у нее были свои уровни "хороших" работников, и она соответственно их вознаграждала.

Медитация рассматривалась как трата времени зря, и даже в тех редких случаях, когда я медитировала, я сидела, а передо мной лежала книга, на случай, если кто-нибудь войдет и "поймает" меня.

Я потеряла перспективу важности медитации, и все годы, которые Ошо говорил о ней, были на какое-то время потеряны.

Полетав высоко в небе Пуны, теперь я чувствовала себя очень на земле, ограниченной землей.

Я была в другой "школе".

Я думала, что теперь должно развиться другое направление моего существа, что, может быть, если бы мы все остались в Пуне, в наших робах и почти "сказочно воздушном" существовании, мы возможно все достигли бы просветления, но это нельзя было бы использовать для мира в практическом смысле.

Я еще не знала, какими тяжелыми будут уроки.

Но мое движение как санньясинки, однако, уже началось, и не было пути назад.

Быть с Мастером означает, что трудность воспринимается как вызов, как возможность посмотреть вовнутрь, на мое сопротивление возможности измениться.

Первым приоритетом становится вырасти в осознавании.

Ошо видел только Вивек, и каждый день занимался работой с Шилой.

Время от времени он встречался с Нирупой, Девараджем и мной.

Иногда у кого-нибудь был сон об Ошо, и он был уверен, что Ошо посещал его во сне.

Я спросила его позже на дискурсе об этом и он сказал:

"Моя работа совершенно другого свойства.

Я не хочу вторгаться в ничью жизнь; но вообще это делается, это может быть сделано: человек может покинуть тело, и пока кто-то другой спит, может работать над ним.

Но это ущемление свободы человека, а я совершенно против любого ущемления, даже, если это делается для вашего блага, потому что свобода имеет высшую ценность".

"Я уважаю вас такими какие вы есть, и из-за этого уважения я продолжаю вам говорить, что возможно гораздо большее.

Но это не означает, что если вы не изменитесь, я не буду уважать вас.

Это не означает, что если вы изменитесь, я буду уважать вас больше.

Мое уважение остается постоянным, изменяетесь вы или нет, со мной вы или против меня. Я уважаю вашу человеческую природу, и я уважаю ваше понимание..."

"...В вашей бессознательности, в вашем сне, я не хочу беспокоить вас.

Мой подход, это чистое уважение индивидуума, уважение вашей сознательности, и у меня есть огромное доверие к моей любви и моему уважению вашей сознательности, что она изменит вас. И это изменение будет истинным, тотальным, неизменяемым".

("Новый Рассвет")

Я всегда чувствовала уважение к его собственному пространству, когда мы уезжали на машине, и никогда не заговаривала, если он не спрашивал меня о чем-нибудь.

Моей целью было молчание, и я давала себе задание типа "о-кей, никаких мыслей отсюда и до старого сарая" и так далее.

Годы молчания, которые затем последовали, сделали Ошо каким-то образом более просвечивающим, более хрупким, меньше в теле.

Он всегда говорил, что разговор с нами удерживает его в теле и по мере того, как шло время, его связь с землей казалась меньше.

Его день изменился от вполне загруженного дня в Пуне: подъем в шесть, утренний дискурс, чтение сотни книг в неделю, чтение всех газет, работа с Лакшми, вечерний даршан, посвящение в санньясины и энергетические даршаны.