Антииудейская полемическая литература (полемическая в смысле религиозном, а не национальном) возникла на Руси почти сразу же после распространения христианства. "Импорт" староболгарских и греческих (византийских) литературных образцов способствовал быстрому становлению подражательных и компилятивных жанров, следствием чего, в конечном счете, стало летописание, а затем и апологетические сборники.

Христианизация Руси "на византийский манер" должна была вызвать у русских книжников желание обосновать "благодать" просвещения.

При этом, в отличие от эпохи раннего христианства в Западной и Восточной Римских империях, в которых апологетам нового учения пришлось столкнуться с сильнейшим противодействием блюстителей "закона" (напомним, что первые пропагандисты христианства вышли из иудейской среды), Русь не только не была знакома с иудейской традицией, но и плохо представляла самих иудеев7.

Именно в этом крылись причины возникновения абстрагированных от реальности антииудейских идей в древнерусской литературе: евреи не грозили ни прозелитизмом (запрещенным в их среде), ни достаточным в демографическом отношении присутствием (еврейская колония в Киеве в начале XII в. была малочисленной, а следовательно, не конкурентоспособной)8. Так что Киевский погром 1113 г. и последующее "определение князей" при Владимире Мономахе об изгнании евреев из Киевской Руси следует считать прежде всего христианским (т.е. религиозным) актом, а не экономико-политическим (т.е. антиинородческим): "Аще бы Богъ любилъ васъ и законъ вашъ, то не бысте расточени по чюжимъ землямъ. Еда и намъ тоже мыслите прйяти?"9.

Летописание в Древней Руси, несомненно, возникло при знакомстве с чужеземными образцами. Так, рассказывая о Ярославе Владимировиче, который любил читать книги "в нощи и въ дне", летописец отметил, что князь "собра писцъ многы и прекладаше от грекъ на словъньское письмо. И списаша книгы многы…"10. Особое место среди "книгы многы" занимали "Хроника" Иоанна Малалы (І?) "Хроника Георгия Амартола" (?), остоявшая из небольшого вступления и четырех частей.

"Хроника" Малалы была признана впоследствии "языческой" (отсюда ее более позднее название "Еллинский хронограф"). Однако ее первая часть оказалась своеобразным введением в древнерусском списке XIII в., известном под названием "Архивский хронограф". Возможно, составитель "Архивского хронографа", преследуя антииудейские цели и помещая рядом с "Историей Иудейской войны" Иосифа Флавия "еллинскую" историю, знал мнение составителя так называемого "Еллинского и Римского летописца", для которого дохристианская история была "акы бляди сплетениа словес".

Иначе обстояло дело с "Хроникой Георгия Мниха" (Амартола), которая во многом стала образцом для русских летописцев при составлении отечественной истории. Сочетая в повествовании разные пласты: исторические описания событий, философские и богословские рассуждения, эпизоды монашеской жизни и всевозможные "свидетельства" (доказательства истинности) христианской веры, "Хроника Амартола" стала "главным источником летописания".

Множество рассказов о чудесах в "Хронике" строились по традиционной сюжетной схеме. При этом характерно, что между язычниками и иудеями обычно ставился знак равенства, вследствие чего "избавителем" от бед (болезней, опасностей, катастроф) всегда являлся истинно верующий, т.е. христианин, совершающий чудо и тем самым обращающий в свою веру "заблуждающихся".

Нередки в "Хронике" и споры о вере, победителем в которых предстает христианин, совершающий "обыкновенное чудо". Так, например, в рассказе о епископе Сильвестре повествуется о том, как иудей Замбрий, желая доказать могущество своего Бога, произносит его имя в ухо быка, который был "многымы мужи держим, уже всюду связан, лют и велик зело", после чего бык тотчас "успе и въздрю велми и, очима его искочившима, умре". Сильвестр в присутствии цезаря обвиняет иудея в том, что смерть быка есть не свидетельство всесилия имени иудейского Бога, ибо "дьяволе есть имя умертвившаго вола", зато именем Христа мертвый бык воскреснет, и он, "въздев руце на небо, с слезами сотворив молитву… рече: "Аз имя Твое призываю пред всеми людьми, Христе…" Бык немедленно оживает, а иудеи тут же просят их крестить. Вот какая была явлена "радость велика", поскольку велик "Бог крестьянеск"11.

В другом рассказе некий "жидовин", стеклодув, узнав, что его сын с "детьми христианскыми идох в церковь их и ял, и аз отче, хлебы…", "вверже его в пещь стъкляную горящу". Однако, зная "беснование на отрочищь" своего фанатичного мужа, мать мальчика входит в печь и выводит из нее отрока, живого и невредимого, поскольку "жена некаа… приде и погаси огнь…". Царь приговаривает стеклодува к смерти не только за его жестокое обращение с сыном, но и за отказ иудея-фанатика принять христианство12.

Нетрудно заметить, что подобные рассказы должны были утвердить окончательную победу христианства над детьми "рабскааго закона", т.е. иудеями. Именно в этом и заключался пафос "Хроники Амартола". Поэтому появление на Руси из Византии "книгы многы", которые были созданы в эпоху раннего распространения христианства в языческом мире, так или иначе провоцировали у русских неофитов интерес не только к библейской истории евреев, но и к истории гибели Израиля и к уничтожению его государственности. При этом отрицательное отношение ко всему "июдейскому" (ветхозаветному) было исходным.

В.М. Истрин отмечал: "Полемика против еврейского учения должна была иметь место и в Древней Руси. Правда, евреи не отличались особенной склонностью к пропаганде своего учения; однако хазарский каган в VIII в. принял еврейское вероисповедание и, по летописцу, хазарские евреи присылали к князю Владимиру послов с предложением принять их веру… Были ли переведены в древнейшее время (XI и XII вв.) какие-либо греческие противоиудейские трактаты на славянский язык, остается пока неизвестным. В древней русской литературе существовал один такой трактат, именно "Беседа Григория Омиритского с евреем Ерваном", присоединенная к его "Житию"… Кроме этой "Беседы", в древнерусской литературе был известен другой трактат – "Житие Иакова Жидовина", содержащий в себе прение крещеного еврея Иакова с другими евреями, тоже крещеными, но насильно, и поэтому сомневающимися в истинности христианской веры. Прение происходило в Карфагене в VII в., в царствование Ираклия. Но точно так же неизвестно, когда и этот памятник был переведен. Наконец, в рукописях существует собрание Слов Иоанна Златоуста против евреев, известное под именем "Маргарит", но также остается неизвестным место и время появления этого собрания"13. Отметим, что до 1113 г. уже была составлена "Начальная летопись", включившая "Сказание о крещении Руси"14, а книжникам было хорошо известно "Слово" первого митрополита Илариона ("О законе, Моисеем даннымъ и о благодати и истине Иисусъ Христосъ бывшимъ")15. Более того, первые крестовые походы, закончившиеся в 1099 г. "освобождением" от мусульман (но не от евреев) Иерусалима, способствовали, по всей видимости, распространению теории об окончательном "отвержении жидовьсте". Только в таком контексте исторических событий и дошедших до нас памятников древнерусской письменности объяснимы не только погром в Киеве, но и возникновение антииудейской литературы в отдаленных от еврейской диаспоры провинциях. Не случайно, именно после 1113 г., т.е. после изгнания из Киевской Руси евреев, которые "вместе с другими стали перекочевывать в Ростово-Суздальскую землю, и при описании похорон Андрея Боголюбского (1175 г.) летописец упоминает уже и евреев"16, возникают первые, собственно антииудейские, повествования – "Толковая Палея" и "Архивский (или "Иудейский") хронограф" (XIII в).