– А скоро появится солнце, – прошептала она, заметив, что рассвет уже побеждает ночную тьму. – С ними все будет в порядке, все в порядке, – твердила она, поспешно надевая платье и теплые чулки.

Но тревожные мысли не покидали ее. Лотти доила Рози, а вспоминала руки Томаса; он показывал ей, как это делается, и у него были такие маленькие крепкие ручки. И такие умелые.

Разбрасывая зерно курам, Лотти вспоминала ту голодную курицу, которая оставила множество царапин на руках Сисси. Она грустно улыбнулась, вспомнив, как девочка показывала ей эти ссадины; они обе получили тогда урок, собирая яйца.

Солнце уже окрасило восточный край неба в густо-розовый цвет, а она все вспоминала детей, которые привнесли в ее жизнь так много часов любви и восторга. Вот Томас склонился над грифельной доской, старательно пишет, а Сисси подражает ему, ее маленький язычок выглядывает из уголка рта. Весь дом был наполнен воспоминаниями. Лотти в волнении ходила по комнате от стены к стене.

Она снова выглянула в окно, снова смотрела на тропинку, ведущую к дороге. «А что, если их уже нашли? – подумала она. – Возможно, Джон уже в дороге, и дети вместе с ним. Нет… если их нашли так быстро, то они поедут в Сент-Луис».

Лотти с тоской в глазах смотрела на безлюдную тропинку.

– Я должна что-то делать, – размышляла она вслух. – Я поеду искать их.

Лотти решительно вздернула подбородок и крепко сжала губы, приняв это решение.

– Почему только Джон ищет детей? – спросила она у стен. – Если он разозлится на меня за то, что я не дождалась его здесь… что ж, ему придется, потом победить в себе злость.

Не сразу ей удалось распутать и приладить упряжь, но деревенские рабочие лошади терпеливо ждали, пока она пристегивала ремни, перебирая всякого рода, крючки и деревянные детальки упряжи, которые отчаянно сопротивлялись ей. В конце концов, справилась. Как это легко выглядело, когда запрягал Джон, подумала Лотти, убирая со лба выбившуюся прядь.

Телегу за ночь покрыл слой подмерзшего снега, и Лотти пришлось расчистить себе место, чтобы сесть. Затем она постелила на сиденье старое одеяло, в корзину положила полбуханки хлеба, завернутого в полотенце, и бутылку молока, еще теплого после утренней дойки. Жирное молоко пенилось, и пена выливалась через узкое горлышко, когда Лотти торопясь, наполняла бутылку над раковиной.

– Ведь они голодны, как новорожденные щенята, – пробормотала она, подбирая вожжи.

Руки замерзли, суставы пальцев покраснели и задеревенели, и Лотти попыталась натянуть на них рукава пальто, чтобы хоть как-то согреться.

Она поняла, что надо бы найти рабочие рукавицы Джона, но только передернула плечами – слишком долго искать их где-то в амбаре. Лотти стеганула вожжами по крупам лошадей, и те, спокойно и терпеливо ждавшие ее команды, тронулись с места. А в рукавицах, утешала себя Лотти, ей было бы труднее управлять лошадьми.

Сначала она хотела заложить коляску, но, взглянув на Дэйзи, беспокойно вскидывавшую голову, вспомнила, каким упрямым может быть это животное ранним утром. Пожалуй, для поисков среди запутанных тропинок и оврагов разумнее запрячь вот этих двух широкозадых покладистых красавиц, с которыми куда легче управляться.

Надо найти их побыстрее, думала Лотти, глядя вприщур на раскинувшиеся перед ней бескрайние и, казалось, дремлющие поля. Снег уже давно растаял под бледными лучами солнца, и остатки осеннего жнивья предстали перед ее глазами, обнаженными черными островками. Вначале шли полосы сжатой пшеницы, затем – поле срезанных стеблей кукурузы, а еще дальше – заросли ив вдоль ручья. Вдали, примерно в полумиле вниз по дороге, большая группа деревьев отмечала границу владений Джеймса; тут были сосны, клены, орешник и прочие деревья и кусты.

Она уперлась ногами в специальную планку и крепко сжала в руках вожжи, полагая, что лошади вот-вот помчатся во всю прыть. Но оказалось, у них не было такого намерения, они спокойно тащили телегу по изрезанной колеями дороге.

– Господи, где же искать детей, – шептала Лотти. – А вдруг мне все же следовало остаться дома, как велел Джон?

Но врожденная потребность быть хоть кому-нибудь полезной, желание помочь вели ее к цели, и она решила, что ей следует рассчитывать на свою интуицию.

Миновав еще один лесной массив, Лотти выехала на развилку дорог, одна из которых вела к ферме Джона, и она выбрала этот путь. Телега сильно накренилась набок, когда она направила лошадей по узкой проселочной дороге. Лотти пристально всматривалась вдаль, пытаясь разглядеть смутные очертания дома и других построек на ферме. Лошади пошли быстрее, когда она хлестнула их вожжами и цокнула языком, как учил Джон. Ей вспомнилось, как он гордился ею и хвалил ее, называя «образцовой ученицей».

Вот показался, наконец, и дом Джона; это вернуло ее к действительности и напомнило о цели путешествия. Когда Лотти спрыгнула на землю, дверь дома распахнулась, и на пороге показался большой неуклюжий человек.

– Привет, – сказал он. – Вы, наверно, жена Джона Тиллмэна.

– Да, – кивнула Лотти. – А вы, верно, Отто Шрейдер, не так ли?

Он тоже кивнул и направился в ее сторону.

– Что-нибудь случилось? – спросил Отто, щурясь на солнце.

– Вы не слышали выстрелов перед рассветом? – «Конечно же, он слышал», – подумала она. – Люди ищут наших детей, то есть племянников Джона, они исчезли из гостиницы в городе.

Отто отрицательно покачал головой. Весь его облик говорил о настороженности и скрытности.

– Я слышал выстрелы, но решил, что это не мое дело, – пояснил он грубовато. – Там, откуда я приехал, люди никогда не вмешиваются, если только беда не постучится к ним в дверь. У меня было достаточно проблем такого рода на востоке, после войны. С меня довольно, – отрубил он тоном, не терпящим возражений.

– Значит, вы их не видели? А я надеялась, что они могли забрести сюда в поисках крыши и тепла.

– Не детское дело – гулять по ночам, – заявил Шрейдер. – Детей, значит, не приучили делать то, что им велят.

Лотти вся кипела от гнева. Она отвернулась от злобного брюзги, пробормотав что-то еле слышно.

– Ну ладно. Если не возражаете, я все же загляну в конюшню Джона, – бросила она на ходу, направляясь к строению, находившемуся неподалеку от дома.

– Делайте, как знаете! – выкрикнул Шрейдер ей вслед, засовывая руки в карманы пальто. – Глупая женщина. Сидела бы дома, как ей и положено.

Лотти слышала его ворчание, она чувствовала, что Отто смотрит на нее из-под своих насупленных бровей с нескрываемым осуждением.

– Такой наступит на змею и не заметит, – прошептала она, решительно шагая к конюшне.

Лотти с трудом отодвинула засов и распахнула скрипучие двери. Пыль клубилась в воздухе – и никого. Она погрузилась в глухую пустоту.

Ступая по клочкам соломы, разбросанной по земляному полу, она вглядывалась в темноту широкого прохода между стойлами, которые сейчас были пусты. Упряжь еще висела кое-где на стенах; на козлах лежало седло. С сеновала наверху послышалось шуршание, и клочок сена мягко опустился на пол.

«Мыши», – подумала Лотти с содроганием. Она уже имела счастье встретиться с ними, когда делала уборку по приезде в дом Джеймса. Он никогда не убирал остатки еды, и это превратило его дом в рай для полчищ мышей.

Бросив последний взгляд на проход, она вздохнула, признавая свое поражение. Выйдя на улицу, медленно закрыла дверь.

– Напрасная поездка, – пробормотала Лотти, направляясь к телеге.

И тут до нее донесся какой-то странный звук. Повернувшись, она успела заметить что-то похожее на коричневато-белую вспышку. Это мелькнул хвостик кролика, петлявшего по полю меж сухих стеблей. По какой-то непонятной причине, влекомая чувством, которое она вряд ли смогла бы объяснить, Лотти двинулась в том же направлении.

Здесь солнце еще не полностью растопило снег, и он лежал лоскутами на остатках соломы и травы. Лотти выпрямилась, вглядываясь в эти белые островки, которые, казалось, притягивали ее к себе.