Его губы медленно переместились к глубокому вырезу ее рубашки.

Она снова затрепетала от ощущения, пронзившего ее, от неожиданно вспыхнувшего горячего желания. Из ее горла вырвался негромкий крик, когда его руки крепко обхватили ее тело. Впившись пальцами в мягкие ягодицы, Джон с силой прижимал Лотти к себе, жаждя соединения.

Подол рубашки был поднят, и на мгновение он выпустил девушку из своих объятий – но только на мгновение, потребовавшееся ему, чтобы стащить мягкий муслин через ее голову и отбросить в сторону. Ночная прохлада заставила ее искать его тепла, и он улыбнулся в темноте, он понял, что холод помог ему.

Лотти уже на сопротивлялась, она поддалась на нежные прикосновения его рук, его губ. Она дернулась, когда рука Джона легла на ее бедро, но ласковый шепот уговорил ее покориться его дерзким пальцам. Борьба в душе Лотти была окончена. Она отдала свое сердце человеку, который ласкал ее сейчас в темноте, и Лотти вдруг осознала, что Джон Тиллмэн держит в своих могучих руках ее будущее.

Она извивалась под его прикосновениями, выкрикивая, его имя и наслаждаясь счастьем, которое он ей дарил.

Его плоть вошла в нее, и их соединение было и болезненным, и прекрасным одновременно. Тугой узел внутри нее ослаб, ее переполняли волны наслаждения, которое она не могла себе даже представить.

– Джон… – Ее шепот звучал для него как подарок. Этот робкий отклик сказал ему все, что он хотел знать. Она задвигалась, и он чуть приподнялся над ней.

– Я слишком тяжел для тебя, любимая, – ласково прошептал Джон, улыбаясь и глядя на нее со странным новым чувством, возникшим в его душе.

Это была гордость за свою невесту, чувство преклонения перед ее чистотой, и он брал ее невинность со всей нежностью, на какую только был способен. В деле, древнем как мир, но свежем, как завтрашнее утро, он отдавал ей лучшее, что мог предложить, – он отдавал ей всего себя. И его женщина как бы излучала сияние, и радость победы охватила его.

– Ты прекрасна, Лотти, – выдохнул он, понимая, что так оно и есть. Скромная маленькая сиротка, вошедшая в его жизнь несколько недель назад, преобразилась под волшебным действом их соединения в прекрасное создание с сияющим ликом и золотыми волосами и продолжала искушать его.

– Я не прекрасна, Джон, – сказала она, тихонько вздыхая. – Но я рада, что ты так считаешь, – добавила она, чуть помедлив, и провела ладонью по его щеке.

– Ты моя жена, Лотти, – сказал он с гордостью обладателя, которая придавала особый смысл этому слову.

– Я не знала… – нерешительно произнесла она. – Никто никогда не говорил мне о…

Она не договорила – он закрыл ее рот поцелуем.

– Я знал, что тебе это незнакомо, любимая, – сказал он с улыбкой. – Мы никогда больше не будем заниматься этим в доме с двумя детьми у нас над головой. Ты простишь меня за то, что я приволок тебя сюда и сделал сено нашей постелью?

– Гм-м-м… – Ее шепот был именно тем ответом, которого он ожидал. – Но я начинаю немного замерзать, Джон. Можем мы накрыться этим одеялом? – спросила она, пошевелившись под ним.

– Я думал, что ты очень хорошо накрыта, милая, – проворчал он шутливо. – Это я открыт холодному воздуху. – И, ухватив одеяло за угол, он накинул его себе на спину. – А теперь, – прошептал он ей в ухо, – я научу тебя еще кое-чему.

Солнце еще никогда не светило так ярко, подумала Лотти, забираясь в повозку. Руки Джона на ее талии были теплыми, а его улыбка – сияющей, когда она повернулась, чтобы встретить его взгляд. Утренний холод уходил, лужи на земле подсыхали, превращаясь в мокрые грязные пятна. Сидевшие сзади дети поеживались, кутаясь в свои одежки.

Лотти тоже завернулась в шаль, завязав ее причудливым узлом. Подарок Женевьевы, который она придерживала у горла, являлся прекраснейшим образцом ручной работы – ничего подобного она раньше не видела. Хотя день обещал быть теплым, в этот ранний час в воздухе чувствовалась прохлада, так что следовало бы надеть теплое пальто. Но Лотти просто не могла скрывать свое новое платье, поэтому предпочла закутаться в шаль.

Джон устроился рядом и крепко обнял ее за плечи, прижимая к себе и пытаясь согреть своим теплом.

«Она и сама как утро», – подумал он и улыбнулся.

Проснувшись позже обычного после «путешествия» в сарай, Лотти увидела детей, голодных и удивленно смотревших на нее и на дядю, уютно устроившихся в постели. Джону стало жаль ее, красную от смущения и растерянности. Он надел штаны и направился в сарай, Томас последовал за ним.

Наконец корова была подоена и куры накормлены. Лотти окончательно пришла в себя и принялась хлопотать на кухне. Она уже успела одеться сама и одеть Сисси.

Девочка болтала как сорока – малышку переполняла энергия. Путь до коляски явился для нее событием: она шла, держа за руки двух взрослых людей, которые заменяли ей весь мир.

– Джон!

– Гм-м-м? – Он повернулся к Лотти, и в первый раз за это утро она встретилась с ним взглядом.

– Все теперь узнают? – спросила она.

– Что узнают, Лотти? Что мы поженились? – Он озадаченно нахмурился.

Молодая женщина отрицательно помотала головой, и ее глаза закрылись на мгновение – Лотти обдумывала, как объяснить, что именно она имела в виду.

– Нет… не это. – Она снова покачала головой. – Они узнают, что мы делали?

Это было произнесено так тихо, что ему пришлось наклониться ниже, и то, что он расслышал, тронуло его до глубины души.

Джон откашлялся, сдерживая смех.

– Все супруги делают то, что делали мы, Лотти, – прошептал он ей на ухо.

– Правда? – Глаза ее расширились.

Джон старался выглядеть серьезным, но все же не сумел удержаться от улыбки.

– Правда-правда, все это делают, – подтвердил он.

Лотти откинулась на спинку сиденья; у нее не укладывалось в голове, что такими вещами, с которыми ознакомил ее Джон на сеновале, занимаются степенные пары, прихожане методистской церкви. Это невозможно, решила она, поразмыслив. Нет, акт любви, безусловно, не может являться таким обычным делом.

А если это действительно так? Значит, все люди будут знать, что произошло между ними… Эта мысль едва не заставила ее попросить повернуть обратно.

– Все в порядке, Лотти, – заверил ее Джон. – Никто не обратит на тебя внимания.

Но он ошибся, и через несколько минут она с огорчением поняла, что если не весь город, то, по крайней мере, половина горожан с нетерпением дожидалась новобрачных. Колокол на методистской церкви звонил, когда они подъехали. Лотти очень надеялась, что все прихожане уже займут свои места, когда они с Джоном войдут в церковь. Но ее ожидания не оправдались.

Разрозненные группки женщин перед церковью ждали приезда новобрачных. Их мужья собрались около конторы Генри Клаусона, отпуская непристойные замечания, и с громким смехом хлопая друг друга по спине. Джон тяжело вздохнул, когда понял, что предметом шуточек являются они с Лотти.

Игнорируя назойливые взгляды, он помог Лотти спуститься на землю и, взяв под руку, повел к церкви.

– Джон, ты сегодня превосходно выглядишь, – весело окликнул его Харви Слокум, когда молодожены поравнялись с ним. – Да ты просто весь сияешь, – добавил он с ухмылочкой и подтолкнул локтем своего соседа.

– Доброе утро, миссис Тиллмэн, – сказал мистер Шарп, чей строгий черный костюм и солидный вид плохо гармонировали с блудливой улыбочкой, появившейся на его лице.

– Пошли, Лотти, – пробормотал Джон, заглядывая под поля ее шляпки; он зашагал быстрее, чтобы поскорее пройти мимо мужчин, которые явно веселились по их поводу.

У ворот их встретила стайка женщин. Мэйбл Шарп поймала свободную руку Лотти и притянула ее к себе.

– Идем, Лотти, – сказала она, сердито взглянув на Джона. Бросив надменный взгляд на Джона, она потащила Лотти в кружок женщин, и те осыпали ее градом поздравлений.

– Если бы мы знали раньше, непременно устроили бы обед в твою честь, Лотти, – сказала Абигайль Данстэйдер, возникшая перед ней.