– Нам надо поговорить кое о чем, Лотти, – резко сказал он, неожиданно изменяя своей беспечной манере разговора. Он опустил руку в карман и извлек оттуда помятый конверт, из которого вынул лист бумаги. – Я получил это вчера на почте и прочел ночью в сарае. – Он замолк, разворачивая лист. – Это от родни Сары. – Понизив голос, он бросил взгляд в сторону мансарды, откуда раздавались приглушенные звуки пробуждения, свидетельствующие о скором появлении проголодавшихся детей.

– Что здесь написано? Чего они хотят? – спросила Лотти, вытирая руки о фартук. По ее лицу пробежала тень беспокойства.

Он говорил почти шепотом:

– Они пишут, что собираются приехать и забрать детей. Они думают, что Томасу будет лучше в Сент-Луисе, где он будет ходить в школу и все такое.

Лотти испуганно вскрикнула и инстинктивно схватилась за его плечо.

– Ты можешь что-нибудь сделать? – тихо спросила она, блуждая глазами по лестнице, где в этот момент появилась Сисси.

– Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить, – промолвил он. – Сегодня утром я должен отправить им письмо. Потом я хотел получить на лесопильне доски, чтоб начать делать стойла в сарае. Но прежде мне нужно написать Шерманам, вот в чем загвоздка.

Лотти медленно покачала головой и пожала плечами в недоумении.

– В чем же загвоздка? – нетерпеливо поинтересовалась она в ответ на его туманные слова.

Он поднялся и, наклонившись в ее сторону, посмотрел на нее долгим взглядом.

– Мне нужно суметь создать дом для этих двоих детей, Лотти. Настоящий дом.

– Что ты имеешь в виду?

Он сокрушенно развел руками.

– Дом обычно подразумевает двоих родителей. Я знаю, сейчас не самый подходящий момент говорить об этом, Лотти, но у меня нет времени ходить вокруг да около. Я хочу, чтобы ты подумала, выйдешь ли ты за меня замуж.

Эти слова поразили ее как гром среди ясного неба. Она отступила назад, задевая за плиту, и случайно коснулась рукой дверцы духовки.

– О Господи! – воскликнула она, прижимая ладонь к губам.

Он шагнул к ней, взял обожженную руку и принялся внимательно осматривать.

– Ничего страшного, – произнес он, удерживая руку на уровне своего лица и целуя красное пятно, появившееся на ладони.

Она попробовала освободить руку – по лестнице уже спускался Томас, чтобы поздороваться с дядей.

– Пусти, Джон, – прошептала она. – Со мной все в порядке.

– Нет, Лотти, – сказал он, пропуская ее слова мимо ушей. – Послушай. – Он говорил тихо и торопливо. – Мне придется добиться от тебя ответа нынешним утром. Не хочу подгонять тебя, но пойми, это важно.

Ее рука дрогнула, ощущая жар его ладони сильнее, чем тревогу от своей беспомощности. Она решительно попыталась освободить пальцы. Но это лишь усугубило ситуацию: Джон придвинулся еще ближе и обхватил ее талию.

– Джон! – воскликнула она сдавленным шепотом, заливаясь краской смущения. – Дети смотрят.

– Тогда ответь мне, Лотти, – сказал он, глядя ей прямо в глаза, отчего ее волнение только усилилось.

– Я не знаю, что сказать, – призналась она еле слышно, и он придвинулся еще ближе. Она ощущала его дыхание совсем рядом, и светлые завитки волос, выбивающиеся из открытого ворота рубашки, почти касались ее лица. Глаза Лотти в испуге раскрылись еще шире, как только она почувствовала мускусный запах его кожи. Тот же беспомощный испуг, который вчера вызвала его близость, все сильнее овладевал сейчас ею.

– Я нравлюсь тебе? – спросил Джон, наклоняясь так, что его рот почти касался ее уха.

Она задрожала, почувствовав его близкое дыхание, и его рука еще жестче обхватила ее талию.

– Да, – выдавила она, – ты мне нравишься. – «Возможно, гораздо больше, чем следовало бы», – подумала она тут же.

– Хотела бы ты, чтобы дети… – прошептал он и замолчал, расстроенный тем, что разговор наедине не получался и – более того – уже начался при свидетелях.

– Нет! – выпалила она, мгновенно уловив, о чем он хотел спросить. – Я даже не хочу думать, чтобы родители Сары приехали и забрали Сисси и Томаса!

Она понимала, что это было бы настоящим ударом для Джона. Последние недели его держало только то, что на его руках оставались двое детей.

– Тогда сделай это для них, – сухо закончил он, остро ощутив аромат женщины, которую он держал в своих объятиях.

– Дядя Джон, почему ты обнимаешь мисс Лотти? И что-то говоришь ей на ухо? – полюбопытствовал Томас, внимательно наблюдавший за происходящим.

Джон отступил, продолжая внимательно следить за Лотти.

– Мы просто разговариваем, – успокоил он племянника. Джон лихорадочно искал убедительные слова, но необходимость в этом отпала, как только взволнованная Лотти бросила взгляд на лестницу, по которой спускалась Сисси. Девочка нетерпеливо перебирала ножками, сжимая в руке подол ночной рубашки, чтобы не запутаться в ней.

– Мы уже завтракаем? – спросила Сисси. Она добралась до последней ступеньки, отпустила край ночной рубашки и разгладила ее своими пухлыми ручками.

– Как и всегда, – ответила Лотти, протягивая девочке руку. Эти слова заставили ее внутренне вздрогнуть. Если детей заберут, то больше не будет «как всегда». Они будут жить с чужими людьми. Бабушкой и дедушкой, но все равно с чужими… ей.

– Так мы пьем чай? – поинтересовалась Сисси, потеревшись лицом о фартук Лотти и, протягивая руки, чтобы насладиться теплом их обычных утренних объятий.

Лотти улыбнулась, придерживая малышку.

– Да, сейчас будем пить. Вода уже закипела, – сказала она. – Ступай и надень свое платье. Я удлинила его вечером.

Сисси бросилась к креслу, на котором лежало ее платье, и затем в уединенном уголке стянула через голову ночную рубашку. Передернув от холода плечиками, она поспешно натянула платье и побежала назад, к Лотти, которая, стоя у плиты, переворачивала на сковороде бекон.

– Застегни, пожалуйста, – ласково попросила Сисси, поворачиваясь спиной и убирая наверх волосы.

– Еще надо надеть нижнюю юбку, – сказала Лотти, откладывая вилку и обернувшись к девочке.

– А можно после завтрака? – спросила та, нетерпеливо вдыхая вкусные запахи. – Ты сделала бисквиты, Лотти? – с надеждой спросила она.

– Бисквиты? – подхватил Томас, вытирая руки полотенцем.

– Бисквиты? – передразнил детей Джон, окидывая взглядом всех троих – стремительно становящихся главным в его жизни.

Лотти уловила мягкую насмешку в его словах и попыталась найти свою промашку, родившую смешинку в его глазах и сдержанную улыбку на лице. «Если бы я могла продлить это мгновение, удержать его навсегда в своей памяти», – думала она, неожиданно оказавшись в центре всеобщего внимания. И вдруг она поняла: «Вот это и есть моя семья. Моя настоящая семья… люди, которым я нужна».

– Да, бисквиты, – подтвердила она, открывая фланелевой прихваткой дверцу духовки.

Отпрянув от волны горячего воздуха, Лотти помахала прихваткой перед лицом, чувствуя, что краснеет от жара.

– Подождите немного, – сказала она, ставя сковородку с румяными бисквитами на стол, просунула под них сложенное полотенце и накрыла сверху другим. – Бекон сгорит, если вы меня сейчас не отпустите. – Она ловко перевернула бекон вилкой и передвинула его с раскаленного места на сковородке, уверенно командуя: – Накрой на стол, Томас. Сисси, умойся и принеси сахар для овсянки. Джон, принесешь молоко? Я оставила его на ночь во дворе.

Они принялись выполнять ее указания, и вскоре завтрак был на столе. Лотти поделила бисквит и принялась за свой кусочек, но все ее внимание занимал мужчина, который сидел напротив, с аппетитом поедал завтрак и не сводил с нее глаз.

«Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж», – сказал он, эти слова не выходили у нее из головы, звучали все настойчивее, не оставляя места ничему другому. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. И тогда увидела его лицо, с надеждой ожидающее от нее ответа. В этот момент она поняла природу томления, поглощавшего ее, и смогла дать имя обжигающему желанию, переполнявшему все ее существо. Она призналась себе: все, что нужно ее жаждущему сердцу, – это прикосновение Джона Тиллмэна.