Джон коротко кивнул в ответ. Медленно пятясь, Мэйбл Шарп поплыла к выходу.

Женевьева улыбнулась, когда Джон обернулся к ней, и его губы расплылись в ответной улыбке.

– Я не хотел вести себя так грубо, Женевьева, – сказал он со вздохом. – Я понимаю, что она хотела как лучше…

– Я была так рада видеть вас всех вчера в церкви, – проговорила девушка, приводя в порядок прилавок и откладывая в сторону рулон ткани, которую выбрала Мэйбл Шарп для своего нового платья.

– М-м… Отчасти поэтому я и пришел сюда, – сказал Джон, понизив голос, хотя, кроме Женевьевы, никого рядом не было. Магазин был пуст, если не считать маленького мальчика, чьи глаза были устремлены на банку леденцов в противоположной части помещения.

Женевьева задумалась.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она, отряхивая передник.

Джон оглядел фигуру девушки с заметным удовольствием.

– Платье, которое на тебе, Женевьева, – проговорил он. – Сколько ткани нужно купить, чтобы сшить похожее?

Ее глаза удивленно расширились. Потом она взглянула на свое ярко-голубое клетчатое платье из льняной ткани, которое мама сшила для нее на прошлой неделе. С чисто женским изяществом она оправила манжетку и задумалась над его вопросом.

– Примерно семь ярдов, – оценила она. – Но можно сделать платье немножко поуже, и тогда материала уйдет меньше, – сказала она, чуть приподнимая подол и демонстрируя его ширину.

– Нет, – заявил он, упрямо покачав головой. – Я не собираюсь срезать углы. Я хочу купить подходящий отрез для Лотти, чтобы сшить ей платье к следующему воскресенью. На прошлой неделе все свое свободное время она провела с Сисси, и я уверен, что она даже не подумала о том, чтобы сделать что-нибудь для себя.

– Мне остается только обнять тебя, Джон, – радостно улыбнулась Женевьева. – Я думаю, уже очень давно никто не заботился об одежде для Лотти.

При ее словах Джон покраснел.

– Я задолжал ей почти двухнедельную зарплату, – объяснил он, доставая из кармана кожаный кошелек. Вместе с ним он вынул листок бумаги, который аккуратно развернул и положил на прилавок.

– Что это? – спросила Женевьева, наклоняясь, чтобы разглядеть нарисованное на листке.

– Я обвел контур ее ботинка, – объяснил он, смущенно поднимая глаза. – Она носит чьи-то обноски, и они ей малы.

Женевьева восхищенно захлопала в ладоши.

– Теперь я действительно могу тебя обнять, Джон! – воскликнула она. – Лотти будет так рада!

– Гм… я надеюсь, – пробормотал он. – Она непредсказуемый ребенок.

– Я думаю, она чудесный ребенок, – тихо сказала темноволосая девушка.

Она пристально и задумчиво посмотрела на Джона. Затем повернулась и вытащила из-под прилавка рулон полосатой бело-розовой ткани.

– Когда она выбирала отрез для Сисси, ей очень понравилась эта материя, – сказала Женевьева, разворачивая рулон и приподнимая ярко вспыхнувшую на фоне ее белого передника ткань.

Джон кивнул, обрадовавшись, что выбор можно было сделать так просто, и уверенно указал на рулон ткани:

– Отрежь столько, сколько, по твоему мнению, ей понадобится. – Вдруг ему в голову пришла новая мысль, и он снова поднял руку: – Да, и добавь еще на платье Сисси. Она говорила Лотти, что хотела бы походить на нее.

Засунув руки в карманы, Джон наблюдал за ловкими движениями Женевьевы, следовавшей его указаниям. Он улыбнулся, представив себе восторг Сисси по поводу такой удачи. Два новых платья одновременно наверняка были ее голубой мечтой.

– Теперь… – сказала Женевьева с веселой улыбкой, заворачивая покупку и добавляя в сверток моток ниток и три коробочки розовых пуговиц, – теперь выберем еще одну покупку.

Она взяла сверток под мышку и, схватив листок, лежавший на прилавке, направилась в другой конец магазина, где были расставлены ботинки и туфли.

– Что именно нам нужно? – спросила Женевьева, приподнимая узкие ботиночки, застегивающиеся сбоку на ряд черных сверкающих пуговиц. – Эти очень модные, Джон, – сказала она, поглаживая мягкую кожу и дотрагиваясь до изящного каблучка.

Джон медленно покачал головой.

– Нет, эти не подойдут, – решил он. – Они прекрасны, но потеряют весь свой блеск после путешествия в амбар или похода в курятник.

– А что ты скажешь о воскресном выходе в церковь? – спросила Женевьева, вызывающе подмигнув.

Джон засмеялся:

– Не кокетничай со мной. Это не поможет тебе продать лишнюю пару обуви.

Она ответила ему веселым смехом, снова подмигивая.

– Джон, я знаю тебя слишком давно и знаю, что кокетничать с тобой – пустая трата времени. – Девушка улыбнулась.

– Я вижу, ты не меняешься, Женевьева. Ведь ты кокетничаешь с каждым вторым покупателем. – Он оперся ладонями о прилавок и пристально посмотрел в ее голубые глаза. – Когда ты собираешься, наконец, где-нибудь… приземлиться и сделать выбор? – спросил он с мягкой иронией. – Ты слишком красива и элегантна для того, чтобы всю жизнь стоять за прилавком. Тебе бы стать хозяйкой дома какого-нибудь хорошего человека.

Ее взгляд смягчился, и он заметил, что глаза девушки наполнились слезами. Она часто заморгала, сдерживая слезы, и грустно улыбнулась.

– Ничего большего мне бы и не хотелось, – прошептала она. – Может быть… если это что-то решает… – Она подняла к глазам свою тонкую руку, чтобы смахнуть непрошеную слезу.

Джон был поражен. Он никак не ожидал, что кокетство Женевьевы – всего лишь маска. Он коснулся кончиками пальцев ее щеки.

– Я не хотел сделать тебе больно, – сказал он. – Могу ли я чем-нибудь помочь?

Она покачала головой и через силу улыбнулась. Потом достала из кармана передника кружевной платочек и поднесла к своим заплаканным глазам.

– Нет, Джон, у меня все в порядке. Пожалуйста, забудь о том, что я говорила, – тихо произнесла она.

Вихрь закружился у него в голове, когда он попытался вспомнить всех молодых людей, которые влюблялись в стоящую перед ним очаровательную девушку. Около дюжины мужчин смотрели голодными глазами на дочку хозяина магазина. Но претенденты на ее руку и сердце оставались ни с чем.

История ее матери-француженки была известна в Миль-Крике. Дама, живущая в большом двухэтажном доме за белым забором, ежедневно часами играющая на пианино, совсем не походила на других обитателей городка. Обожаемая своим скромным мужем и дочерью, в которой она души не чаяла, Мария Слокум жила как герцогиня. От этой светской женщины и коренастого лавочника и произошло темноволосое создание, которое очаровывало мужское племя, будучи еще подростком. Женевьева уже давно привыкла к восхищенным взглядам и была со всеми одинаково дружелюбна. Но сейчас… в кого влюблена Женевьева? Это оставалось для Джона загадкой, и он решил обдумать это как-нибудь потом.

Сегодня ему нужно было выбрать башмаки для Лотти и побыстрее вернуться на ферму. Джон ушел сразу после завтрака, сказав, что едет в город. Лотти заботливо следила за детьми, но… он вспомнил, как она обняла их и попросила подойти и попрощаться с ним. Они исполнили ее просьбу неохотно, правда, ему показалось, что лакричные палочки или горсть леденцов вполне подойдут для успокоения их оскорбленных чувств.

Женевьева выбрала другую пару, погрубее, но все же намного более изящную и привлекательную, чем неуклюжие ботинки Лотти. Она взяла в руки бумажку, на которой Джон обвел контур подошвы, и с улыбкой подняла на него глаза.

– Ты поставил сюда ботинок, а потом его обвел? – спросила она. – Если я просто приложу след к новому ботинку, это будет правильный размер?

Он откашлялся и покачал головой:

– Нет, мне нужен чуть больший размер. Эти ботинки жмут Лотти.

Женевьева огорченно взглянула на Джона.

– Как же она носит их? – спросила она. – Неужели они натирают ей ноги?

– Боюсь, что да, – ответил Джон. – Думаю, поэтому она ходит босиком при каждом удобном случае.

– Босиком? – с ужасом в голосе произнесла Женевьева. Она являлась владелицей туфель и ботинок всевозможных моделей, и ее нежные ножки были обуты всегда, кроме тех случаев, когда она лежала в постели.