– А что случилось потом? – глаза Лайзы светились сочувствием. – Он погиб?

– Наверное, – весело ответила Тилли. – Больше ничего не слышала о нем. Может, индейцы или лихорадка прибрали его, а то и нашел себе другую девушку. Предпочитаю думать, что виноваты индейцы. Таким образом убеждаю себя, что он не врал мне.

– О, Тилли. – Лайза засмеялась тоже. – Это ужасно. – Затем поцеловала служанку в щеки. – Конечно же, это индейцы, – преданно заявила она. – Любой мужчина, находясь в здравом уме, вернулся бы к тебе.

– То же самое повторяла и я, – согласилась служанка, довольная, что вернула мисс Лайзу в ее обычное состояние.

Всю оставшуюся часть лета, будь то солнечный день, затяжной дождь или палящая жара, Лайза и Тилли, закупив продукты и приготовив еду для заключенных, совершали обход тюрем, сопровождаемые двумя солдатами, приставленными к ним Торном. Очень часто им отказывали в посещениях.

– Но я все равно попытаюсь, все равно, – настаивала Лайза даже тогда, когда чувствовала себя ослабевшей, усталой и обескураженной. – Если уж я, окруженная комфортом, чувствую себя так плохо, то подумай, каково приходится им.

Британские военные испытывали невольное уважение к Лайзе, видя такую заботу со стороны леди, да еще жены офицера, к обычным солдатам, пусть даже и проклятым бунтовщикам. Тилли же относилась к ней с молчаливым сочувствием и больше не уговаривала быть благоразумной, инстинктивно чувствуя, что все эти посещения тюрем для Лайзы – добровольная кара, которой она хоть в какой-то степени хотела искупить вину за брак с британским солдатом.

Но даже Тилли была вынуждена решительно запротестовать, когда Лайза стала чувствовать тошноту и ее ежедневно рвало после походов в тюрьмы, становилась с каждым днем все слабее и апатичнее, но служанка не могла ничего сделать, кроме как встревожиться.

Однажды в конце августа Тилли принесла в гостиную вкусную еду, которую Лайза собиралась вернуть в кухню нетронутой.

– Так не пойдет, мисс Лайза, – заворчала Тилли. – Вы совсем ничего не едите и становитесь такой худой, что скоро не сможете отбрасывать тень. Капитану это не понравится, если я расскажу ему. И, конечно, какая польза будет заключенным, если вы серьезно заболеете?

Лайза утомленно отвернулась от окна.

– Причина не в посещении тюрем, Тилли. Не хочется завтракать независимо от того, хожу я в военную тюрьму или нет. Думаю, у меня будет ребенок, – закончила она тоскливо.

– Ну так что ж, мисс Лайза, отчего вы так печалитесь, это же замечательно, и капитан обрадуется.

– О, Тилли, это вовсе не замечательно – боюсь иметь сыновей, которые будут расти в замках, да к тому же не их собственных, а затем отправятся в школу в возрасте семи лет и никогда после этого уже не вернутся домой!

– Вы с капитаном придумаете что-нибудь, я уверена, – заметила Тилли благоразумно. – Мужчина потерял от вас голову – не поверю, что вы не сможете убедить его в чем угодно.

– Если речь не идет о долге. Он до мозга костей англичанин, – пожаловалась Лайза.

– У вас просто сдают нервы, – мудро заметила Тилли. – Это из-за вашего состояния. Пойдемте наверх, мисс Лайза. Расчешу вам волосы и помассирую затылок, а потом уложу в постель.

Предложенное Тилли средство немного успокоило Лайзу. На следующий день, когда пришло приглашение от генерала Клинтона, она не отказалась нанести ему визит в штаб-квартиру, появившись там в приподнятом настроении.

– Рад видеть вас, миссис Холлоуэй, – приветствовал ее Клинтон с любезностью, не соответствующей его репутации. – Может быть, было бы правильнее называть вас леди Водсвортской?

– Леди Водсвортской?

– С воинской почтой пришло письмо, в котором сообщается, что дядя вашего мужа, четвертый виконт Водсвортский, неожиданно умер.

– Я полагала… у него молодая жена… предполагалось, что в браке появятся дети.

– Выяснилось, что это невозможно. По моей информации, нет сомнений в том, что ваш муж наследует титул и поместье дяди. Поздравляю вас, леди Водсвортская. Я уже переслал вашему мужу письма, которые, уверен, содержат ту же информацию. Он может сразу же уволиться из армии.

Лайза вернулась домой в близком к панике состоянии и нашла другое письмо из замка Водсворт, адресованное персонально мужу сюда, в Нью-Йорк, а не в Филадельфию. Было ясно, что во время его написания в замке Водсворт еще не знали, что капитан Холлоуэй отбыл из Нью-Йорка с войсками генерала Хоу.

После минутного колебания Лайза вскрыла конверт. Возможно, в письме содержатся известия, настолько важные для Торна, что лучше не пересылать его скверно работающей почтой. В этом случае можно попросить генерала Клинтона отправить его с нарочным.

Письмо, обведенное черной рамкой, датировалось вторым июля, а на следующий день она пожелала мужу доброго пути и видела, как отплывал британский флот.

Мой дорогой Торн!

Я обращаюсь к тебе с тяжелым сердцем, потому что мое вдовство свалилось на меня так недавно и неожиданно, что все еще не могу поверить в свое изменившееся положение. Ты уже, наверное, знаешь от адвокатов и управляющего поместьем, что твой дорогой дядя, а мой дорогой муж, взрастивший тебя, ушел в мир иной. Кто бы мог поверить, что человек такого крепкого здоровья свалится, а его жизнь так внезапно оборвется от какого-то апоплексического удара?

Если бы только мой муж до того, как скончался, сумел осуществить желание своего сердца, то у него родился бы сын! Увы, этому не суждено случиться.

Я далека от мысли, что дядя возражал бы против тебя как его наследника, дорогой Торн, но принять какую-то мисс из колонии, не имеющую знатного происхождения и не представляющую из себя ничего значительного, как следующую леди Водсвортскую, согласись, печально и огорчительно.

Моим первым побуждением было уехать из Водсворта, потому что тогда я могла бы жить в Лондоне на свою долю вдовьего наследства вполне комфортно. Кроме того, тебе должно быть известно, что мне разрешено остаться в принадлежащем по наследству доме здесь, в Водсворте, всю свою жизнь или пока снова не выйду замуж.

Однако убеждена, что должна пожертвовать своими собственными желаниями ради стремления увидеть, что ничто не запятнает наше знатное имя. Останусь в замке до твоего возвращения, чтобы госпожа, равно как и господин, ни в чем не нуждались.

И даже после этого готова остаться до тех пор, пока твоя жена, которая, должно быть, хотя и не по своей вине, ужасно невоспитанна, не научится вести себя соответственно ее титулу. Сразу после своей женитьбы ты поблагодарил меня за мою готовность обучить ее манерам, умению вести себя и всем мелочам, которыми она должна овладеть, чтобы занять соответствующее положение. Помогу сгладить неотесанные углы, и ты можешь быть уверен, что под моей опекой ты вскоре получишь виконтессу, которой не надо будет стыдиться.

Мы должны сотрудничать, мой дорогой Торн, исходя из обоюдной заинтересованности в том, чтобы выполнить желания твоего дорогого дяди.

Преданная тебе Летиция

Оксбери Холлоуэй

Виконтесса Водсвортская.

Когда Тилли вошла в гостиную с чайным подносом, она нашла свою хозяйку сидящей прямо в кресле и слепо уставившейся на исписанный мелким почерком листок, который она держала в руке.

– Плохие новости, мисс Лайза? – спросила служанка, увидев побледневшее лицо хозяйки и ее дрожащие руки.

Лайза сложила письмо.

– Нет, – ответила она спокойным, но безжизненным голосом. – Довольно, я бы сказала, решающее письмо. Во всяком случае, оно помогло мне принять решение. Завтра, – голос ее зазвучал энергичнее, – начнем укладывать вещи, Тилли.

Она оглядела гостиную, пронзенная болью горьковато-сладких воспоминаний. Ночи, проведенные за игрой в пикет, до того, как… доверительные разговоры… споры, приводившие к острым ощущениям удовольствия в спальне…

Закрыв глаза и покачав головой, Лайза постаралась отогнать воспоминания.

– Едем домой, Тилли.