– У вас сигареты не найдется? – застенчиво попросила медсестра.

Дорогин машинально сунул руку в карман и замер. Ему хотелось спросить: “А не рановато ли тебе курить?”.

Но какое может быть “рановато”, если человек сам себе зарабатывает на жизнь?

– Конечно. На, держи, – он угостил медсестру сигаретой, и та, радостная, уставшая после операции, пошла курить на лестничную площадку.

Тамара Солодкина вышла из операционной с гордо поднятой головой. Она сумела сегодня доказать другим и себе, что ничего не забыла из того, что умела раньше. Хирург остался доволен ассистенткой, жизнь пациентки вне опасности.

– Ты выглядишь счастливой, – сказал Дорогин.

– Я и в самом деле счастлива.

– Но вместе с тем усталой. Тамара усмехнулась:

– Счастье всегда приходит вместе с усталостью.

– Как во время секса, – пошутил Дорогин.

– Поехали домой, я проголодалась.

– Я рад слышать, что наконец тебе хочется побыть со мной наедине.

– Мне всегда этого хочется, но счастье не может быть вечным. Иногда необходимо сделать перерыв, чтобы острее его почувствовать.

Дорогин ощутил, что Тамара, несмотря на усталость, полна жизни. Он взял ее под руку, и они вдвоем побежали по лестнице.

– Смотри не топочи так, – говорила Тамара, – больница все-таки, пациенты уже спят.

– Не думай об этом, – смеясь, отвечал ей Сергей. Когда до конца лестницы осталось два марша, он резко нагнулся и взял Тамару на руки. Она ойкнула и обхватила Дорогина руками за шею.

– Ты давно не носил меня на руках.

– Тебе так кажется. В последний раз я брал тебя точно так…

– Две недели тому назад, – опередила Дорогина Солодкина.

– Разве это срок?

– Опусти, неудобно, люди видят.

– Боишься, что тебе станут завидовать?

– Мне и так завидуют.

Плечом Дорогин открыл дверь на улицу. Запахи лета были упоительны. Пахло цветущим шиповником.

– Куда ты? – Солодкина попыталась соскочить с рук, но Сергей не позволил ей сделать это. – Хотя бы халаты белые снимем, их в больнице оставить надо.

– Какого черта? Ты думаешь совсем не о том, о чем следует.

Возле машины Дорогин поставил Тамару на асфальт, тут же обнял и поцеловал.

– Видишь, я была права, – переведя дыхание после поцелуя, произнесла Тамара.

– Ты о чем?

– Иногда тебе полезно не видеть меня целый день. Тогда ты становишься ласковым и галантным. Тебе, Сергей, не хватает элегантности.

– Я ее компенсирую природным обаянием.

– Ты самоуверен.

– Какая разница, Тома, чего мне не хватает, если ты все равно любишь меня?

– Я могла бы любить тебя больше.

– Это уже опасно.

Мужчина и женщина сидели в машине. Тамара, задрав голову, смотрела на горевшее призрачным синим светом окно операционной. Внезапно она ощутила страх. Вздрогнула, зябко повела плечами.

– Что с тобой? – спросил Дорогин.

– Я словно почувствовала прикосновение смерти.

– Это неудивительно для медика, да еще в больнице. Вы, хирурги, только и делаете, что отгоняете смерть.

– Я вспомнила руки этой девушки, страшные следы от веревок, кровоподтеки.

– Неужели ты не привыкла к виду ран?

– Одно дело, когда человек разбивает голову, падая на кучу кирпичей, и совсем другое, когда его пытают.

– Не думай об этом, – Дорогин выехал со стоянки. – Мы приедем домой, достанем бутылку хорошего бренди и выпьем совсем понемногу, для поднятия тонуса.

Федор Иванович тем временем взялся за исследование привезенной братьями Вырезубовыми крови. Нужно было передать ее для анализа девушкам из лаборатории, но завлаб чувствовал неловкость. Одно дело, когда приводишь человека и говоришь: сделайте, девоньки, ему, пожалуйста, анализ без очереди, и совсем другое, когда притаскиваешь шприц с кровью. А вдруг в крови окажется зараза? Потом ходи объясняй, что человека, у которого брали кровь, ты не знаешь, никогда в глаза не видел. Медики – народ не брезгливый, но вряд ли потом кто-нибудь из мужчин станет здороваться с тобой за руку, а женщины не позволят целовать в щеку.

«Небось решат, что я у любовницы кровь отсосал.»

Лаборатория работала часов с семи утра до четырех вечера. Вернее, работали девушки, а Федор Иванович обычно приходил попозже, часам к девяти, и уходил не раньше восьми. Он приучил себя к такому графику, пока была жива теща и, честно говоря, надеялся, что, когда та умрет, станет приходить домой пораньше. Но вскоре понял, основная “достача” исходила не от старой женщины, а от жены, та лишь умело втравливала свою мать в споры с мужем.

Федор Иванович работал умело. Он был из тех начальников, которые все, что делают подчиненные, умеют делать своими руками, а потому их любят и уважают. Оттягивать исполнение чьей-либо просьбы было не в его привычках, тем более если имелось свободное время. Даже исполняя левые заказы, Федор Иванович поступал так, как предписывала инструкция.

Взял чистый бланк карточки, задумался, какую же фамилию, имя поставить. Он даже толком не помнил фамилию братьев.

"Что-то с зубами связанное”, – подумал заведующий лабораторией.

А рука его тем временем уже ставила прочерки. Дальше же все пошло как по маслу. В графе “Пол” он уверенно поставил “жен.”, разговор-то шел о родственнице, а не о родственнике. Вначале заглянул в саму лабораторию. Единственную из своих сотрудниц он ласково приобнял за плечи и, взглянув ей в глаза, сказал:

– Тебя дома муж ждет.

– Он на работе.

– Значит, дети ждут.

– Они в школе.

– Ну так сходи, приготовь им чего-нибудь поесть.

Они придут голодные… Сытый муж – ласковый муж.

– Я должна уйти или вы меня отпускаете?

– Отпускаю, отпускаю, – ласково улыбался Федор Иванович.

Женщина и сама бы с радостью направилась домой, но чисто женская логика подсказывала ей другую схему поведения, которую можно сформулировать примерно так: если предлагают, даже то, что тебе жизненно необходимо, сделай вид, будто тебе этого не хочется. Пусть будут должны тебе, а не ты.

– У меня еще дела есть…

– Нина, больше ты мне сегодня не нужна, – все еще с милой улыбкой сказал заведующий лабораторией; – Знаю я твои дела.

Ему хотелось сказать: ни любовника у тебя, ни желания делать карьеру, но все-таки промолчал. Женщину, даже самую безобидную, злить попусту не стоит.

– До свидания, – белый халат исчез в шкафчике, и Нина, всем своим видом продемонстрировав, что рушатся ее жизненные планы, покинула лабораторию.

Начальник запер дверь на задвижку и принялся колдовать. Шприц с кровью девушки служил заведующему лабораторией вместо волшебной палочки. Стеклышки, реактивы, микроскоп… Если бы кто-то посмотрел на мужчину со стороны, то ему могло показаться, что тот не наигрался в детстве. Любовь к профессии сквозила в каждом его движении.

– Так, так, так… – приговаривал он и каждый раз огорчался.

Ему, как профессионалу, хотелось обнаружить болезнь. Есть такая нехорошая черта у докторов – здоровый человек им малоинтересен, подавай больного. И чем страшнее болезнь, тем лучше, желательно найти совсем неизлечимую. Тогда он и испробует все свое умение. Но Федора Ивановича ждало разочарование, никаких признаков заболевания он не обнаружил. Мифическая родственница братьев Вырезубовых не страдала ни одной из известных науке болезнью.

«Прямо беда какая-то, – посетовал сам себе заведующий лабораторией и сел заполнять карточку. – Здорова как корова, а туда же, к больным метит. Симулянтка чертова! Зря работал.»

Занятый своими делами, Федор Иванович не слышал, как к больнице подкатила милицейская машина с включенной сиреной и мигалками. Больница на то и больница, чтобы в ней в любое время оперировали потерпевших, чтобы суетились врачи.

Сам Федор Иванович никогда не реагировал на чужую суматоху. Он твердо усвоил правило, что каждый человек должен заниматься своим делом, и тогда порядок будет царить и в больнице, и в стране, и в доме. Правда, последнее Федор Иванович вслух не говорил, дома за порядком следила жена, она же и определяла границы этого порядка. Если Федор Иванович приходил навеселе, то это уже был непорядок, хотя сам заведующий лабораторией имел другое объяснение: он не пил, попросту снимал стресс. Но разве объяснишь это несмышленой женщине, для которой понятие “порядок” не идет дальше уборки полок в платяном шкафу да мытья посуды? Никакой философии, одна заземленность и полное отсутствие абстрактного и комплексного мышления.