Географии района она не знала совсем. Теоретически, в Бруклине имеется несколько приятных секций, но никогда не помнишь, как они называются, кроме Брайтон Бич (назван в честь аристократического курорта неподалеку от Лондона, с коим курортом Гвен, кстати говоря, была очень хорошо знакома). По слухам, бруклинская версия курорта населена была русскими и русско-еврейскими иммигрантами. Гвен вспомнила, как один из ее русских знакомых, вроде бы музыкальный критик, поморщился, когда она его спросила об этом районе, и комментировать отказался.

Лерой вел внедорожник Гейл так, как внедорожники не водят — срезая углы, подрезая другие машины, ускоряясь резко и внезапно, поворачивая под непонятным, всегда очень крутым углом, и, по-видимому, наслаждаясь развлечением в обычной своей хамской манере. Они перекатились через Бруклинский Мост, круто свернули на очень широкую магистраль, по обеим сторонам которой стояли огромные неоклассические здания, нырнули в лабиринт забавных узких переулков, напоминающих Риверсайд, пересекли еще одну широкую, грязнее первой, магистраль, и углубились на убийственной скорости в какие-то трущобы, вид которых совпадал с общими представлениями Гвен о Бруклине. Внезапно трущобы кончились. Улица пошла в гору. По обеим сторонам торчали вполне приличного вида браунстоуны. Прохожие были в основном черные.

— Что это за место? — спросила Гвен.

— Граничит с Парк Слоуп, — ответил Лерой. — Очень ничего, особенно днем.

Он не сказал, что специально выбрал кружной путь к своему дому, почти экскурсию, обнаружив по ходу дела, что ориентироваться Гвен умеет только в некоторых районах Манхаттана и центрального Парижа, и теряется на незнакомой территории. Он запарковался не у тротуара (мест не было), но рядом с машиной, стоящей возле входа в его дом.

— Наконец-то дома, — сказал он. — У нас есть часа два по крайней мере. Пойдем, я тебе налью чего-нибудь.

Воздух коридора пропитан был запахами, характерными для жилищ низших классов — еды, пота, кошачьих экскрементов. В квартира Лероя было неприбрано — лежали кругом какие-то элементы одежды, книги, повсюду виднелись грязные пепельницы, бокалы для пива и коньяка, и еще наличествовало подросткового типа и женского пола существо, стригущее ногти на ногах посреди всего этого.

— Эй! — сказал Лерой. — Ты что тут делаешь?

— Сегодня четверг, папа, — объяснила терпеливо Грэйс. — Помнишь, я всегда здесь по четвергам.

Гвен мигнула.

— Моя очаровательная приемная дочь, — сказал Лерой. — Грэйс, это мисс Форрестер.

— Твоя подружка? — спросила Грэйс, не отрываясь от стрижки ногтей. — А настоящее имя у нее есть?

— Ты знаешь, что я не люблю это слово, — сказал Лерой. — Моя любовница. Люди, чьи моральные устои не поколеблены плохим воспитанием называют ее — м'эм. Гвен, почему бы тебе не сказать чего-нибудь?

— Очень рада, — сказала Гвен. — Грэйс, не так ли?

— Грэйс, не так ли? — изобразила Грэйс трансатлантическое произношение Гвен. — Да, я Грэйс, м'эм. Красивые на вас тряпки.

— Кого-то надо бы отшлепать, где там твоя попа, — сказал Лерой, направляясь в кухню.

— Он извращенец, — сообщила Грэйс. — Надеюсь, вы знаете. Вам нравятся копы?

— Ага, — подтвердила Гвен. — Что-то, наверное, с униформой связано. Возбуждает.

— Эй! — крикнула Грэйс по направлению кухни. — Ничего если я позвоню Джейку?

— Я тебя утоплю в пруду! — откликнулся из кухни Лерой.

— Ну и пошел [непеч. ]! — крикнула Грэйс. И повернулась к Гвен. — Это нечестно. Он приводит сюда свою продружку в мой день, а мне никого нельзя приводить. Это жестоко. Он очень жестокий.

— Не стриги впритык, — сказала Гвен. — И клиппер этот твой, которым ты стрижешь — это просто ужасно. Подожди. — Она порылась в сумке и вытащила элегантные загнутые ножницы для ногтей.

Грэйс сразу оценила эти ножницы. Осмотрев их внимательно, она сказала:

— Ого.

— Я понятия не имела, что у него есть приемная дочь, — сказала Гвен, боясь назвать Лероя по имени — любому. — Извини.

— Все нормально, я под ногами никогда не болтаюсь, — заверила ее Грэйс. — Могу тебе все рассказать о его подружках.

— У него их много?

— Немало. Несколько.

Лерой материализовался возле Гвен со стаканом скотча в руке.

— Не слушай ее. Она очень хорошая девочка, но иногда на нее находит, и она притворяется инфернальной сукой, особенно когда ей скучно.

— Я не притворяюсь, — возразила Грэйс. — Я и есть инфернальная сука. — Подравняв ноготь ножницами Гвен, она добавила, — Эй, вы тут будете ночевать вдвоем?

— Нет, — сказала Гвен.

— Нет, — сказал Лерой. — Извини. Я забыл, что сегодня четверг. — Он повернулся к Гвен. — Четверг — это святое. Выхода нет, нужно взять ее с собой.

— Взять с собой? Ты шутишь.

— Нет.

— Зачем?

— По двум причинам. Мы с ней проводим недостаточно времени вместе, это первая. Думаешь ходить по городу, ожидая, что какой-нибудь снайпер выстрелит тебе в голову — опасно? Вот подожди, узнаешь, что будет, если оставить Грэйс одну в этой квартире. И это вторая причина. Не желаю, чтобы у меня в доме устраивали оргии. Грэйс, едешь с нами, будут приключения.

— Ты с ума сошел, — сказала Гвен. — Она ни в чем не замешана, и она ребенок. Думай головой!

— Я и думаю.

— Нет, — настаивала Гвен. — Слушай, ты не имеешь права, в конце концов. Алё! Очнись! Что с тобой!

— Если ты заботишься о морали несчастного ребенка, то поздно. Она уже один раз делала аборт…

— Вранье, — сказала Грэйс. — Ты знаешь, что это полная [непеч.]. Нечего верить всему, что говорит тебе моя глупая мать.

— В полицейских делах нет морального аспекта, — продолжал Лерой. — Мы делаем то, что нам велят. У нас иммунитет. Присоединяйся к клубу. Грэйс, найди какую-нибудь сумку в… тебе лучше знать, в каком шкафу… и напихай туда носков и трусиков. Возможно, мы проведем три или четыре дня в провинции.

— А как же школа? — спросила Грэйс. — Присутствие предмета твоей любви вскружило тебе голову, — добавила она по-французски.

— Ты очень помпезно говоришь, когда на французский переходишь, — заметил ей Лерой, тоже по-французски. — Помимо этого, не забывай, что предмет моей любви, как ты выразилась, знаком с данным языком, хоть и поверхностно.

Гвен засмеялась.

— Ну, хорошо, к чертям все, — сказала Грэйс по-английски. — Ты прав, мы недостаточно времени проводим вместе. Я устала и мне скучно. Чувствую себя старухой, и мама действует мне на последний оставшийся у меня здоровый нерв всю неделю. А убивать кого-нибудь будут? Я люблю кровавые потехи.

— Не предвижу таковых, — сказал Лерой, — но мы можем остановиться в каком-нибудь темном месте и я подвергну какого-нибудь прохожего пытке, специально, чтобы тебе угодить.

Снаружи раздались свистки и хохот, когда Грэйс и Гвен вышли на крыльцо, и прекратились мгновенно, когда рутинным жестом Лерой вынул автоматический пистолет и вставил обойму.

— Твоя тачка? — спросила Грэйс у Гвен.

— Нет. Моей подруги. — И Гвен добавила иронически, все больше нервничая, — Хотела бы такую иметь?

— Нет, — сказала Грэйс. — Хотела бы, чтобы мой бойфренд такую имел.

— Она же дама, — объяснил Лерой. — Она не водит.

— Дамам не положено? — спросила Гвен.

— Конечно нет. И настоящим джентльменам тоже не положено.

— Но ты же водишь.

— А я не джентльмен, — сказал Лерой, заводя мотор. — Увы. Давеча еду в метро, и стоит передо мной дура одна, прямо перед моим сидением, и нужно подняться и уступить ей место, если ты настоящий джентльмен, но я посмотрел ей в глаза и увидел в них идеологическую искру, такие бывают у журналистов и феминисток, и остался сидеть. Если ты ведешь себя так, будто у тебя есть [непеч. ] с [непеч. ], извини, я тебе место не уступлю. Так, это глупости, я не желаю.

Две машины остановились перед ними, одна за другой, на светофоре. Лерой сунул руку в рюкзак и вытащил алый полицейский фонарь. Выставив его на крышу внедорожника, он подключил провод к гнезду зажигалки.