— Пошли, — сказал он, обращаясь к Гвен и Гейл. Последняя поднялась наконец на ноги. — Пошли, пошли, времени нет, бюрократия здесь медленная, если мы не уйдем вовремя, они нас тут целую ночь продержат.

Он вышел через разбитую дверь. Гвен последовала за ним, таща за руку Гейл, которая тихо плакала. Гвен усадила ее на заднее сидение внедорожника. Лерой завел мотор и рванул с места.

— Да ты расист, — сказала Гвен.

— А ты не знала? — возмутился Лерой. — Найди мне человека во всей Республике, который не расист. Любого цвета, любого возраста. Мы все друг друга ненавидим, это часть структуры. Мы однажды из-за этого целую Гражданскую Войну отвоевали, но, очевидно, никакие вопросы этим не решились! Ну и вот! Что ж мне теперь, раздеться до гола и носить бляху на члене вместо фигового листка! Хочешь, я так и сделаю?

— Перестань орать. Гейл, с тобой все в порядке? — спросила Гвен.

— Нет.

— Заткнись, — рыкнул Лерой. — Никаких великосветских обменов фразами. Не сейчас.

— Мне плохо, — сказала Гейл. — О… (она нарушила Третью Заповедь).

— Так тебе и надо, эгоистка, — откликнулся Лерой, вылетая на шоссе и прижимая акселератор к полу. Он сымитировал ее, говоря высоким противным голосом, — Я не вижу себя в этой рооооли, я не чувствую, что это принесет мне какую-то пооооользу, мне это ничего не говорииииит… Я, я, я. Я истратил на тебя сто двадцать долларов в тот вечер, и где же была твоя благодарность? А теперь ты собралась облевать весь салон, вместо того, чтобы опустить окно и выставить свою уродливую башку наружу.

— Ого! — сказала Гвен. — Это как же?… Вы знакомы? Я думала…

— Он сказал мне, что он брокер, торгует бондами, — сказала Гейл. — Дайте мне бумажный мешок, чтоб я в него подышала.

— Ничего подобного я не говорил, — горячо возразил Лерой. — Я сказал, что у меня есть бонды. Личные. И сказал, наверное, что я рантье. Впрочем, не помню.

— Ах да? Рантье? И по-твоему я обязана знать, что это означает?

— Ты не слушала. Ты никогда не слушаешь. Представляешь, у нас было свидание, — объяснил Лерой, обращаясь к Гвен. — Ну, хорошо, у меня были свои цели, но я вел себя так, как будто это было настоящее свидание, да оно и было настоящее, в конце концов! Я купил суке уже не помню сколько стаканов вина, и она напихала себе полное пузо жратвы за мой счет, и единственная тема, которую мы весь вечер обсуждали была — она сама! Гейл Великолепная, Гейл Ранимая, Гейл Чувствительная. Вся вселенная крутилась вокруг нужд Гейл. Весь вечер. Если это не свидание, тогда я не знаю, что такое свидание.

— Где вы встретились? — спросила Гвен.

— Официально — в Перриз Делайтс. Неофициально, я наскочил на ее имя в одном из твоих досье.

— Каких досье?

— У нас на всех есть досье. Ты не знала? Как только человек рождается, его обмывают, после чего с него снимают мерку для будущего вживления скрытой камеры.

Они въехали в Мидтаунский Тоннелль. Гейл вырвало.

— Ну вот, — сказал Лерой. — Так и знал, нужно было ехать через мост. Я бы ее скинул в Восточную Реку.

Гейл водрузили в кресло напротив телевизора. Лерой и Гвен ушли в помещение, окрещенное Лероем «радиорубкой», бывший стенной шкаф, теперь спальня и комната аппаратуры. Три персональных компьютера стояли рядышком на прочном малых размеров письменном столе. Череда шкафов с ячейками помещалась напротив окна и сверкала таинственно. Камкордеры и микрофоны лежали повсюду.

— Кто-нибудь подумал бы, что ты продюсер рок-н-ролла, — заметил Лерой. — Представь себе, что я сейчас улыбаюсь.

Он сел на стул возле одного из шкафов, наклонив голову и глядя иронически на Гвен. Она села за письменный стол, положа ногу на ногу. По мере растягивания паузы, ощущение чрезвычайной срочности наполнило комнату.

— Так, значит, — сказал Лерой наконец. — У твоей сестры была привычка выходить в свет без сопровождения?

— Нет.

— А она вообще выходила в свет?

— Да.

— С кем, обычно?

— Она… В основном она ходила на частные вечеринки и обеды.

— Сейчас не до них. Фальшивые улыбки и экзотическая кухня никогда ни к чему осмысленному не приводят. Она ходила в бары, кино, театр и так далее?

— У них с Винсом был абонемент в оперу.

— Помимо этого?

— В бары она ходила. Иногда.

— С кем?

— Со мной.

— Подруги у нее были?

— Нет. Но были любовники. С ними она иногда тоже выходила.

— Нет, это нам не подходит, — сказал Лерой. — Значит, выходила с тобой. Берем это за точку отсчета. Часто выходили?

— Два раза в месяц.

— Разные бары?

— У нас был наш любимый. На Пятьдесят Шестой, у самой Пятой Авеню.

— Классное место?

— В общем, эксклюзивное, да.

— Типа клуба? Только для своих?

— Нет. Но, в общем, большинство посетителей — из нашего окружения.

— Влиятельные люди.

— Да.

— Понятно. Ты бы узнала кого-нибудь из посетителей?

— Думаю, да. Некоторых помню.

— Не нужно столько думать. От этого морщины на лбу. Ты не в школе, и это не экзамен.

Она закатила глаза.

— И это тоже. Не нужно. Когда ты закатываешь глаза, то выглядишь, как марсианка какая-то. Стало быть, нас интересуют посетители, не являющиеся завсегдатаями. Память на лица у тебя хорошая?

— Не жалуюсь.

— Ладно. Теперь показывай.

— Я не буду смотреть.

— Нормально. Смотреть буду я. А ты будешь сидеть у окна и дуться.

Гвен включила компьютер, нашла нужный диск в шкафу, и вставила его в драйв. Повоевав с программными опциями, она заставила наконец программу перекодировать два слоя защитного кода.

— У тебя они все в каталоге? — спросил он с комическим уважением.

— Да.

— История семьи, в прямом эфире.

— Не только.

Он стал смотреть. В какой-то момент он остановил кадр и послал его на принтер. Гвен подняла голову, когда услышала шуршание принтера.

— Мне нужен карандаш и корректор, — сказал Лерой.

Она дала ему требуемое. Он быстро нанес несколько линий карандашом на распечатку, что-то замазал, снова заштриховал. Через несколько минут он поднял получившийся ретушированный портрет и подержал в вытянутой руке, критически разглядывая, перед тем, как привлечь к нему внимание Гвен.

— Ты знакома с этим человеком?

У Гвен перехватило дыхание.

— Как ты это сделал?

— Просто. Поменял слега брови, убрал парик, и утончил нос. Наверное, он что-то вложил в нос, вату, бумажные распорки — не знаю. Если не ошибаюсь, в нем шесть футов роста. Он стройный, ему лет тридцать пять… Есть геморрой…

— В баре, — сказала Гвен. — Я видела его в баре. Он с Илэйн обменялся парой слов.

— Как он звучал? Что за голос, что за произношение?

— Лонгайлендский акцент и манеры. Вроде бы.

— Хамское мещанское самодовольство, но предполагается, что это вежливость, — сказал Лерой.

— Похоже.

— Подделка.

— Что?

— Он делался… Не важно. Ты уверена, что помнишь его?

— Да. Глаза. Разрез глаз. Ноздри. Губы. Но в основном глаза.

— Посмотри на мои, — сухо сказал Лерой.

Гвен вытаращилась. Взглянув еще раз на свой скетч, Лерой оттянул кожу со скул назад и сжал губы. Особенно похоже не было, но что-то общее наличествовало, и Гвен перепугалась.

— Эй! — сказала она, невольно подавшись назад.

— Не бойся ты. Я — не он. Не будь дурой.

— Ладно, — сказала она. Сглотнула слюну.

— Сколько раз ты его видела в баре?

— Что? А. Только один раз. Нет, подожди. Кажется два раза.

— Второй раз — до или после того, как он говорил с Илэйн?

— До того.

Некоторое время Лерой молчал.

— Представь себе, что я неуверенно улыбаюсь, — сказал он. — Я пытаюсь себе представить… но это… очень необычно. Мы его выманим. Самое смешное — мы используем Гейл, как наживку. Тебе придется кое-что сделать. Я бы и сам сделал, но я могу разозлиться, и это все испортит. Общение с глупыми людьми радости мне не приносит.

— Что я должна сделать?

— Поведи Гейл в какой-нибудь бутик. Также, своди ее к парикмахеру, пусть ей сделают стрижку и прическу под твоим руководством. И маникюр тоже. Плоть и кожа у нее не те, но рама ничего. Переделай ее всю. Сделай так, чтобы она стала неотразима. Прикрой огрехи и подчеркни выигрышные стороны, в таком духе. После этого я ее потренирую.