Он ошибался по всем статьям, по всем статьям!

Войдя в массивные двери особняка, Камерон оказался в отделанном мрамором фойе. Тишина пустынного помещения после приглушенных звуков отдаленного смеха произвела гнетущее впечатление. Дверь автоматически закрылась у него за спиной, полностью отрезав весь шум улицы. Камерон небрежной походкой направился к главному залу с высоким потолком, откуда в западное и восточное крылья вел коридор, также отделанный мрамором. Он повернул направо, в западное крыло, мимоходом разглядывая великолепные живописные полотна на стенах, многие из которых были ему знакомы по книгам и альбомам, посвященным мастерам старой школы.

Внезапно сзади зазвучали шаги, отразившиеся от стен. Остановившись, Камерон обернулся. У него за спиной неподвижно застыл широкоплечий мужчина в неброском темном костюме, с едва уловимой усмешкой на устах.

– Buona sera, signore[84]. Пожалуйста, продолжайте идти дальше, – сказал он. Последние четыре слова были произнесены на относительно хорошем английском.

– Кто вы такой? – резко спросил Прайс.

– Я помощник дона Карло.

– Очень приятно. И в чем вы ему помогаете?

– От меня не требуется отвечать на этот вопрос. А теперь, piacere[85], идите до конца галереи. Там слева будет дверь.

– Почему я должен вам подчиняться? Я не привык, когда мне приказывают.

– А вы попробуйте научиться. – Сунув руку под пиджак свободного покроя, помощник Паравачини достал из-за пояса пистолет. – Делайте то, что вам говорят. Piacere до конца галереи, синьор.

Вооруженный здоровяк открыл толстую резную дверь. За ней оказалось помещение, которое можно было назвать птичником с очень высоким потолком: с балок свисали десятки клеток с птицами самых разных размеров, от небольших попугайчиков и средних ара до больших ястребов и огромных стервятников. Каждая птица находилась в отдельной тюрьме из стальных прутьев, размерами соответствующей своему обитателю. А за длинным полированным столом перед широкими окнами, выходящими на ухоженную лужайку, залитую лучами заходящего солнца, сидел Карло Паравачини. Слева от него в кресле сидела напряженная Лесли Монтроз. Лицо ее оставалось непроницаемым.

– Добро пожаловать, специальный агент Камерон Прайс, – нараспев произнес любезным тоном владелец озера Комо. – Я тут гадал, сколько времени вам потребуется на то, чтобы дойти сюда.

– Мне это предложил папаша Руди, как вам, вероятно, известно.

– Да, это такой милый старик, он так предан вере.

– Когда вы узнали?

– Вы это насчет веры кардинала?

– Вы прекрасно поняли, что я имел в виду…

– А, вы про специального агента ЦРУ Прайса и подполковника Монтроз из разведки армии Соединенных Штатов… – Склонившись над столом, Паравачини посмотрел Камерону прямо в глаза. – Вы поверите, меньше часа назад!

– Как?

– Пожалуйста, уверен, вам не надо говорить про необходимость соблюдать меры секретности; в конце концов, вам самому приходится сталкиваться с этим каждый день. Именно об этом идет речь и сейчас.

– Кстати, о «сейчас» – что будет дальше?

– Боюсь, в будущем для вас нет ничего привлекательного. – Встав из-за стола, дон Карло обошел его и направился к клеткам, подвешенным на разной высоте, но не ниже семи футов от пола. – Подполковник Монтроз и агент Прайс, как вам нравятся мои пернатые друзья? Разве они не прелесть?

– Птицы – не самые мои любимые представители животного мира, – холодно ответила из кресла Лесли. – Я вам уже говорила это, когда вы только привели меня сюда.

– Почему они ведут себя так тихо? – спросил Прайс.

– Потому что им здесь спокойно, ничто их не тревожит, не выводит из себя, – ответил Паравачини. Взяв с низкого столика из красного дерева деревянный музыкальный инструмент, он поднес его к губам и подул в отверстие. Мгновение царила тишина; затем внезапно, без предупреждения, помещение наполнилось пронзительными криками, словно разверзлась неведомая человеку преисподняя. Захлопали крылья, полетели вырванные перья; округлившиеся глаза нескольких десятков обезумевших птиц, заточенных в клетки, наполнились паникой. Перевернув инструмент, Карло снова подул в него; через три-четыре секунды громоподобный хор, раздиравший слух, умолк. – Просто поразительно, вы не находите? – сказал хозяин.

– Это был самый жуткий звук, какой я только слышала в своей жизни! – воскликнула Монтроз, убирая руки от ушей. – Это просто какое-то зверство!

– Да, вы совершенно правы, – согласился дон Карло, – потому что, видите ли, это настоящие звери. В том или ином виде все они – птицы атакующие; одни хищники, другие так отчаянно защищают свое гнездо, что готовы биться насмерть.

– К чему вы клоните, Чарли? – спросил Камерон, украдкой бросив взгляд на мускулистого охранника, который по-прежнему держал свой пистолет направленным на пленников.

– Для начала нам придется вернуться на много лет назад, – ответил молодой хозяин Лако-Лариус, – к тем временам, когда я до одержимости увлекся средневековой забавой – соколиной охотой. Это так поразительно – человек подчиняет своей воле крылатое создание. Вероятно, началось все в глубокой древности, когда простых голубей стали учить возвращаться в свое гнездо и, преодолевая многие мили, доставлять послания своему хозяину. Эти пернатые разведчики намного опередили беспроволочный телеграф. Но мои изыскания открыли мне еще кое-что: любая птица поддается дрессировке, от милого домашнего попугайчика до жадного сокола и огромного смертоносного стервятника. В конечном счете все сводится к анатомическому и химическому сочетанию врожденных зрения и острого обоняния.

– Ваши слова, Чарли, не произвели на меня никакого впечатления, – сказал Прайс. – У всех нас есть свои сверхъестественные методы, и анатомические, и химические, а в основном просто жестокие. Чем вы отличаетесь от остальных?

– Потому что я гораздо умнее вас.

– Да? Это еще почему? Потому что предатели, работающие на Матарезе в Вашингтоне и Лондоне, дали вам знать, кто мы такие?

– Вашингтон не помог нам ничем, потому что там ничего не знают! Ваш Беовульф Агата – гений, это я вам точно говорю. Однако наш человек в Лондоне докопался до истины, и теперь его первоочередной целью будет ваш английский союзник сэр Джеффри Уэйтерс. Он будет убит в течение ближайших двадцати четырех часов.

– Значит, вы представляете итальянское отделение Матарезе, так?

– Ну разумеется. Подобно нашим предшественникам, мы предлагаем ответ на все проблемы мировой экономики. Мы принесем стабильность, чего, кроме нас, не может никто!

– Но это будет относиться только к тем, кто идет следом за вами, покупает то, что вы продаете, только то, что вы продаете. На повестке дня тайные сговоры; слияниями и скупками вы устраняете конкуренцию, и в конце концов получаете полный контроль над всем.

– Это гораздо лучше, чем сменяющие друг друга циклы вашей извращенной капиталистической экономики. Мы раз и навсегда покончим с депрессиями и откатами назад.

– Но при этом вы уничтожите свободу выбора!

– Все, с меня достаточно ваших дилетантских рассуждений, мистер Прайс. Ни вы, ни подполковник Монтроз не доживете до завтрашнего дня.

– А что, если я вам скажу, что МИ-5 и нашему итальянскому отделению ЦРУ известно о том, что в настоящий момент мы находимся здесь?

– Я отвечу, что вы лжете. Из чистой предосторожности мы с самого начала прослушивали все ваши звонки из «Вилла д’Эсте».

– Проклятие, я догадался об этом, когда ваш продажный князь церкви упомянул про наши гобелены! Значит, вы полагаете, что, когда наши тела обнаружат с пулевыми отверстиями в голове, это сойдет вам с рук, да, Чарли?

– Ничего подобного не будет. Позвольте кое-что вам показать. – Вернувшись к столу, Паравачини нажал кнопку справа. Огромное окно у него за спиной бесшумно скользнуло вверх, открывая проем размером футов двадцать на двадцать. Затем дон Карло нажал другую кнопку и подул в свою дудку; клетки открылись, и по меньшей мере сорок птиц всех размеров и видов с громкими криками вылетели из дома и закружили в оранжевом вечернем небе. Выждав минуту, Паравачини подул в другой конец, подавая птицам сигнал к возвращению. – К тому времени как они вернутся в следующий раз, вы уже будете мертвы, – сказал дон Карло.