– А кто произвел вас в «доны»? – улыбнувшись, поинтересовался Прайс.

– Когда кто-нибудь нанимает десятки людей на расчистку поместья и строительство, щедро одаривает местных жителей, оплачивает сельские праздники и строит на свои средства две-три церкви, приставка «дон» перед его именем появляется совершенно естественно. Однако хватит обо мне. Предлагаю пройти в дом, и я передам вам все то, что нам удалось подготовить. Надеюсь, вы будете довольны.

– Прошу прощения за любопытство, – сказала Лесли Монтроз, – но вы упомянули про травму спины, следствие того, что агент Скофилд неудачно вас подхватил, когда вы прыгали с балкона. Это происшествие имело отношение к вашей совместной охоте на Матарезе?

– Едва ли, дорогая моя подполковник, хотя мое поспешное отступление действительно было вынужденным. Женщина, о которой идет речь, была замужем за фанатиком-comunistа[67], который был рабски предан своей работе и не уделял должного внимания своей жене. И я лишь попытался заполнить пустоту… А сейчас идемте, информация ждет вас.

В Нью-Йорке шел проливной дождь, принесший с собой очищение, но создавший дополнительные проблемы для водителей машин, запрудивших улицы города в вечерний час пик. На оживленном перекрестке на Мэдисон-авеню трое полицейских убрали временные знаки, запрещающие парковку. В тот же самый момент на освободившееся место устремились три машины. Одна из них, роскошный лимузин, остановилась в нескольких шагах от бледно-зеленой двери гостиницы «Марблторп», две другие встали на противоположной стороне улицы. Во всех трех машинах находились вооруженные люди, чье внимание было приковано к человеку, который вышел из лимузина и направился к бледно-зеленой двери в сопровождении мужчины, чей облик выдавал в нем телохранителя. Казалось, все было рассчитано с точностью до секунды: еще один полицейский распахнул дверь гостиницы и, кивнув, впустил гостей. Полиция Нью-Йорка относится к сильным мира сего с должным почтением.

Человек, прибывший в сопровождении такой охраны, был среднего роста, лет под пятьдесят; когда он скинул с себя в небольшом вестибюле дождевик с капюшоном, оказалось, что на нем дорогой костюм. Его лицо было бледным, глаза метались из стороны в сторону.

– Куда нам идти, черт возьми? – недовольно проворчал он.

– Лифт в конце коридора направо, сэр, – ответил полицейский.

– Благодарю вас, молодой человек, и передавайте от меня привет вашему комиссару.

– Непременно, сэр. Мы здесь дежурим по его личному приказу.

– У вас впереди долгая и успешная карьера, приятель. Как ваша фамилия?

– О’Шонесси, сэр.

– Кругом одни ирландцы, да? – Все трое рассмеялись, и важная персона в сопровождении телохранителя прошел к лифту. – Не могу поверить, что я делаю это! – запыхавшись, продолжал бизнесмен. – Прилетает неизвестно кто, предположительно из Амстердама, и мне приказывают явиться к нему – именно так, черт побери, это был самый настоящий приказ! Проклятие, за кого этот тип себя принимает?

– Остальные утверждают, Альберт, что этот человек знает нужные слова, – ответил мужчина, изображавший телохранителя, вынимая руку из плаща. – Все нужные слова.

– А может быть, он просто закинул невод, – проворчал тот, что пониже, по имени Альберт.

– Если это так, он знает, где водится определенная рыба. Банкиры и энергетики хотят встретиться с тобой после того, как мы побеседуем с этим Уильямом Клейтоном…

– Несомненно, имя ненастоящее, – прервал его бизнесмен. – Ни в одном моем списке такое не значится.

– Полных списков у нас нет, Альберт, – их нет ни у кого из нас. Просто слушай, что он будет говорить, но сам ничего не предлагай. Веди себя так, как остальные – изображай полное недоумение и удивление.

– Знаешь, из того, что ты адвокат, еще не следует, что тебе нужно указывать мне на очевидное. – Двери лифта открылись, мужчины вошли в кабину, и вооруженный адвокат набрал четырехзначный код этажа, предварительно сообщенный ему. – Стюарт, сними плащ и шляпу, – добавил Альберт Уайтхэд, исполнительный директор крупной брокерской фирмы «Суонсон и Шварц» с Уолл-стрит.

– Теперь уже можно, – согласился адвокат, по имени Стюарт Николс, снимая плащ от Берберри и шляпу. – Я просто хотел убедиться, что эти фараоны на нашей стороне.

– У тебя мания преследования.

– Нет, просто кое-какие неприятные воспоминания. Я был военным прокурором в Сайгоне, где моей смерти желали многие из тех, кто носил военную форму. Одной парочке чуть не удалось меня прикончить, и они были в форме офицеров военной полиции… Ты все еще хочешь представить меня своим поверенным?

– Ты совершенно прав, черт побери. Я добавлю, что тебе известно обо мне все – абсолютно все. Для тебя я открытая книга – но только для тебя.

– Этот Клейтон все равно попросит меня выйти.

– Ты ему объяснишь, почему тебе лучше остаться. Это у тебя хорошо получается.

– Конечно, я постараюсь, но если он будет настаивать, я спорить не стану.

– Очень приятно познакомиться с вами, мистер Николс. Рад принимать вас здесь, – сказал «Уильям Клейтон», он же Брэндон Скофилд, он же Беовульф Агата, тепло пожимая адвокату руку.

На Скофилде был темно-синий костюм консервативного покроя от самых дорогих портных. Усадив гостей в кресла, рядом с каждым из которых стоял столик, Брэндон позвонил в серебряный колокольчик. Из соседней комнаты появилась Антония, одетая как горничная, в черном платье и накрахмаленном белоснежном переднике, с затянутыми в строгий узел седеющими волосами. Вид у нее был весьма внушительный.

– Кофе, чай, чего-нибудь покрепче?.. – предложил Брэндон. – Кстати, это Константина, ее мне предложили от гостиницы, она не знает ни слова по-английски. Я специально попросил об этом; мы с ней общаемся по-итальянски.

– Жаль, что не по-французски, – заметил Стюарт Николс. – Я учил французский в школе, и он мне очень пригодился в Сайгоне.

– Давайте проверим… Constantina, vous parlez francais?[68]

– Che cosa, signore?[69]

– Capisce francese?[70]

– Non, signore. Linguaggio volgare![71]

– Боюсь, она не сможет присоединится к нам. Она говорит, это вульгарный язык. Интересно, они когда-нибудь помирятся друг с другом? – Все отказались от напитков, и Антония, кивнув, бесшумно удалилась. – Знаю, что время у вас ограничено, как и у меня, – продолжал Скофилд, – посему почему бы нам не перейти сразу к делу?

– Вначале мне хотелось бы узнать, мистер Клейтон, о каком именно деле идет речь?

– О нашем общем деле, сэр, – ответил Беовульф Агата. – Об акциях, векселях, кредитах, займах – преимущественно, международных. Естественно, меня интересуют пакеты акций, выставленных на первичную продажу, но, что гораздо важнее, то, как вы обслуживаете процессы слияния и объединения компаний. Ваш вклад в них просто неоценим.

– Вы описали огромный круг деятельности, – сказал исполнительный директор «Суонсон и Шварц», – бо́льшая часть которой носит конфиденциальный характер.

– Все то, что происходит на лондонской, парижской, римской и берлинской биржах, является конфиденциальным. Но, разумеется, от Амстердама никаких секретов быть не должно.

– Вы не могли бы уточнить? – попросил Николс.

– Если в этом есть необходимость, вероятно, вы знаете своего клиента и его фирму не так хорошо, как вам кажется, – ответил Брэндон.

– Я являюсь юридическим поверенным фирмы, мистер Клейтон. Вся моя деятельность посвящена исключительно «Суонсон и Шварц». Нет ничего такого, о чем мне не было бы известно.

– Это относится и к присутствующему здесь мистеру Уайтхэду? Потому что в противном случае я попрошу вас оставить нас.