– С удовольствием, сэр, – заговорил бывший профессор средневековой истории, – особенно если учесть, что вы – один из самых щедрых наших друзей… Наши отряды обучаются в двадцати четырех лагерях, разбросанных от Южного Йемена до долины Бекаа. Все лагеря расположены в пустыне или на побережье, защищенные от глаз неприятеля и соглядатаев. Кроме того, в Энтеббе[29] мы усвоили от евреев один урок: ключом к успеху является доскональная точность. Отчасти благодаря вашему финансированию, в пустынных песках и на воде были построены точные копии тех объектов, которые должны будут стать нашими целями. Наставниками у нас самые опытные военные, а также специалисты по диверсионно-разведывательной деятельности. Когда пробьет час, мы выступим разом и разожжем мировой пожар, который навсегда останется в памяти поколений.
– Судя по вашим глазам, вы уверены в своих силах, – медленно кивнул Гуидероне. – Ну а теперь давайте перейдем к подробностям. Предлагаю начать с вашего друга, сидящего напротив.
– С еще большим удовольствием, – ответил врач, обучавшийся в Чикаго, имеющий роскошное жилье и завидную практику в Калифорнии. – Целью моих отрядов являются Кувейт, Ирак и Иран. Свидетельством нашей универсальности является полное отсутствие каких-либо предрассудков. Десять тысяч нефтяных скважин взметнутся к небу огненными столбами, по сравнению с чем кувейтская катастрофа покажется маленьким костром, который развели дети.
– Мои отряды нацелены на основные нефтяные месторождения Саудовской Аравии от ад-Давадими и аш-Шадры до скважин к северу от Унаязы, – заговорил инженер-электротехник. – Затем удар будет нанесен по танкерам в Персидском и Оманском заливах, стоящих на внешних рейдах нефтеналивных причалов от аль-Хирана до Матры и далее до Маската…
– В том числе и по портам Объединенных Арабских Эмиратов?
– Разумеется, и по ним также; султаны пребывают в полном неведении.
– Ну а я прослежу за портами на восточном побережье, – добавил профессор средневековой истории из Германии, и поверх платка ярко сверкнули его глаза. – Начиная с Бендер-э-Дейлама и на юг до самого Бендер-э-Аббаса в Ормузском проливе. Вместе с поджогом нефтяных скважин будут уничтожены многие миллионы тонн нефти в портах.
– На себя я взял, – заговорил шейх бедуинов, сидящий напротив сына Пастушонка, единственного из присутствующих, чье лицо оставалось открытым, – все транспортные суда, которые разгружаются у берегов Израиля. Сотни кораблей у причалов Тюилькарма, Тель-Авива и Рафаи вместе со своим грузом – электроникой, станками, незаконно поставляемым оружием – будут взорваны и отправлены на дно. Богатенькие сионисты готовы нарушить любые соглашения, лишь бы набить свою мошну шекелями. Мы положим этому конец и с наслаждением полюбуемся на то, как все банки Иерусалима и Тель-Авива окажутся ввергнуты в хаос!
– Вы твердо в этом уверены? – спросил Гуидероне.
– Так же твердо, как то, что меня зовут аль-Хабор Хассин, что вам хорошо известно, и, следовательно, вам известно, что я являюсь Хранителем хассинитов, наследников древних ассасинов[30], по названию которых в европейские языки пришло слово assasin – убийца. Ни в коем случае не надо недооценивать наше могущество, несущее смерть.
– Ваше выступление, хотя и несколько мелодраматичное, было весьма познавательным, – тихо произнес Джулиан, незаметно пряча руку под складками халата. – И вы, Хранитель секты ассасинов, уверены, что справитесь со своей исторической ролью?
– Естественно! Это станет моей победой над ненавистным Израилем!
– И осуществить это не сможет никто, кроме вас?
– Мои люди заняли свои места. В течение многих недель, даже месяцев ночная темень не опустится на землю. Пламя будет полыхать повсюду, от Персидского залива до Каира, освещая все вокруг полуденным солнцем. И так будет везде на всем Ближнем Востоке! Это станет нашей победой!
– Чьей победой, аль-Хабор Хассин? – тихо промолвил Гуидероне.
– Нашей. Победа будет принадлежать всем нам. Но в первую очередь она будет моей, это будет моя победа! Ибо я – вождь!
– Так я и думал, – заметил сын Пастушонка, поднимая над столом свой пистолет.
Два выстрела, негромких вследствие маленького калибра оружия, тем не менее оказались точными. Аль-Хабор Хассин, убитый мгновенно, рухнул на пол; из двух ран у него на лбу вытекли тонкие струйки крови. Остальные трое арабов, сидевшие за столом, отпрянули назад, напряженно всматриваясь в лицо Гуидероне.
– Он погубил бы нас всех, – сказал Джулиан, – ибо им двигали личные устремления. Никогда нельзя доверять вождю, который сам провозгласил себя, не дожидаясь, когда это сделают другие. Маниакальное самомнение Хассина рано или поздно привело бы к его разоблачению. Он был не в силах сдерживать себя.
– Как теперь поступить с его трупом? – спросил инженер-электротехник.
– Вывезите его в пустыню, и пусть там этот вопрос решает воронье.
– А что потом? – спросил врач из Калифорнии.
– Свяжитесь с ближайшим помощником Хассина и направьте его ко мне. Я к нему присмотрюсь и, если сочту его приемлемым, объясню ему, что аль-Хабор Хассин не выдержал напряжения и скончался от сердечного приступа. Не думаю, что с этим возникнут какие-либо трудности.
– Надеюсь, все остальное остается в силе, – заметил профессор средневековой истории из Германии.
– Абсолютно все без исключения, – подтвердил Гуидероне. – Аль-Хабор был прав. Целые районы Средиземноморья на протяжении многих недель не будут знать ночи из-за полыхающих повсюду пожаров. Это станет согласованным ужасом; все инструменты слаженного оркестра разом достигнут крещендо страха. То же самое произойдет и в Северном море: наши люди взорвут десятки шотландских, норвежских и датских нефтяных платформ. Когда пламя, наконец, утихнет, весь цивилизованный мир, каким мы его знаем, окажется повергнут в хаос. Настанет наш час взять его в свои руки… И наш подход будет рациональным, можно даже сказать, исцеляющим, ибо мы милосердны.
– Когда вы намереваетесь осуществить все это? – спросил профессор-террорист.
– Первого числа наступающего года, – ответил Гуидероне. – Обратный отсчет начинается с сегодняшнего дня.
Камерон Прайс постучал в дверь двухкомнатных апартаментов четы Скофилдов в главном особняке. Времени было половина шестого утра; впустившая его Антония с трудом подавила зевок. Она извинилась за свой вид: фланелевую пижаму.
– Сейчас накину халат и скажу своему брюзге, что ты пришел. И надо будет сварить кофе; без него Брэй – сущее чудовище.
– Тони, не сто́ит беспокоиться…
– Стоит, – прервала его Антония, – если и не ради тебя, то ради него. Ты бы не нагрянул к нам в такой час без крайней необходимости.
– Тут ты права.
– В таком случае, заходи, но заткни уши, пока я буду готовить кофе и будить Брэя.
Прайс проследовал за ней на крохотную кухоньку, отгороженную в углу одной из комнат.
– Брэндон настолько суров?
– Представь себе ревущего льва, Кам. Брэй привык к тропическому времени. А там день начинается часов в десять – в половине одиннадцатого.
– Знаешь, по-английски ты говоришь чертовски хорошо.
– Виноват в этом исключительно Брэй. Когда мы решили остаться вместе, он притащил мне десятки пластинок, кассет с курсами «Говорите по-английски правильно» и так далее, и так далее. Сам Брэй учился в Гарварде, но сейчас он утверждает, что у меня английская грамматика еще лучше, чем у него. И, если честно, в этом он прав. Брэй не может отличить неопределенное причастие от наречия.
– И я тоже, – усмехнулся Камерон, усаживаясь за столик. Антония тем временем занялась кофеваркой. – Но если ты позволишь мне немного любопытства – а ты имеешь полное право отказать, – как получилось, что вы решили, как ты только что выразилась, «остаться вместе»?
