Произошло что-то необычное. Вернувшись домой, мы увидели, что Хантер возбужден (хотя такие, как он, считают дурным тоном обнаруживать свои переживания); он пытался сдержаться, но несомненно, что-то случилось. Мими ушла, а в столовой все было готово к ужину; мы, конечно, намного опоздали, и, едва появились, прислуга стала поспешно обслуживать нас. Ужин прошел почти в полном молчании. Я старался не пропустить ни одного слова Хантера, ни одного его жеста, надеясь, что они прольют свет на многое от меня скрытое, и подтвердят догадки, которые все укреплялись. Я присматривался к Марии — лицо ее было непроницаемо. Желая снять напряжение, Мария сказала, что читает роман Сартра. Хантер, не скрывая досады, пробурчал:

— Эти мне нынешние романы! Коли хотят, пусть пишут… Но зачем их читать?

Вновь воцарилась тишина; Хантер вовсе не пытался сгладить неприятное впечатление от своих слов. Я заключил, что он почему-то злится на Марию. Но поскольку до того, как мы ушли к морю, ничего особенного не произошло, значит, претензии Хантера родились, пока мы разговаривали там; нельзя было не понять, что виной всему — наша долгая беседа, точнее — наше долгое отсутствие. Вывод: Хантер ревнив, и это доказывает, что его отношения с Марией не просто дружеские или родственные. Конечно, Марии не обязательно любить его, напротив, тем скорее Хантер разозлится, заметив, что Мария обращает внимание на других. В любом случае, если его раздражение вызвано ревностью, он должен враждебно вести себя по отношению ко мне, ведь иных причин злиться на меня у него нет. Так и произошло. Даже если бы я не заметил множества подозрительных высказываний, вполне хватило бы взгляда, который Хантер бросил на меня, едва Мария заговорила об обрыве.

Лишь только мы вышли из-за стола, я сослался на усталость и отправился к себе, намереваясь как можно лучше разобраться в происходящем. Я поднялся по лестнице, открыл комнату, зажег свет, громко хлопнул дверью и стал прислушиваться, стоя у порога. Вскоре до меня донесся голос Хантера — он что-то проговорил раздраженно, но разобрать было трудно. Мария не отвечала; Хантер произнес вторую, еще более длинную фразу и еще более раздраженно; Мария что-то очень тихо сказала, ее слова совпали с последними словами Хантера, затем послышался звук отодвигаемых стульев, и раздались шаги на лестнице. Я быстро запер дверь, но не отходил, приложив ухо к замочной скважине: вскоре кто-то прошел мимо — это были женские шаги. Я долго лежал с открытыми глазами, размышляя обо всем, что произошло, и стараясь уловить какой-нибудь шум. Но за целую ночь не раздалось ни звука.

Я не мог заснуть; всевозможные догадки, которые раньше не приходили мне на ум, терзали меня. Первоначальное предположение было наивным: Марии вовсе не обязательно любить Хантера, чтобы тот ревновал ее (что, кстати, естественно), и подобный вывод тогда успокоил меня. Теперь же я понимал, это было не обязательно, но и не являлось препятствием .

Мария могла любить Хантера, а он тем не менее ревновал ее.

Дальше. Откуда я взял, будто между ними что-то было? Объяснений сколько угодно! Во-первых, если Хантер надоедает ей своей ревностью, а она его не любит, тогда зачем она так часто ездит в имение? Обычно там никого нет, кроме Хантера (не знаю, холост он или вдов, по-моему, Мария как-то сказала, что он расстался с женой), но главное — этот сеньор живет в имении один. Во-вторых, существовала еще одна причина, из-за которой я подозревал Марию в близких отношениях с кузеном, — она всегда отзывалась о Хантере равнодушно, так, как обычно говорят о родственниках, и ни разу ни намеком не упомянула, что Хантер влюблен в нее, что он ревнив. В-третьих, не далее чем сегодня Мария рассказывала мне о своих слабостях. Чего она добивалась? В письме я признался ей во многих мерзостях: попойках и проститутках, и теперь она говорила, что понимает меня, что она тоже не из тех, кто любуется парком под луной и лодкой, бегущей по волнам. Не имела ли она в виду, что и в ее жизни были такие же темные и постыдные страсти? И не был ли Хантер одной из них?

Я пережевывал эти выводы и думал над ними всю ночь, мусоля их со всех сторон. Окончательным заключением, показавшимся безупречным, было: Мария — любовница Хантера .

Как только это стало для меня ясно, я спустился вниз, взяв чемодан и этюдник. Столкнувшись с одним из слуг, который уже открывал окна и двери, чтобы приступить к уборке, я велел ему передать наилучшие пожелания сеньору и сказать, что срочные дела призывают меня в Буэнос-Айрес. Он не без удивления посмотрел на меня, особенно когда в ответ на предложение подвезти до станции я сказал, что пойду пешком.

Мне пришлось просидеть несколько часов на маленьком вокзале. Я вдруг решил, что должна появиться Мария, и ждал этого с горьким удовлетворением, которое испытывает обиженный ребенок, прячась где-нибудь, считая, что с ним поступили несправедливо, и ждет, когда же кто-нибудь из старших признает свою вину, разыщет его и попросит прощения. Но Мария не пришла . Увидев поезд, я в последний раз взглянул на дорогу, еще надеясь, что Мария появится, но ее не было, и мне стало безумно одиноко.

Пока поезд мчался к Буэнос-Айресу, я смотрел в окно. Мы проезжали мимо ранчо; женщина, стоявшая под навесом, выпрямилась, чтобы посмотреть на поезд. Дурацкая мысль пришла мне в голову: «Я вижу эту женщину в первый и последний раз. Я больше никогда ее не увижу». Мысли мои швыряло, как пробку в реке. Теперь они крутились вокруг женщины под навесом. Какое мне было до нее дело? Но я никак не мог смириться с тем, что еще одно прожитое мгновение осталось позади; мне казалось, все это уже умерло — пройди поезд минутой позже, позови эту женщину кто-нибудь из дома, и ее в моей жизни не существовало бы.

Все представлялось мне скоротечным, бесполезным, невнятным. В голове был полный сумбур, и Мария казалась каким-то расплывчатым печальным пятном. Только несколько часов спустя мой мозг стал работать с прежней ясностью и силой.