«В какую сторону пошел такой, пергидрольный? – спросила она у гардеробщика. – Трубу забыл, придурок».
«Хрен его знает. Не бегать же за ним. Спохватится – вернется».
19:55
Но растяпа не спохватился. Он долго бродил по улицам без видимой цели. То туда повернет, то сюда, то сделает круг и вернется на прежнее место. Сначала шел сутулясь и всё вздыхал, потом повеселел и принялся насвистывать. Опять стал заглядываться на прохожих, но больше ни к кому не приставал. Пару раз пробежался вприпрыжку. Немножко поскакал на одной ноге.
Понемногу смеркалось. А там и стемнело. Щуплый светлый силуэт таял в густой тени, снова выныривал на освещенные участки тротуара.
Где-то за Аничковым мостом альбиносу гулять надоело. А может быть, подошло время.
Он вышел на проезжую часть, проголосовал, и к бровке вывернули сразу две машины: «нива» и старенькая иномарка.
Парень сел в первую, сказал: «Мне в Лахту». Отъехали.
Но и другой бомбила не остался без пассажира. К нему из темноты подбежал человек, что-то объяснил, и второй автомобиль пустился следом за первым.
Ехали долго, на дальнюю окраину.
Первая тачка остановилась около высокой новостройки, вытянувшейся к сизому небу всеми своими этажами, где горели желтые и голубые окна.
Тщедушный пассажир в слишком просторном костюме вылез из «нивы», просеменил к парадной.
Едва «нива» отчалила, подъехала иномарка.
«Сдачу оставь себе», – буркнул, вылезая, лысый бородатый человек и тоже побежал к дому.
23:18
Он очень торопился, чтобы успеть схватиться за дверь, пока она не защелкнется. Но, хоть створка закрывалась очень медленно, мужчина все-таки опоздал. Он принялся дергать ручку – пустой номер. Тогда, уже с отчаяния, принялся тыкать во все кнопки подряд. Наконец сообразил.
Набрал номер первой попавшейся квартиры.
«Кто там?»
«Аварийка. У вас в парадной код заклинило. Проверить надо. Нажмите-ка».
Не удивившись, что код ремонтируют в двенадцатом часу ночи (а может, просто торопясь вернуться к телевизору), наверху нажали кнопку.
Мужчина влетел в подъезд и досадливо крякнул, увидев, что возле лифтов никого нет.
Но это ему показалось в первое мгновение. В дальнем темном углу, около почтовых ящиков, стоял мальчуган, одетый по дурацкой рэперской моде, которую обожают подростки городских окраин – всё широкое, всё висит, всё болтается, штанины по полу волочатся.
«Тут человек только что зашел! Где он? – крикнул лысый и осекся. – Это вы? Вы…?!»
Белобрысый мальчишка смотрел на него, шмыгал носом.
Проворчал:
«Таскался-таскался за мной целый день, с самого Таврического. Подглядывал, подслушивал. Я все думаю, когда отвяжется. Мозгов нет, так должен хоть инстинкт самосохранения сработать. Догнал все-таки. Беда с вами, неофитами. Ну, пеняй теперь на себя, дурачок. Налево пойдешь – голову потеряешь. Направо пойдешь – без цацки останешься. А обратной дороги у тебя теперь нет».
«К-какой ц-цацки?» – пролепетал бородатый (действительно, тот самый филолог из Таврического сада).
Он был здорово напуган. Не только заикался, но и дрожал всем телом. Превращение альбиноса в ребенка окончательно его доконало.
«Вы кто? Дьявол?» – шепотом произнес он и потянул сложенную щепотью кисть ко лбу – перекреститься.
«Отрежу, – погрозил ему паренек и засмеялся, когда филолог быстро спрятал руку за спину. – Да что вы, в самом деле? Шуток не понимаете? Я вижу, мы с вами не договорили. Ну, присядем. Доведем дело до конца».
Он показал на подоконник и, подпрыгнув, сел первый. Его ноги не доставали до пола.
Мужчина безропотно подошел, но сесть не осмелился – встал, как ученик перед учителем. Или как осужденный в ожидании приговора.
«Это у вас пот? – с любопытством поглядел мальчик на лоб филолога, весь покрытый каплями. – Можно потрогать? Ух ты, холодный. Прямо как в книжках».
От прикосновения лысый содрогнулся.
«Какой у вас палец… горячий».
«А какой он должен быть? Ледяной? Это у них пальцы холодные, а у нас-то как раз горячие».
«У кого у нас? – Бедный специалист по Гумилеву выдохнул еле слышно. – У… бесов?»
Парнишка вытер рукавом нос, приосанился.
«Обидное слово. Вы меня давеча еще и „мелким бесом“ обозвали. Очевидно, за небольшой рост. Как будто в сантиметрах дело. Я предпочитаю слово „Демон“… Да вы не стесняйтесь, креститесь. Меня не коробит. Говорю же, насчет руки я пошутил, просто Булгакова процитировал».
Мужчина сотворил знак крестного знамения аж трижды, но легче ему от этого, кажется, не стало.
«Я схожу с ума, – неизвестно кому пожаловался он. – У меня галлюцинация».
«Может, и так. Это ты потом сам решишь. – Альбинос посерьезнел. – Как тебе комфортней. Я же сказал: тебе теперь середины нету. Или направо, или налево. Время меня поджимает. Поэтому разъясняю в темпе. Быстрый ликбез – и гудбай. Договорились?»
Лысый ничего не понял, но на всякий случай кивнул.
Тогда мальчишка воздел палец и прочел ему небольшую лекцию.
«У вас, людей, в головах всё перепутано. Всё поставлено с ног на голову. Мироздание вы представляете себе совершенно неверно.
Вселенная создана не Богом, а Дьяволом. И руководствовался Творец вовсе не Благом, а Злом. Посмотри, как все устроено в Его природе: все друг друга жрут, никакого милосердия к слабости, повсеместно царствуют грубая сила и целесообразность. Главный закон жизни: у кого меньше нравственных ограничителей, тот и побеждает.
А тот, кого вы зовете Богом, это ангел, взбунтовавшийся против Создателя. Этот, так сказать, диссидент и застит вам всем глаза. Он выступает за добро, мир, согласие. И всегда проигрывает, потому что младше и слабее, чем Дьявол. Партизанит по кустам, ведет оборонительные бои, без конца зализывает раны. Но главная его слабость даже не в неумении за себя постоять. Знаешь, к чему ведет вас Бог? Он хочет, чтобы все поскорее умерли. Тогда-то установится Его царство: тишь да гладь, да Божья благодать».
«Неправда! Бог есть жизнь!» – вскричал филолог.
«Ага, сейчас. Откуда берется жизнь? Из секса, а это территория Дьявола. Вот почему ваша церковь, служанка Бога, относится ко всему сексуальному так враждебно. Бог хотел бы, чтобы люди перестали трахаться, чтобы разучились страстно любить и смертельно ненавидеть. Чтоб мужчины стали похожи на женщин, а женщины на мужчин. Чтобы вакханалия жизни угомонилась. Иными словами, чтобы все вокруг остановилось, замерло, умерло. Вот тогда Его победа будет полной. Добро окончательно одолеет Зло, и установится вечная всеобщая температура в ноль градусов. Абсолютная смерть.
А Дьявол против смерти, Он за жизнь. Все истинно интересное и живое – от Дьявола, неужто ты этого не видишь? Всё творческое, вкусное, красивое, сильное, привлекательное! Искусство, наука, все открытия и свершения!
Что может противопоставить этому твой Бог? Скучные проповеди, которым никто не следует? Идею свободы, равенства и братства, из-за которой в царство Смерти преждевременно отправились десятки и сотни миллионов? Посмотри: все войны всегда начинались исключительно из благих побуждений, во имя Бога или Высшей Идеи (а это другое имя Бога). Армии бросались друг на друга с Именем Бога на устах – и никогда с Именем Дьявола. На боевых знаменах убийцы вышивали крест, полумесяц или еще какой-нибудь символ Добра. Нужно быть совсем слепым, чтобы не видеть, кому и чему служит вся ваша религия!»
Голос проповедника стал звонок, глаза заблистали, палец трепетал и указывал вверх.
Филолог не вынес этого горящего взора.
«То, что вы говорите, ужасно. И, к сожалению, похоже на правду…»
Он снова потянулся перекреститься – и не донес щепоть.
Тогда мальчик тяжело вздохнул.
«Эх, дядя. Не все, что похоже на правду, правда. Беда с вами, неофитами. То он уверовал, то он разверовал. Вера – это тебе не пальто. Надел, снял, на вешалку повесил».
