«Вижу. И что?»
Александра посмотрела на дремлющего за рулем мужчину средних лет. В его внешности не было абсолютно ничего примечательного.
«Умрет лет через десять, двенадцать. Очевидно, от рака печени. Лицо осунувшееся, желтое. Но хорошо умрет. Без страха».
Она в ужасе уставилась на физиономиста и увидела, что его глаза странно мерцают.
«Ну вас к черту! Прикалываетесь?»
Молодой человек только улыбнулся, грустно.
«Неужели правда?!» – вскрикнула женщина, замирая на месте.
Пенсионер в полотняной кепке, шедший им навстречу, от этого возгласа шарахнулся в сторону, покрутил пальцем у виска и потом еще несколько раз оглянулся. «Хвост», который, убедившись, что пара увлечена разговором, было приблизился, на всякий случай спрятался за дерево.
«Но это ужасно! Смотреть на живых людей и видеть покойников! Не жизнь, а какой-то морг!»
«Ничего не ужасно. Во-первых, чтобы увидеть окончательный облик, мне нужно особенным образом сконцентрироваться. На вас, например, я же не концентрируюсь. И поэтому знать не знаю, сколько вы проживете и от чего умрете. Разве если попросите…»
«Нет уж, спасибо, – быстро сказала Александра и отвернулась. – И вообще. Вы лучше на меня не смотрите, человек-рентген… А что во-вторых?»
«Во-вторых?»
«Ну да. Вы сказали, во-первых, надо сконцентрироваться, без этого ничего не получится. А во-вторых?»
«Я хотел сказать, что видеть предсмертное лицо – это не всегда страшно и не всегда грустно. Часто видишь, что человек прожил свой срок счастливо, у него было много радости. Дедок в кепке – ну который на вас пальцем покрутил, – ему жить осталось всего ничего. Полгода, год. Но на душе у него спокойно, смерти он нисколечко не боится. И судя по умиротворенности, скончается во сне, тихо-мирно. Чего ж тут страшного? А насчет грусти… – Он запнулся, подбирая нужные слова. – Понимаете, каждый человек – как кино. Бывает кино паршивое, закончилось – не жалко. Бывает классное, смотреть бы его вечно. Но когда хорошее кино заканчивается, вам ведь все равно радостно, что вы его посмотрели? Оно вас чему-то научило, сделало лучше, вы благодарны создателям. Будете потом вспоминать любимые эпизоды, удачные кадры. И никакой особенной грусти не испытаете, что посмотрели этот фильм и что он закончился. Ну вот что-то в этом роде».
Александра метнула на физиономиста косой взгляд, не забыв прикрыть лицо рукой.
«Говорили, надо сконцентрироваться, а сами в секунду сделали старичку вскрытие».
«Это я после того дяди в машине не успел отключиться… Не бойтесь, Саша. Не стану я вас препарировать. Если б даже и увидел что-то, не сказал бы… Идемте, что вы?»
«Нам осталось только перейти на ту сторону. Вон наш садик».
При всех своих визуальных дарованиях физиономист не отличался наблюдательностью, не то он и сам бы увидел напротив решетку детского сада. А уж не услышать звонкие крики было просто невозможно.
«А, да… – Альбинос будто проснулся. – Мы не опоздали. Видите, детей еще не разобрали. Доведу вас до ворот и попрощаемся».
Они пересекли улицу. За ними тот же путь проделал «хвост», шмыгнув за фургон с надписью «Хлеб».
Готовясь отдать пакеты, физиономист сказал:
«Поразительней всего, что окончательный облик считывается даже по детским лицам. Меня самого пугает, что я гляжу на какого-нибудь карапуза и отчетливо вижу, как он кончит. Вот посмотрите на мальчонку с трансформером в руках, вон того… Он доживет до глубокой-глубокой старости, аж до двадцать второго века. А рыженький, с машинкой, погибнет внезапно, он будет храбрый и красивый… На маленьких девочках концентрироваться еще интересней».
Он говорил увлеченно, не обращая внимания на то, что слушательница молчит. Рука, которой Александра прикрывала лицо, опустилась и сжалась – побелели костяшки.
«Что совершенно невозможно угадать – кто из них вырастет красивой, а кто нет. Середину жизни я увидеть не могу, она слишком динамична. Но зато могу точно сказать, к какому финалу они придут, и уже оттуда размотать клубок обратно… Вон та щекастенькая превратится в сдобную старушку. Скончается, окруженная детьми и внуками. Черненькая – кошмар какой, что это? Катастрофа или что-то в этом роде. Бедняжка… А посмотрите на носатенькую, со смешными косичками! Вот это, действительно, будет нечто особенное…»
Он поперхнулся от сильного удара кулаком в ребра. Изумленно повернул голову, увидел горящие ненавистью глаза.
«Заткнись, сволочь. Это моя дочь! И вообще, вали отсюда, пока я тебе глаза не вырвала!»
Физиономист попятился.
«Оказывается, слово „сволочь“ вы умеете произносить по-разному», – пролепетал он с довольно жалкой улыбкой.
Однако женщина шутить была не расположена.
«Чтоб я тебя больше никогда не видела. Физиономист!» – прошипела она.
«Не бойтесь. Не увидите».
Понурившись, он поставил сумки, как-то неопределенно плеснул рукой – то ли отмахнулся, то ли попрощался.
Вжал голову в плечи, быстро пошел прочь.
Мать смотрела ему вслед, яростно прищурившись.
Из-за фургона вышел человек и, не скрываясь от Александры, двинулся перебежками за физиономистом.
Женщина открыла рот, чтобы крикнуть, предупредить. Но не сделала этого. Передернулась, подняла пакеты и не оглядываясь направилась к воротам. Как будто вычеркнула из памяти весь этот малопонятный эпизод.
«Маришка! – громко позвала она. – А ну, собирайся. За тобой приплыла чудо-юдо-рыба-кит!»
17:40
Переживал альбинос недолго. Минут пять, десять. Потом расправил плечи, тряхнул головой, остановился и о чем-то задумался. По свежему лицу скользнула нежная, хитроватая улыбка.
Набрал номер на телефоне.
«Лида, привет. Это я».
«Привет, Фрол, – ответили ему. – Сделал свои срочные дела?»
Он удивился.
«Фрол? Почему?»
«Не угадала?»
«Ты не угадываешь. Ты нарекаешь. Но что это за имя – Фрол? Я никогда никого не встречал с таким именем!»
«Я тоже. Поэтому и назвала. Не нравится? Придумаю другое».
«Да нет, в принципе нормально… Фрол… – Он выглядел взволнованным – даже переложил трубку в другую руку. – Кажется, мне с тобой ужасно повезло! Хочется сделать для тебя что-нибудь особенное. Ты далеко ушла?»
«Нет. Собиралась домой, но что-то неохота. На Невском зашла в кафешку, чаю жасминного выпить».
«Давай я к тебе подгребу. Прямо сейчас. Сходим куда-нибудь».
«Давай, – без колебаний и жеманства сказала девушка. – А то я тебя даже не рассмотрела толком. Пытаюсь вспомнить и не могу. Что-то белое, с цеплючими глазами».
Он засмеялся:
«Ничего себе портретик. Что за кафе?»
«Да ну его. Пойдем лучше в кино. Ты не видел „Бюро любых услуг“, английский? Всюду реклама висит. Нет? Давай тогда встретимся в „Родине“, перед кассой».
«Супер. Через пятнадцать минут. Как раз у меня будет время стать Фролом».
17:55
Когда Лида подошла к кинотеатру, он уже был там.
«Облом. Билеты проданы. На все сеансы».
Она не скрываясь рассматривала его – тем особенным взглядом, который бывает только у очень молодых девушек: непостижимое сочетание доверчивости и недоверия.
«Ты изменился, – сказала она наконец. – Если б не светлые волосы, не узнала бы. Мне показалось, тебе где-то под тридцатник. А ты, как я. Где учишься?»
«Это я ради Фрола помолодел, – объяснил он, пропустив вопрос мимо ушей. – Фрол – это обрусевший „Флор“, то есть „цветущий“. Вот я и расцвел… Билетов, говорю, нет. Кончились».
«Жалко. Хотела посмотреть».
«Да я видел, если честно. Нормальный фильм. Я бы посмотрел и второй раз. Особенно, если с тобой».
«Что делать будем? Идеи есть?»
В ожидании ответа Лида чуть насторожилась. Он понял ее правильно, засмеялся.
«Первый тест, да? Выбери правильный ответ?
1. Пойдем ко мне, у меня это кино на диске есть.
2. Пойдем куда-нибудь поужинаем.
3. Давай так погуляем.
