Бывало, первое удовольствие у нас в эту пору – пойти на берег Пырры раков ловить. Возьмем с собою двух-трех солдатиков да денщика и где-нибудь на бережку костерок разложим. Едкий дымок отгоняет мошку. Солнце уже село. Ни один лист не шелохнется в своей ленивой, дремотной неподвижности. Все темней и темней становится в охлаждающемся воздухе, и только белесоватый край потухшего неба сквозит в воде между совершенно черными отражениями толстых стволов и кустарника. Двое солдатиков – привычные наши ловцы – раздеваются и, наскоро перекрестясь, осторожно спускаются в речку. Все движения свои в воде стараются они делать как можно плавнее и тише, чтобы излишним шумом и всплесками не всполошить раков. Бережок у Пырры отвесный и глубокий: как только спустишься, так тебя сразу до грудь и охватит водою, – раки в этот час забрались уже спать в свои норки.

Наши ловцы, как бы крадучись, пробираются в речке вдоль бережка и внимательно щупают его под водою. Нащупают рачью норку, ловец острожно запускает в нее свою руку – и через секунду выброшенный на траву черный броненосец в смятении начинает дрыгать своим хвостиком, за ним другой, третий – так что только поспевай их подбирать да в мешок укладывать! И глядь – через полчаса уже полная кастрюля начинает понемногу закипать над костерком на треножнике. Сейчас это – одевшимся людям по доброму стакану водки за труды вместе с командирским «спасибо», а еще полчаса спустя и сами мы, тоже пропустив по чарке, тут же на бережку примостимся поудобнее на разостланном ковре и примемся за вареных раков, которых навалят перед нами полное блюдо горою. Так мы его и одолеем вдвоем промеж тихого разговора. И преотменные, превкусные это у нас ужины выходили!

Нередко, бывало, во время рачьего лова подойдет к нам проживавший по соседству еврей, Мошка Гусатый, который у Джаксона поставлял сухой фураж для эскадрона, и тихо задумчивым тоном вступит с майором в хозяйственные разговоры. Этот Мошка, мужик лет тридцати пяти, в своем. роде был человек весьма изобретательный. Впрочем, никто и никогда его Мошкой не называл, а был он в целом полку известен под именем Шишки – так и прозывали его все Шишка Гусатый. Такое несколько странное прозвание имело свою причину. Дело в том, что у Тусатого под левым глазом был довольно значительной величины мясистый шаровидный нарост, который он называл «гулей» и говорил, что эту гулю ему «Бог дал»; уланы же за эту «гулю» и прозвали его Шишкой. Шишка да Шишка – и Бог весть с коих пор так уж и прослыл он Шишкой по всей окрестности.

Помню, однажды в послеобеденное время завесил я в своей комнатке раскрытое окно байковым одеялом, чтобы мухи не так донимали и, растянувшись на походной железной койке, принялся в мягком полусвете за чтение какой-то газеты, только что доставленной к нам из штаба с «летучею почтой» [28] . Данило Иванович между тем ходил по смежной комнате, служившей нам и приемною и столовою вместе, и насвистывал что-то вроде полкового марша. Вдруг слышу я – торопливо кличет он меня оттуда вполголоса, с оттенком какой-то особой таинственности в тоне, словно хочет показать нечто достойное особенного внимания и боится, как бы не опоздал я поглядеть на любопытное явление.

– Всеволод... а Всеволод!.. Ступай сюда скорее!..

– Чего тебе? – откликаюсь я лениво и нехотя.

– Ах, да ступай, говорю!.. Шишка идет!

– Ну так что ж, что Шишка?

В это время майор показался на пороге моей комнаты.

– Да вот, видишь ли, в чем дело, голубчик, – начинает он объяснять мне все тем же, отчасти таинственным тоном, – протранжирился я немного в Вильне, а он за деньгами идет.

– Гм!.. Денег у тебя нет, что ля?

– То есть не то что нет – деньги-то, положим, есть всегда; но лишних, как на грех, теперь не имеется, да и на другие надобности нужны по эскадрону, и потому отдавать ему теперь мне не хотелось бы.

– Так и не отдавай. Скажи, что после.

– Да пристанет ведь... а я отказывать не умею – боюсь, что отдам.

– И много должен ты?

– Нет, пустяки: всего только тридцать рублей.

– Ну, брат, на беду, и у меня пусто, – сказал я, раскрыв ему бумажник, где скудно засело каких-то пять или шесть рублишек.

– Э, да я не об этом! – перебил он, нетерпеливо махнув рукою. – Не в деньгах дело!

– А в чем же? – поднял я глаза в недоумении.

– Разговори ты его как-нибудь.

– То есть как же это, однако, разговорить-то? – невольно рассмеялся я.

– Ну, как знаешь, так и разговаривай! Только устрой, чтобы он не приставал и отваливал.

– А ты как скоро надеешься отдать ему?

– Ну, недели через две, не позже... Как получу из ящика, так и отдам сейчас же. Разговори, голубчик!

– Ну, ин быть по сему! – согласился я. – Нечего делать, надо подыматься с постели... Фу! Жара какая, однако!.. Душно!

И я лениво направился в смежную комнату, а Джаксон вслед за мною прошел в свою спальню. Низенькие окна стояли у нас настежь раскрытыми. Я облокотился на подоконник и высунул голову на двор. Смотрю – стоит мой Шишка под окошком в своей длиннополой залоснившейся хламиде; шапка, по обыкновению, съехала на затылок, на лице некий гнет ожидания изображается, стоит и тросточкой своею поигрывает. И видно, что жарко, невмоготу ему жарко, сердечному!

– Здравствуй, Шишка! Что скажешь хорошенького? Зачем ты?

– Нет, мы так... до гасшпидин майор, – уклончиво и как бы нехотя отвечает Шишка.

– А зачем тебе майора?

– Так... Сшвой интерес иймеем.

– Верно, за деньгами?

– Мозже и так...

– И очень получить желаешь?

Шишка хитровато усмехнулся.

– Зжвините, – начал он, – а когда зж ви зжнаите таково шаловек на сшвиту, который не ажалал бы того?

– Такого человека... хм!., не знаю.

– Ну, и я так само зж не зжнаю.

– Верно. А теперь и я тебя в свой черед спрошу: зжвините, а когда ж ви не знаете, что иногда не всякое желание исполняется?

Шишка недоверчиво глянул мне в яйцо и, ничего не отвечая как на явно невозможную вещь, вытянул шею и мимо меня стал заглядывать внутрь комнаты.

– Гасшпидинь майо-ор?! Гасшпидинь майо-ор?! – повторял он, ища глазами Джаксона.

«Чем же, однако, – думаю себе, – буду я его разговаривать долее?» – как вдруг попалась мне на глаза тоненькая книжонка, которую, возвращаясь вчера из Вильны, купил майор на железной дороге. Это было собрание каких-то анекдотов из еврейского быта, кажется, Гулевича. Сегодня за обедом мы от нечего делать перелистывали эту книжонку и находили в ней некоторые сценки довольно забавными.

«Вот оно, что выручит меня!» – подумал я, вспомнив из нее одну подходящую штуку.

– Напрасно, Шишка! – говорю еврею. – Не смотри, не заглядывай. Майора ты не увидишь и денег сегодня от него не получишь.

– Ну, да! – явно не веря мне, мотнул он головою, как на самые пустые речи. – От гасшпидинь майор каб ми да не получили сваво деньгувь!.. Чи мозжна тому бить?

– Да уж верно говорю, не получишь.

– Гасшпидинь майор?! – опять тянется и заглядывает Шишка.

– А очень хочется?.. Очень?

– Агх, осштавьте, спизжалуста, васшего сшутку!.. Гасшпидин майо-ор?!

– Сказано, не заглядывай! А если уж так тебе желательно, то можешь получить от меня, но никак не от майора.

– Од вас?!

– Ну да, конечно, от меня, как будто не понимаешь!

– Н-ну, як од вас, то од вас!.. С балсшущим вдаволствием! – повеселел вдруг Шишка.

– Изволь, мой милый, но только с одним условием...

– Всшловиюм?.. Яке таке всшловию?.. И зачем тут всшловию?

– Затем, что без того невозможно.

– Невозмозжна?.. Хм!.. Так. Ну, гхарасшьо! – согласился он, додумав. – А якое всшловию?

– Самое пустое: я загадаю тебе одну загадку.

– Зжагадке?.. Зачэм зжагадке?

– Затем, что если отгадаешь, то сейчас же и деньги получишь, а не отгадаешь – приходи через две недели.

– Ну, ви знов на сшутке! – разочарованно махнул он рукою.

– Без малейших шуток; говорю тебе самым серьезным образом.