― Ого, ого! ― сказал он и ограничился этим, отведя от меня свои глаза.

Гартог и Флогерг воздержались от излишних вопросов.

― Ну, так где же клад? ― нетерпеливо спросил Флогерг.

Я показал им на гигантскую статую Кириру:

― Вот дверь.

― Ай!.. Кошка!.. ― сказал Флогерг, снова охваченный суеверием.

Доктор пожал плечами, направился к статуе и стал исследовать надпись на цоколе:

― Как раз то, что мы искали, ― сказал он наконец. ― Я думаю, что эта странная порода действительно существовала и была родоначальником ламы. Как это открывается?

― Одну минуту! ― сказал Корлевен. ― Сперва внесем пленника и закроем дверь, это будет осторожнее.

Капитан и Флогерг осторожно внесли на носилках ― на одной из наших полотняных кушеток, с который был снят тонкий матрац, ― длинное худое, истощенное аскетическое тело, завернутое в какой-то плащ, украшенный черными перьями, и туго стянутое веревками; оливковая кожа его была вся в морщинах и словно выдублена временем; глаза, точно раскаленные угли в глубоких орбитах, осматривали всех нас взглядом дикой и глубокой ненависти. Попавшиеся в западню гиены, когда их связывают, имеют такие же загнанные глаза, делают такие же бесплодные попытки укусить.

― Ну, приятель, лежи смирно, ― сказал Корлевен с оттенком жалости в голосе. ― Это животное должно здорово страдать со своими искалеченными лодыжками.

Лодыжки старика были лиловые, вспухшие, отекшие, с двойным глубоким шрамом. Эдидея увидела его и бросилась к его ногам.

― Атитлан!..

Но суровый жрец, изгибаясь всем туловищем, с трудом чуть приподнялся на носилках и бросил на Эдидею такой молниеносный взгляд, что та, побежденная, униженная, отступила к стене и закрыла лицо руками.

― Поговорите же с ним, доктор, ― сказал Корлевен, ― раз он понимает только вас, и скажите ему, что все его беды закончились. В конце концов он сам виноват! Зачем он упрямился и молчал? Не мог же я оставить умереть здесь нашего товарища, уважая волю его сомнительных богов.

― Что вы с ним сделали? ― спросил я его.

Лицо моего товарища омрачилось:

― О, это было скверное дело, и я, поверьте мне, нисколько им не хвастаюсь, но что можно было сделать другого?

Он вытер покрывшийся потом лоб:

― Мы захватили его около полуночи. У меня до сих пор немеет рука от удара его дубины...

― Меня он ударил ею по затылку.

― Не правда ли, он здорово бьет, этот старый мешок костей? Тогда мы перенесли его в пещеру, и доктор, который, по-видимому, понимает его бормотание, стал требовать, чтобы он отвечал нам. Напрасный труд! В его черных глазах светилось бесконечное презрение и непреклонная воля ― молчать. Ни просьбы, ни обещания, ни угрозы не могли его склонить, а я знал, что у вас нет еды. И это тянулось целые часы!.. Тогда я употребил страшное средство: индейцы в пампасах иногда пользовались им. Берут толстый ремень и связывают концы, потом вкладывают палку... и вертят! Когда такую корону возложат на голову, то в три минуты череп разлетается в куски; однако уже в первую минуту человек начинает говорить. Тайна, хранившаяся в его голове, была мне нужна, поэтому я стал сжимать его лодыжки... Да избавит вас судьба, Веньямин, делать это с одним из себе подобных. Мне кажется, что я не сделал бы этого из-за сокровища!..

Корлевен закрыл глаза, потом продолжал:

― Он заговорил только при шестом повороте палки!.. Кости трещали... это было ужасно! Я передал палку Флогергу при пятом повороте... я, понимаете ли, больше не мог. Но после того, что вы мне сказали, это надо было сделать! Все равно, знаете ли: Флогерг... жалею я тех, которые попадут ему в руки. Черт побери!.. Его, вероятно, заставили жестоко страдать когда-то... Какое хладнокровие в пытке! Теперь, ― закончил он, отдуваясь, ― знаете ли вы тайну этой второй двери?

Я оказал, что знаю. Он облегченно вздохнул.

― А, тем лучше! Я боялся, что придется начать сначала!

― Все, как я думал, ― сказал доктор, обошедший всю пещеру, ― остров ― гранитная складка первой эры; катастрофа должна была произойти в третичную эпоху, потому что первый кратер покоится еще на эоцене. Что же касается последнего извержения, то оно произошло недавно: от шести до восьми тысяч лет тому назад, не более того. Мне хотелось бы теперь посмотреть на склеп с золотом; геологическое строение его должно быть очень замечательно. Чтобы открыть вход, надо, не правда ли, нажать эти глаза?

Я объяснил действие механизма и опасность при повороте статуи.

― А когда попадешь внутрь? ― спросил доктор.

― Статуя двойная и действует в обоих направлениях; но один только жрец знает секрет, запирающий движение этого механизма.

― Тогда надо спросить у него, ― сказал Кодр и взглянул на Корлевена.

― Ах, нет! Не будем больше ничего спрашивать у него, ― ответил товарищ. ― К тому же нам нужен широкий проход для предстоящей работы, так как, если я верно понял, теперь только по очереди можно проникать в склеп, а это неудобно. Гораздо проще ― динамит. У нас среди продовольствия есть два ящика его.

― Пусть так, ― сказал доктор, ― но кто за это возьмется?

Я, как инженер, умел буравить и закладывать мины; Корлевен мне поможет.

― Но только не надо разрушать этот кратер, ― сказал доктор, ― потому что если вода озера прольется в глубину вулкана, то от давления пара весь остров может взлететь на воздух. Для этого нет необходимости, чтобы вода достигла центрального огня: температура повышается на один градус через каждые 33 метра глубины, а значит, достаточно 3000 метров, чтобы она превратилась в пар, и 16000 метров, чтобы она приобрела совершенно невероятную силу. Я предполагаю, что именно этой огромной силой пользовались они когда-то здесь, чтобы выполнять свои гигантские работы; но все было разрушено последней катастрофой.

― Мы не разрушим ничего, отвечаю за это, ― сказал я доктору. ― Мы заложим мину с внутренней стороны склепа и опрокинем статую на эту сторону.

Мне хотелось поскорее укрыть Эдидею от его взглядов. Когда я положил бедное ее неподвижное тело на колени статуи, я увидел, как Кодр направился ко мне, чтобы остановить меня; но Корлевен приблизился к нему:

― Я буду стеречь, ― сказал он ему в полголоса, успокоив меня улыбкой соучастника.

Ах! Пусть гном не пробует отнять ее у меня, потому что я сумею сделать тогда бессильными флюиды его страшных глаз. И я с яростью вонзил мои пальцы в глаза статуи.

Теперь она лежит разбитая тяжелым падением, поднявшим груды пыли. Голова с двойным лицом, голова Януса, беспощадная и жестокая, оторвалась от туловища и покатилась в устье вулкана. Мы слышали, как она подскакивает и падает все глубже я глубже, и удары эти, повторяясь и усиливаясь, казалось, посылают нам какое-то отдаленное проклятие.

― Уф! ― с облегчением сказал Флогерг. ― Ни за что на свете не хотел бы я быть на вашем месте, Корлевен. Да простит вас эта кошка.

Входя в склеп, он обошел разбросанные каменные члены чудовища, чтобы не коснуться их ногою.

― Вот Инти, а здесь вот Гака, Уарми, а тут Ики, Гигуа, ― восторгался доктор, освещая лучом факела первые статуи. ― Они все здесь. Ах, какое чудо!

― Из золота! Все из золота! Есть на что купить целый мир! ― воскликнул Флогерг своим трагическим голосом.

Гартог приподнял одну из статуй.

― Приблизительно тридцать пять кило, ― сказал он, ставя ее на место, ― я насчитал восемь рядов в высоту. Сосчитаем теперь количество статуй в ряду. Надо составить инвентарь.

И он вынул из кармана записную книжку. Корлевен отвел меня в сторону:

― Как поступите вы с девушкой? Если Кодр заберет ее, то я думаю, что он набьет из нее чучело для своей коллекции.

― Пожалейте меня, Корлевен, не насмехайтесь!

― А разве я насмехаюсь, черт побери! Ученый, в азарте от своей науки, уже не человек. Он вырезывает нежные и верные глаза у несчастной собаки, чтобы изучить глазное яблоко и пересадить его мартышке, если это окажется нужным. Подумали ли вы о своем положении?