Когда из уст политиков раздается очередная чушь, то стараешься ее просто не замечать. А если не удается - отнестись к бредням снисходительно. Чего стоит хотя бы один пассаж нашего незабвенного Михаила Сергеевича во время его торжественного въезда в Израиль: "Я рад присутствовать на земле Капернаума, где первому в истории человечества социалисту Иисусу Христу посчастливилось начать свою пропагандистскую деятельность" (рассказывают, что многие хасиды даже прослезились от столь удачного, наконец, решения "еврейского вопроса")?

Но когда в тупике идеологического абсурда безысходно бьется талантливый художник, в голову забредает крамольная для православного мысль: а что, если граница между светской и церковной культурой в России и впрямь проходит по линии, разделяющей двуединую заповедь: "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею, и всем разумением твоим" и "Возлюби ближнего своего, как самого себя". Иначе трудно понимать следующие слова: "…мы отдаем (Церкви. - Р. Г.) величайшее достижение человеческого разума - атеизм" (Николай Губенко, "Завтра", N 46, "Какая власть - такая культура"). Воистину, "рече безумец в сердце своем несть Бога" (пс. Давида).

Удивительно ли, что подобное "исповедание" рождает такие перлы: "Разница лишь в идеологических институтах; при царе это была Церковь, при Сталине - компартия"; "На смену Пушкину, Достоевскому и Гоголю приходит Закон Божий"; "Церковь обладает гигантским влиянием и капиталом. Она обладала ими и при царской, и при советской власти"; "Партийных секретарей по идеологии было значительно меньше в расчете на душу населения, чем в царские времена попов". Не оставляет ощущение, будто вещает не любимый народом художник, а, скажем, Новодворская или, на худой конец, Старовойтова.

Ненависть к России и Православию этих дам объяснима: комплекс женской неполноценности, компенсируемый ложным многоумием,- а вот неприятие Губенко Церкви необъяснимо. В комплексе неполноценности Губенко заподозрить трудно. Народный артист как и раз и славен умением быть равным себе, он напрочь лишен распространенной в среде творческой интеллигенции зависти к успеху коллег.

А может, мы имеем дело, наоборот, с комплексом полноценности? Если исключить детдомовское прошлое, о котором так любит вспоминать артист, его судьба сложилась завидно. Он - баловень фортуны и любимец педагогов. Успех преследовал его с каждым появлением на экране. Возможность обрести "сердце сокрушенно и смиренно", которое как залог духовного роста "Бог не уничтожит", миновала его даже после разрыва с Юрием Любимовым.

На пути к вере у каждого свои вехи. И похоже, что Губенко, несмотря на свою душевную близость с великим трагическим русским писателем Шукшиным (а может, именно поэтому - большое видится на расстоянии), миновал самую важную веху на пути возвращения ко Христу. Я имею в виду знаменитый эпизод из "Калины красной", где, распластавшись на фоне обезглавленной церкви, бьется в страшной мужской истерике Прокудин-Шукшин, и не способная его утешить жена восклицает:

- Господи! Да почему ж вы все такие несчастные?!

Вопль Федосеевой-Шукшиной перекликался со знаменитой тогда статьей Василия Макаровича "Что с нами происходит?"

Нас уже десять лет пытаются убедить, что в стране происходит экономический и политический кризис. Возможно. Но это уже - последствия трагедии. А суть ее, скорее, в том, что мы устали крутить пустышку "человекопоклонничества", называть кумиротворение любовью. Великая сострадательная душа русская изнемогала без духовного стержня веры Православной, от которой она в своей самонадеянности отказалась. Надвигалось время вразумления за богоотступничество. Слышал, но не мог этого выразить пленен- ный безбожием гений Шукшина. Слышал голос свыше и Губенко. Только вот воспринял его не более, как возмездие за попранную справедливость, даже не задавшись вопросом: где и когда была она, справедливость - в безбожном мире? И не иллюзия ли это, да и только?

Любимов и иже с ним никогда в Божественном Бытии не сомневались. Они всегда веровали. Только их вера сродни вере тех бесов, о которых сказано: "и бесы веруют, и трепещут" (Иак., 3-19).

Вопиять о справедливости бессмысленно. У атеиста Губенко одни представления о справедливости, у способного служить всем богам в соответствии с духом времени Любимова,- другие. Только вот Бог-то не справедлив, как заметил один из Святых отцов. Будь иначе, на каком основании мы по грехам нашим надеялись бы на спасение? Милость выше справедливости. И истинную справедливость милость эта открывает только тем, кто внутри Церкви, а не около. Честность, благородство, душевность (черты, столь присущие Губенко) плюс успех в царствии "князя мира сего" без чувства Бога всегда вели и ведут благонамеренных безбожников в ад самодостаточности. Никогда не уставал поражаться потребительскому отношению атеистов к Церкви.

"Когда в 1993 году лилась кровь, долг Патриарха заключался в том, чтобы духовенство пришло к зданию Парламента и именем Христа, именем правосудия подняло Карающую руку на того, кто нарушил закон, пролил кровь", - заявляет Губенко. Благо бы говорил это член Церкви, так ведь нет, - атеист просит у мистического Тела Христова - Церкви - "Карающей руки". Не оставляет чувство, что Губенко просто примеряет одежку персонажа будущей пьесы. А-ля канувший в лету Михаил Шатров. Что-то вроде "Шестого июля". С той разницей, что примиренцем на этот раз предлагается выступить не Дзержинскому, а Предстоятелю Православной Церкви. Правда, противоборствующие лагеря похожи: в Кремле - необольшевики, в парламенте - новые левые эсеры. Однако я слишком уважаю талант Губенко, чтобы увидеть его окунувшимся в патетические поделки подобного рода.

Нас часто кормят всякими социологическими опросами, но что-то я не встречал такого, где бы спросили: "Не считаете ли вы как коммунист, что события 1993 года, показавшие бесперспективность безбожной власти, продвинули вас на пути ко Христу?" Боюсь, что не многие оказались бы рядом с Губенко. Ибо Господь не карает, а вразумляет, и вразумление соответствует степени сопротивления. Только и всего.