Гнусавый голос карлика прозвучал со второго этажа монастыря. Преспокойно усевшись на краю крыши, он наслаждался видом двух обращенных к нему перекошенных лиц.
— Как тебе мое последнее представление? — спросил он у Макиавелли. — Не скоро ты сообразил что к чему!
Макиавелли не отвечал, а только сжал кулаки.
— Я оставил на своем пути трупов больше, чем кто бы то ни было на этой земле, — продолжал карлик. — Надеюсь, ты не думаешь, что ничтожный секретаришка вроде тебя сможет меня остановить?
— Что вам нужно? Почему вы преследуете нас?
— Нет, это вы вечно мне докучаете! Я не могу и шагу ступить, чтобы вы не путались у меня под ногами!
Гвиччардини угрожающе ткнул пальцем в сторону карлика:
— А ну-ка слезай, и мы сведем счеты раз и навсегда! Я жду, спускайся…
— Хватит дурака валять, мой мальчик! Мне, конечно, любопытно узнать, как глубоко мой клинок войдет в твое сало, но пока у меня есть дела поважней. Не беспокойся, у нас с тобой еще будет время поразвлечься.
— Да ты просто трус!
Не раздражаясь, карлик отмахнулся от него, как от назойливого комара. Затем он расстегнул камзол и вытащил из внутреннего кармана сложенный вчетверо листок бумаги.
— Узнаете?
— Вексель… — пробормотал Макиавелли, бледнея. — Как он у тебя оказался? Что ты сделал с Аннализой и Марко?
— Ах да! Прелестная девица со своим щенком. Не беспокойся, они живы. По крайней мере, пока еще живы…
— Где они? Отвечай!
Вне себя от ярости, Гвиччардини схватил кинжал, который валялся на земле, но его тут же осадили:
— Ну же, успокойся! Жизнь твоих друзей висит на волоске, так что брось свою игрушку и присядь у этой колонны.
Гвиччардини повиновался, и к нему тут же присоединился Макиавелли.
— Теперь слушайте очень внимательно. Девушка и мальчик не успели дойти до Содерини. Мы получили вексель, но нам не хватает еще одного очень важного доказательства…
— Боккадоро, я полагаю? — спросил Макиавелли.
— Соображаешь ты быстрее, чем бегаешь, мой мальчик. Увы, тебе это не поможет, если наши пути вновь пересекутся.
— Скажите, что вам нужно?
— Обмен: два наших заложника за Боккадоро. У вас на размышление есть один день. А потом я с радостью займусь ими сам. Я еще не решил, с чего начну: с хорошенькой мордашки девки или с пальчиков сопляка. Вы же знаете, у меня очень богатое воображение!
— Где будет происходить обмен?
— Приходите завтра в то же время в собор. Мой хозяин будет вас там ждать. Не опаздывайте и не забудьте девушку!
— Подождите…
Макиавелли даже не успел закончить фразу. Карлика и след простыл.
— Нас здорово провели, — вздохнул Гвиччардини. — Теперь надо возвращаться. Представить не могу, как мы обо всем этом скажем Фичино.
Марсилио Фичино новость о похищении племянницы поразила, как удар кинжала в сердце. Он мертвенно побледнел и почти неслышно прошептал несколько слов:
— Боже мой, нет… Только не Аннализа, это немыслимо!
Схватившись за грудь, он покачнулся и упал, даже не застонав.
Макиавелли бросился к безжизненному телу, затем крикнул Веттори, чтобы тот бежал за Корбинелли. Гвиччардини помог ему перенести старика на кровать.
Через полчаса запыхавшийся врач был уже в комнате. Он довольно долго осматривал старика, прежде чем прикрыл его грудь простыней. Макиавелли вышел за ним из комнаты.
— Что скажешь, Джироламо?
— Я сделал все, что мог, но его сердце получило слишком сильный удар. Будем, конечно, надеяться, что он оправится, но я сомневаюсь, что он придет в себя.
— Что можно сделать?
— Ничего, только ждать… И молиться, если ты еще веришь в Бога после всего, что мы пережили в последние дни. Никколо, а ты мне не хочешь рассказать, что привело его в такое состояние?
В нескольких словах юноша передал ему, по возможности точно, слова карлика. Впервые он увидел, что Корбинелли потерял самообладание. Тыльной стороной руки врач смахнул книги со стола, стоящего напротив него.
— Чтоб их черти взяли, этих ублюдков! Так не может продолжаться!
— Не будем терять голову, — произнес Деограциас, наклоняясь, чтобы собрать книги. — Мы должны рассуждать здраво.
Слуга аккуратно поставил в ряд драгоценные рукописи и пододвинул стул своему хозяину. Корбинелли сел, все еще вне себя от гнева, но тут же вскочил и принялся ходить по комнате.
— Что за неслыханная наглость! Они еще издеваются над нами. Когда я доберусь до этих разбойников, они все глаза себе выплачут, пока я буду их пытать!
— Увы, наше положение не таково, чтобы бросаться в атаку, — заметил Деограциас. — Надо прежде всего подумать, как спасти детей.
— Тогда у нас нет выбора, — заключил Макиавелли. — Надо согласиться на обмен и выдать им Боккадоро.
— Но это означает отправить ее на верную смерть, Никколо. И потом, нельзя быть уверенными, что они вернут Аннализу и Марко. Мы можем потерять все.
Корбинелли тоже отверг это предложение.
— В любом случае мы не станем ждать до завтра. Суд над Савонаролой назначен на сегодняшний вечер. Если только можно назвать это судом… Они уже сооружают костер на площади Синьории.
— Как! — воскликнул Макиавелли. — Содерини даже не дождался, пока улягутся страсти, чтобы его судить?
— Я всю вторую половину дня провел с ним, — сказал врач. — Малатеста подоспел как раз вовремя, чтобы спасти Савонаролу от расправы во время взятия монастыря. Не будь его там, сейчас голова доминиканца уже торчала бы на копье. Взамен Содерини пообещал толпе скорый суд. Он жертвует монахом, чтобы спасти свою шкуру.
Макиавелли чуть не задохнулся от ярости:
— Неужели он рассчитывает выйти сухим из воды? Он следующий в списке. Надеюсь, костра хватит на двоих!
— Не волнуйся, он прекрасно все понимает. Теперь, когда Ручеллаи нет в живых, никто не может успокоить толпу.
— А Малегоннелле? Он был его правой рукой. Может, он вмешается?
— Он слишком труслив, чтобы подвергать себя хоть малейшей опасности. А потом, чернь теперь неуправляема. Если наши дорогие сограждане решатся восстать против Содерини, то ни Малегоннелле, ни люди Малатесты не смогут им противостоять. Тогда гонфалоньеру можно будет пожелать только резвого коня.
— Их план вполне удался. Все кончено…
— Осталась крупица надежды, Никколо. Если мы сумеем разоблачить Принцепса, нам, возможно, удастся убедить судей, что Савонарола здесь ни при чем. У нас в распоряжении не больше двадцати часов, надо действовать быстро.
Внезапно в комнату вбежала Боккадоро.
— Скорее! Он очнулся!
Все трое бросились в спальню. Старик приоткрыл глаза и приподнял руку.
— Никколо, — прошептал он слабым голосом, — подойди…
— Я здесь, учитель, не волнуйтесь! Лежите спокойно…
— Аннализа… Ты должен ее найти!
— Я сделаю все, что смогу, но мы не знаем, где похитители ее держат.
— Монашка… Импрунета…
Голос старика оборвался, его грудь поднялась и опустилась в последний раз, глаза уставились в пустоту.
Макиавелли опустил старику веки. Первая мысль, которая возникла у него, была об отце: он снова увидел тело, исколотое кинжалом, выброшенное на улочку Пизы.
Не в силах справиться с волнением, Гвиччардини сел на кровать и заплакал. Рядом тихо всхлипывал Веттори.
Стоя перед трупом, Макиавелли размышлял о последних словах усопшего.
— Что он хотел сказать?
— Как ты можешь думать об этом в такую минуту? — упрекнул его Гвиччардини. — Неужели его смерть тебя совсем не трогает?
Макиавелли рывком поставил его на ноги.
— Послушай меня внимательно, Чиччо! Фичино больше нет, и мы здесь ничем помочь не можем. У нас будет время его оплакать, когда все закончится, если, конечно, мы еще будем живы. Но сейчас у нас есть дела поважнее.
— Никколо прав, — вступил в разговор Веттори, вытирая слезы рукавом. — Мы не можем бросить Аннализу и Марко. Он говорил о какой-то монашке. Должно быть, о той, которую изуродовали братья. В архивах Палаццо Коммунале можно отыскать следы этой истории.
