«У меня не так уж много времени», — отметил про себя Квеллен.
Он еще не оправился от потрясения, которое пережил, увидев во плоти Клуфмана. Снова обдумывая свой отчаянный поступок, он сам удивился тому, что ему удалось провернуть такое. Пробиться локтями в берлогу администратора первого разряда, дерзко стоять перед ним, выдвигая смелые требования, и заставить его уступить, громоздить один обман на другой и довести до логического конца свой блеф — все это казалось ему нереальным.
Этого не могло быть! Это, должно быть, какая-то буйная фантазия из Дворца Грез, просто сон, в котором он победил, и который улетучится, как только поток крови вынесет последние остатки наркотика из его мозга.
И все же здания были реальными! Реальным было небо. Реальной была мостовая, по которой он шагал. Реальным был также его разговор с Клуфманом. Итак, он победил. Его попросили принять статус второго разряда!
Он-таки вынудил Клуфмана пойти на уступки.
И все же Квеллен понимал, что по сути он ни черта не выиграл.
Он провел свой дерзкий маневр с рассудительным апломбом, но это был маневр глупца, и он понимал это еще более отчетливо, чем час назад. Любой человек мог бы гордиться тем, что у него хватило духу подобным образом противостоять Клуфману, однако, осуществив все это, Квеллен понял, что приобрел только временную иллюзию торжества. Необходимо начать воплощать в жизнь запасной план, над которым он уже размышлял в течение последних нескольких часов. Его ум со временем привык к этой основной идее, и он понимал, что придется прибегнуть к ней, хотя и не был уверен, что успеет все сделать.
Он был в смертельной опасности. Нужно было действовать крайне быстро.
Клуфман не обманул его своими улыбками, хвалебными словами, обещанием ввести его в состав Верховного Правления, своим очевидным восхищением дерзостью Квеллена. Клуфман боялся, что с Мортенсеном может что-нибудь случиться, ведь это означало угрозу его собственной власти, но Клуфманом нельзя было помыкать с такой легкостью!
«Он получит от меня Ланоя и Мортенсена, а затем уничтожит меня!» Сейчас Квеллен в этом не сомневался. "Мне следовало понять это с самого начала.
Разве можно было надеяться перехитрить Клуфмана?" Но он не раскаивался в том, что сделал такую попытку. Ведь человек — не червяк, он может, выпрямившись, стоять на ногах, он может бороться за свое положение в жизни! По крайней мере, он может попытаться сделать это! И Квеллен попытался!
Он сотворил нечто такое безрассудно храброе, что граничило с нелепостью, и он совершил все это с честью, пусть даже успех его окажется, по всей вероятности, нереальным.
А теперь ему нужно поторопиться, чтобы защитить себя от гнева Клуфмана.
У него еще было время. Эйфория встречи с Клуфманом прошла, мышление его стало ясным и четким.
Он вошел в здание Уголовного Департамента и тотчас же распорядился, чтобы Ланоя снова извлекли из бака и привели в его кабинет. Ланой казался угрюмым и подавленным.
— Вы еще пожалеете об этом, Квеллен, — с горечью произнес Ланой. — Я не шутил, когда говорил, что Брогг запрограммировал свои подстраховочные автоматы на мой альфа-ритм. Я мог бы сообщить о вашем африканском прибежище Верховному Правлению…
— Вам нет необходимости доносить на меня, — сказал Квеллен. — Я отпускаю вас.
Ланой смутился:
— Но ведь вы сказали…
— То было раньше. Я освобождаю вас и постараюсь стереть с лент как можно больше материала, так или иначе касающегося вас.
— Значит, вы все-таки уступили, Квеллен? Вы поняли, что не стоит рисковать?
— Совсем наоборот. Я ни в чем не уступил. Я сам сообщил Верховному Правлению о своем проступке. Я рассказал об Африке лично Клуфману. Не было смысла зря тратить время на разговоры с более мелкой сошкой. Так что то, о чем расскажут ваши автоматы, уже известно кому надо.
— Неужели вы считаете, что я поверю вам, Квеллен?
— Так или иначе, это истинная правда. И поэтому цена за то, что я отпускаю вас, стала иной. Теперь это уже не ваше молчание. Теперь это уже ваши услуги.
Ланой выпучил глаза:
— О чем это вы, комиссар?
— О многом. Но у меня сейчас нет времени на объяснения. Я выведу вас из этого здания. Вам придется самому отправиться назад, в свою лабораторию.
Но через час я приеду к вам туда. — Квеллен покачал головой. — Не думаю, что вы еще долго будете оставаться на свободе, Ланой. Клуфману не терпится забрать у вас машину. Он хочет использовать ее, чтобы пересылать в прошлое политзаключенных. И повысить государственные доходы. Он решит проблему безработицы, забрасывая пролетариев назад в прошлое, глубокое прошлое!
Например, на пятьсот тысяч лет. Оставит их там на съедение саблезубым тиграм. Вас снова арестуют, я в этом не сомневаюсь. Но, по крайней мере, я здесь буду ни при чем.
Он вышел вместе с Ланоем из здания. Невысокий агент как-то задумчиво поглядел на Квеллена, когда они направлялись к ближайшей платформе.
— Мы скоро встретимся, — сказал Квеллен.
Он тоже сел в вагончик, только местной линии, и поехал к своему дому, чтобы выполнить еще одно, последнее дело. Предпринял ли уже Клуфман меры против него? Несомненно. В одном из залов заседаний Верховного Правления сразу же созвали совещание. Правда, очень скоро Квеллен будет в безопасности.
Он понял очень многое. Во-первых, почему Клуфман столь яростно рвется к машине времени — как к орудию, способному еще больше расширить его власть над миром. Он не брезговал ничем. И Квеллен едва не помог ему заполучить эту машину.
Квеллен также понял, почему все зарегистрированные прыгуны прибыли из периода 2486–2491 годов. Это не означало того, что в следующем году поток беженцев в прошлое прекратился, как это предполагалось ранее. Это просто означает, что контроль над машиной перешел от Ланоя к Клуфману, и что все прыгуны, отправляемые после 2491 года, заброшены с помощью усовершенствованного процесса, обеспечивающего гораздо более широкий диапазон, в такие отдаленные эпохи, что не смогут стать потенциальной угрозой режиму Клуфмана. И появление их, разумеется, не отразится ни в архивах, ни в летописях. Квеллен задрожал. Ему никоим образом не хотелось быть частицей мира, в котором правительство обладает такой властью. Он вошел в свою квартиру и включил стасис-генератор. Его обволокло сиянием поля. Квеллен сделал шаг вперед и очутился в своем африканском коттедже.
— Мортенсен? — крикнул он. — Где вы?
— Здесь, черт побери.
Квеллен выглянул на крыльцо. Мортенсен ловил рыбу. Голый до пояса, он приветливо махнул Квеллену. Его бледная кожа за то время, что он был здесь, местами покраснела, местами даже загорела.
— Кончайте это, — приказал Квеллен. — Мы отправляемся домой!
— Спасибо, но я хочу остаться здесь. Мне здесь нравится.
— Чушь! Вам необходимо в соответствующий день совершить прыжок!
— Зачем мне это делать, если здесь так хорошо? — удивился Мортенсен. — Не понимаю, для чего вы привели меня сюда, но теперь мне совсем не хочется покидать это место.
Квеллену было некогда спорить. В его планы не входило воспрепятствовать Мортенсену отправиться в прошлое четвертого мая. У Квеллена не было ни малейшего желания изменять зафиксированное историей прошлое, а ценность Мортенсена как заложника вскоре станет равна нулю. Нетрудно было представить, что если Мортенсен не совершит прыжок в строго определенное время, то неизвестно, будет ли существовать и сам Квеллен. А вдруг он один из потомков Мортенсена-перебежчика. К чему такой риск? Мортенсен обязан отправиться в прошлое!
— Пошли! — приказал Квеллен.
— Нет!
Тяжело вздохнув, Квеллен вышел на крыльцо и снова анестезировал этого человека. Затем затащил обмякшее тело в коттедж и подпихнул его под электроды стасис-поля, мгновением позже последовал за ним сам. Теперь Мортенсен лежал, вытянувшись на полу квартиры Квеллена. Скоро он проснется и попытается понять, что же это с ним происходило, и, возможно, даже попытается вернуться назад, в Африку. Но к тому времени его уже зафиксирует телевекторное поле Аппалаччии, и люди Клуфмана поспешат забрать будущего прыгуна к себе. Клуфман сделает все, чтобы обеспечить убытие Мортенсена строго по расписанию.
