Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Это была мать оруженосца, которого Добо поручил Лукачу Надю отвезти домой.

— Мой сын… — произнесла женщина дрожащими губами. — Где Балаж?

— Я отправил его домой, — ответил Добо. — Больше месяца, как отправил.

— Знаю. Но он вернулся к вам.

— Балаж не возвращался.

— Он оставил мне письмо, что едет сюда.

— Он не приехал.

— Балаж убежал из дому. Поехал вдогонку за Лукачем Надем.

— Надь тоже не вернулся.

Вдова прижала руку ко лбу.

— Сын мой, единственное мое дитя… он тоже погиб!

— А может быть, и не погиб.

— Я поклялась у смертного одра мужа, что не пущу сына ни в какую опасность, пока он не женится. Он ведь последний отпрыск нашего рода.

Добо вздернул плечами.

— Я это знаю, ваша милость. Потому и отправил его домой. А теперь поспешите ехать обратно, пока не сомкнулось кольцо турецкой рати.

Он вызвал сотню конных солдат для сопровождения вдовы.

Женщина, сжав руки, с мольбой смотрела на Добо.

— Если б он вернулся…

— Сюда он уже не вернется. К ночи город будет окружен. Пробиться к нам сможет только королевское войско.

— А если Балаж вернется вместе с ними…

— Тогда я запру мальчишку у себя в доме!

Женщина села в карету. Впереди и позади ехало по пятидесяти всадников. Четверка лошадей, точно пушинку, помчала карету к Пестрым воротам. Лишь они одни из четырех ворот оставались открытыми. Только из них можно было проехать либо в сторону Сарвашке, либо Тарканя.

Четверть часа спустя караульные с башни сообщили, что ближняя часть полукружия турецкой рати достигла Пестрых ворот.

Из охраны, сопровождавшей госпожу Балог, галопом примчался всадник.

— Господин лейтенант Фекете спрашивает, как ему быть: прорываться через турецкое войско, чтобы провезти даму?

Добо взбежал на башню и увидел тьму турецких латников вокруг ворот и выстраивающихся позади них асабов.

— Нет!

Он остался на башне и, приставив руку козырьком к глазам, смотрел на север.

— Ребята, — обратился он к солдатам, стоявшим на башне, — а ну, у кого из вас зоркие глаза? Гляньте-ка туда, в сторону Фелнемета.

— Едут несколько всадников, — ответил один из солдат.

— Двадцать, — сказал другой.

— Двадцать пять! — возразил первый.

— Едет Лукач Надь! — крикнул Мекчеи с Церковной башни.

Это был в самом деле Лукач Надь, лейтенант, выехавший на разведку к туркам. Какого дьявола, где же он пропадал столько времени? И как ему теперь въехать в крепость?

Всадники неслись как на крыльях ветра.

Поздно, Лукач Надь. Турки стоят у ворот!

А Лукач Надь еще не знал об этом. Он съехал с холма и поскакал прямо к Пестрым воротам. Только тогда заметил он турецкую конницу, резко дернул поводья, и маленький его отряд мигом повернул к Бактайским воротам.

Там турок еще больше.

— Что, брат Лукач, видит око, да зуб неймет? — насмешливо сказал Золтаи.

— И вот ведь досада: у ворот-то не пешие, а конные турки стоят! — сказал Добо, топнув ногой. — Лукачу не прорваться.

А Лукач смотрел на крепость, почесывая за ухом.

Витязи со стен махали ему шапками.

— Айда, Лукач, коли не боишься!

Вдали вдруг пестрыми пятнами замелькали кони — целая сотня акынджи пустилась в погоню за Лукачем Надем.

Но и Лукач не спит, он поскакал вперед со своими двадцатью четырьмя всадниками. Поначалу еще видны были кони, но они быстро скрылись из глаз. Лишь два облака пыли, взлетая над тополями, понеслись к Фелнемету.

10

На другой день было воскресенье, но эгерские колокола молчали.

Крепость и город были обложены турками.

На горах и холмах пестрели тысячи шатров — красные, белые, а иные зеленые, синие или желтые. Солдатские палатки были похожи на согнутые пополам игральные карты. А для офицеров поставили восьмиугольные высокие и красивые шатры. На золотых шарах бунчуков играли лучи солнца, ветер трепал стяги с полумесяцем. На Фелнеметском лугу, на Киштайском поле и повсюду, где растет трава, паслись тысячи коней. В речке купались буйволы и люди. Шумело, гудело людское море. То тут, то там вынырнет из него верблюжья голова или белая чалма верхового офицера.

В этом многоцветном волнующем океане скалистым островом возвышалась Эгерская крепость. У подножия ее — городок Эгер, окруженный частоколом, а с востока поднимался Кирайсекеский холм, напротив которого и возвели самую высокую стену.

Добо вместе со своими офицерами снова поднялся на плоскую кровлю вышки. Хорошо, что король Иштван выстроил две дозорные вышки, с них теперь хорошо видно, как турок устанавливает свои пушки.

Позади крепости раскинулась большая поросшая травой круглая поляна, величиной с половину будайского Вермезе.[77] За нею рдела листва виноградников, покрывавших живописный холм. Вот на этот холм и втащили турки три стенобитные пушки.

Они даже туры не установили для прикрытия пушек и не отвели подальше тридцать буйволов, притащивших орудия, а пустили их пастись под холмом. Теперь возле пушек видны были только верблюды, нагруженные черными мешками.

— Кожаные мешки, — пояснил Добо. — В них турки порох держат.

Прямо на глазах крепостного гарнизона сновали низкорослые топчу в красных тюрбанах. Пушки пока еще молча разевали на крепость свои черные пасти. Порой топчу-баша, присев на корточки, оглядывал пушки, потом наводил их налево, направо, вверх, вниз.

Одна пушка была наведена на вышку башни, вторая на среднюю — северную башню, прикрывавшую дворцы.

— Видите, как он целится? — спросил Добо. — Не дулом, а задом пушки.

Какой-то солдат-пушкарь просунул голову в дверь вышки.

— Господин капитан!

— Иди сюда! — ответил Добо.

Парень взобрался наверх. С опаской поглядел на турецкие пушки, потом стал навытяжку.

— Господин капитан, — сказал он, — сержант Балаж спрашивает: можно нам выпалить в ответ?

— Скажи, пусть не стреляет, пока я не прикажу. Потом возвращайся обратно.

Топчу продолжали заряжать три зарбзена[78]: железными шестами с прибойниками заталкивали им в брюхо порох.

— Так и хочется пальнуть! — горячился Мекчеи. — Не успели бы они приготовиться, как уже разлетелись бы вдребезги.

— Пусть позабавятся, — спокойно ответил Добо.

— Стукнуть бы их как следует! — запальчиво сказал Иов Пакши, брат капитана Комаромской крепости.

— У меня тоже руки чешутся, — пробормотал Борнемисса.

Добо улыбнулся.

— Поглядим, как они стреляют.

Турки уже забивали пыж в глотку зарбзена. Шест они держали вчетвером и по команде толкали в пушку.

— Вот черти басурманы! — затрещал Цецеи. — Голубчик капитан, ну для чего эта пушка?

— Старый друг мой, неужто и вы против меня? Завтра узнаете, почему я не стреляю.

Топчу вытащили из мешка куски кожи — двое держали, один смазывал их говяжьим салом. Потом они перевернули кожу несмазанной стороной внутрь и обернули ею ядро.

— Может, они яйцами собрались пулять? — съязвил Золтаи.

Вернулся пушкарь.

— Стань передо мной, — сказал ему Добо. — Давеча я заметил, что ты боишься. Так вот смотри: они стреляют в меня, а ты станешь передо мной.

Парень, покраснев, встал на указанное место.

Добо поглядел вниз и, увидев Пете, сказал ему:

— Сын мой, Гашпар! У тебя глотка здоровенная — крикни, что турки будут сейчас палить. Пусть никто не пугается. А если женщинам страшно, пускай ходят по южной стороне.

Топчу зарядили все три пушки ядрами. Трое пушкарей держали в руках зажженные фитили. Топчу, стоявший позади них, плюнул себе на ладонь, провел ею по голове с затылка к макушке и посмотрел вверх, на крепость.

Затравка вспыхнула, из пушек вырвались дым, пламя, и друг за другом послышались девять выстрелов, сотрясших землю.

Крепость содрогнулась от грохота. Затем наступила тишина.

вернуться

77

Вермезе («Кровавое поле») — место в Буде, где в 1795 г. казнили руководителей республиканской организации Игнаца Мартиновича.

вернуться

78

Зарбзен (тур.) — осадная пушка.

81
{"b":"9723","o":1}