Мальчик и девочка купались в речке. Может, им и не пристало купаться вместе, но этого они еще не знали: мальчику было семь лет, а девочке пять.

По лесу пошли — на речку набрели. Солнце жарко припекало. В заводи речной вода озерком разлилась. Озерко понравилось детям.

Сперва они окунали только ноги, потом зашли в воду по колени. Штанишки у Гергея намокли, он скинул их, сбросил и рубашонку, и вот уже оба голенькие плещутся в воде.

Пусть себе плещутся, кто их увидит! Дорога на Печ проходила поодаль, за деревьями, а в лесу ни души. Ох, и досталось бы им на орехи, если бы кто-нибудь их увидел! Мальчик еще куда ни шло, он не барич. Но девочка — из господского дома, дочка самого Петера Цецеи, барышня! А удрала из дому без спроса.

По ней сразу видно, что барский птенчик — вся беленькая, точно сметана. Прыгает в воде, а белокурые косички так и взлетают над тоненькой шейкой.

— Герге! — смеясь, окликнула она мальчика. — Поплывем!

Худенький смуглый Гергей подставил спину девочке, та обняла его за шею, и мальчик устремился к берегу, а малышка, дрыгая ножками, закачалась на воде.

Подплыв к берегу, Гергей схватил осоку за зеленый чуб и тревожно оглянулся вокруг.

— Ой, а где же Серый?

Он вылез из воды, обежал все кругом, пошел рыскать между деревьями, шарить глазами по земле: нет ли где следов?

— Подожди, Вицушка, подожди, я сейчас вернусь! — крикнул он девочке и голышом помчался по конским следам к печской дороге.

Вскоре он вернулся верхом на старом сером коне, взнузданном какой-то жалкой пеньковой уздечкой. Уздечка была привязана к ноге коня, да развязалась.

Мальчик молча стегал Серого веткой кизила. Он побледнел от испуга, то и дело оглядывался. Добравшись до реки, обхватил шею коня и соскользнул на землю.

— Спрячемся! — шепнул он девочке, весь дрожа. — Спрячемся! Турок идет!

Мигом привязал он коня к дереву, собрал одежду, и они нагишом побежали к боярышнику, спрятались за кустом, зарылись в опавшую листву.

В те времена турок нередко можно было встретить на дорогах. Ты, милый читатель, ошибаешься, если думаешь, что двое ребятишек купались в речке нынче летом. Где они теперь — и эти дети, и турки, да и все прочие люди, которые предстанут перед тобой в этой книге, будут ходить, говорить, смеяться или плакать? Все они давным-давно стали прахом…

Любезный мой читатель, отложи-ка в сторону свой календарь и мысленно возьми в руки календарь 1533 года. Представь себе, что сейчас май месяц 1533 года и в Венгрии владычествуют и король Янош, и турки, и Фердинанд I[1].

Маленькая деревушка, откуда родом эти дети, приютилась в одном из ущелий Мечека. Тридцать мазанок и большой каменный дом — вот и вся деревня. Окна и в барском доме, и в мазанках затянуты промасленным полотном, а в остальном крестьянские постройки ничем не отличаются от нынешних лачуг, крытых соломой.

Деревенька стоит в густой чаще, и жители ее думают, что турки никогда к ним не доберутся. Да и как добраться? Дорога крутая, колесных следов не видно, колокольни и то нет. Люди живут и помирают в этом глухом уголке, точно муравьи в лесу.

Отец Герге был кузнецом в Пече. Когда он скончался, мать забилась сюда, в Керестешфальву, вместе со своим отцом — старым, седым крестьянином, участником восстания Дердя Дожи.[2] Потому и приютил его у себя хозяин деревни — Цецеи.

Дед пробирался иногда лесом в Печ за подаянием — на это и жили они всю зиму. Кое-что, правда, перепадало и с барского стола.

Вот и в тот день старик вернулся из города.

— Попаси-ка Серого, — велел он внуку, — бедняга с утра не евши. Да напои его в речке.

Герге направился с конем на опушку леса. По дороге, когда он проходил мимо барского дома, из садовой калитки выскочила малютка Эва:

— Герге, Герге, можно, и я с тобой пойду?

Герге не посмел отказать барышне. Он слез с коня и повел Эву, куда ей захотелось. А захотелось девочке пуститься вслед за бабочками. Бабочки же полетели в лес, и ребятишки побежали за ними. Наконец Герге увидел речку и пустил коня пастись. Так попали они в речку, а из речки — за куст боярышника.

Теперь оба притаились: турка боятся!

И не зря боятся! Вот послышался треск сухих сучьев, и меж деревьями показались белый турецкий колпак со страусовым пером и лошадиная морда.

Турок огляделся, повертел головой. Взгляд его остановился на сером коне. Своего низкорослого гнедого он вел в поводу.

Теперь турка хорошо было видно. Смуглый человек с костлявым лицом. На плечах у него светло-коричневый плащ, на голове островерхий белый колпак. Один глаз завязан белым платком, вторым он разглядывал привязанного к дереву серого коня. Конь ему не понравился — это видно было по лицу турка, — и все же он отвязал его.

Куда больше пригодился бы турку мальчик, которого он видел на коне. На мальчиков спрос хороший. На константинопольском невольничьем рынке за него втрое дадут. Но парнишки нет нигде.

Турок заглянул за деревья, осмотрел ветки, потом крикнул по-венгерски:

— Мальчик, где ты? Выйди, дружочек! Я дам тебе инжиру… Не бойся, иди сюда!

Но ребенок не показывался.

— Да выйди же! Не бойся, я тебя не трону… Не хочешь, значит, выйти? Тогда я уведу твоего коня.

Он на самом деле взял обоих коней за поводья и скрылся с ними среди деревьев.

Дети, побледнев, молча слушали турка. Никакими обещаниями инжира не разогнать было их ужаса. Слишком часто слышали они дома: «Вот турок тебя заберет!» — и разные страшные сказки о турках. Приманками их не возьмешь! Но когда турок пригрозил, что уведет коня, Герге пошевельнулся. Он взглянул на Эвицу, точно ожидая от нее совета. Лицо его исказилось, будто он наступил на колючку.

Серого уводят! Что скажут дома, если он вернется без коня?

Но малышка Эва оставила без ответа все его сомнения. Белая как полотно, сжалась она возле него в комочек, и большие кошачьи ее глаза от ужаса подернулись слезами.

А Серый уходил. Герге слышал крупные, ленивые шаги своего коня. Сухая листва однозвучно шуршала под копытами. Стало быть, турок и вправду уводил коня.

— Серый… — всхлипнул Герге, и уголки его губ опустились.

Он поднял голову.

Уходит Серый, уходит. Валежник так и трещал у него под копытами… О, глупый!..

И вот уже страха как не бывало. Гергей вскочил и голышом понесся вслед за похитителем.

— Дядя! — крикнул он, дрожа. — Дядя турок!

Турок остановился, ухмыльнулся.

Ой, какой уродина! Оскалился, словно укусить хочет.

— Дядя, отдай Серого… — пролепетал Гергей сквозь слезы. — Серый-то наш конь…

И мальчик остановился шагах в двадцати от турка.

— А коли ваш, иди сюда, — ответил турок, — и возьми его.

Он кинул повод Серого.

Ребенок видел сейчас только своего коня, и когда тот нехотя тронулся с места, Гергей подскочил к нему и схватил за повод.

В тот же миг схватили и его самого. Большая, сильная рука турка сжала тонкую голую ручонку, и мальчик взлетел на гнедого коня, прямо в седло.

Герге завизжал.

— Цыц! — гаркнул турок, выхватив кинжал.

Но Герге кричал еще истошнее:

— Вицушка! Вицушка!

Турок обернулся посмотреть, кого зовет мальчик. Рука его сжала кинжал.

Когда же из травы высунулся второй голенький ребенок, турок сунул кинжал в ножны и улыбнулся.

— Иди, иди сюда, — сказал он, — я тебя не трону. — И, потянув коней за поводья, направился к девочке.

Герге попытался слезть с коня, но турок звонко шлепнул его по спине. Герге заревел, однако остался на месте, а турок, бросив коней, побежал за девочкой.

Бедняжка Вица и рада бы убежать, да ножки у нее короткие, а трава высокая. Она споткнулась, упала и мгновение спустя визжала и билась в руках турка.