Петр стоял, опустив руки, ссутулившийся и беспомощный. Я ничего не мог понять. Выходит, Рагин вообще не существовал? Во всяком случае, тот Рагин, с которым познакомились Петр и Аня?

— Мне нужен был свидетель, — оправдывался Петр. — Это мой старинный друг, — сказал он, указывая на меня.

— Я показывал профессору, — повернулся ко мне начальник базы, — документы, да и он сам связывался с нашим руководством. Все говорили ему одно ито же. Его Игорь Рагин — совершенно другой человек, нежели тот, который работал у нас, к тому же не в то время, о котором говорит профессор Лигенза. У нас нет никаких оснований что либо скрывать или искажать факты.

— Я вполне вам верю, — растерянно отозвался я. Мы снова вернулись в зал с амфитеатром. Я с сочувствием смотрел на друга.

— Вечером того же дня, когда так неожиданно закончилась наша прогулка, — продолжал Петр прерванный рассказ, — Аня поднялась с кресла и, взяв меня за руку, начала просить о новой встрече. Слова перемежались всхлипываниями, словно речь шла о жизни и смерти.

Я оттолкнул ее и выскочил из дома. В лаборатории соединился с лунной базой и долго разговаривал с Игорем.

Игорь занимался решением проблемы ОАЗИС. Он прошел специальную астроботаническую подготовку и выращивал растения в специальных прозрачных теплицах. Они были заполнены прозрачным субстратом, что позволяло следить за всеми протекающими в нем процессами. Игорь наблюдал за тем, как ведут себя культурные растения в условиях лунного тяготения и искусственной тепличной атмосферы.

На этот раз мы тоже говорили о его экспериментах, но меня они теперь не интересовали.

Игорь тоже отвечал односложно, бледный, рассеянный. Я прекрасно знал, о чем он думает и что думает обо мне, и говорил не переставая.

Наконец он резко прервал меня. Такого с ним еще не случалось: «Ты решил разлучить нас? Но что теперь будет с Аней?»

Я вынужден был отключить аппаратуру, чтобы больше не видеть его. А как быть с памятью? Ее не выключишь!

Потом я долго не мог установить связь с базой, хотя, поверь, хотел, очень хотел этого. Побежал домой. Аня сидела в своем плюшевом кресле, застывшая, бледная, едва дыша.

Я сказал, что не буду препятствовать их встречам и сам не буду при них присутствовать. Она не реагировала.

Я включил аппаратуру. И вот тогда-то и начались мучительные и безрезультатные поиски Игоря.

«Такого человека никогда не было», — отвечали мне. Она слышала это своими ушами, но каждый раз ожидала связи, метаясь по комнате и заламывая руки. Услышав, что Игоря никогда не было, она садилась в кресло и замирала, будто в летаргическом сне, а когда я снова включал аппаратуру, опять словно сумасшедшая начинала бегать по комнате.

И так я по-прежнему ничего не могу сделать или изменить.

— Послушай, — неуверенно сказал я, так только, чтобы успокоить его. — А ведь этот Игорь мог возникнуть в твоем воображении. Поэтому он и казался тебе таким знакомым и близким, да и Аню он так быстро заинтересовал, возможно, тоже поэтому.

— Да? — задумался Петр. — Ерунда! Совершенно антинаучно. Невозможно.

Но, по-видимому, я задел в его душе какую-то струнку. Немного погодя он сказал:

— Я всегда верил в свежесть реакций и наблюдений непрофессионалов. Так ты говоришь, я сам его придумал?

Я не ответил.

Он сделал такое движение, будто собирался включить аппаратуру, чтобы еще раз перенестись на лунную базу. Замер, как виртуоз, готовящийся через мгновение ударить по клавишам.

— Значит, я правильно делаю, что постоянно поддерживаю связь с базой. А начальнику базы с его приземленными знаниями этого не понять. Ох уж мне эти технари.

Он снова сделал паузу и, как бы оправдываясь, слабым голосом добавил:

— Попытаюсь связаться. Ведь наши вымыслы тоже имеют материальную подоплеку, так, может, и их в самом деле можно переносить с помощью моей аппаратуры… Вот была бы сенсация! И какая!

Я распрощался, пообещав наутро вернуться. Но вместо того, чтобы направиться к выходу, вроде бы случайно спустился по широким ступеням в подвальное помещение. Там размещалась лазерная станция.

Роботы не пропустили меня в просторный подземный холл, заполненный неярким красноватым светом.

От пола до потолка вздымался лес лазерных кристаллов. В этот момент, когда я вошел, они начали светиться мерцающим белым пламенем.

Почти ослепленный лазерным светом, я понял — именно сейчас Петр снова переносится на лунную базу, в своей тщетной попытке отыскать истину. В науке и жизни.

МУСЬЮ ЛАРКС[6]

Пер. К. Капнадзе

Старый Диего Моралес прислонил табурет к столбу террасы, уселся поудобнее и, сдвинув сомбреро на лоб, почесал в затылке. Этот жест был мне хорошо знаком и означал, что старик собирается рассказать что-то щекотливое, забористое или из ряда вон выходящее. Затем он наморщил нос, и без того сморщенный, ибо вот уже восемьдесят шесть лет верой и правдой служил своему хозяину, приподнял брови и пошевелил губами. Теперь, чтобы начать, ему оставалось только откашляться, что он и сделал, хотя от этого голос его не стал менее хриплым.

— Да, такие вот дела… — Этими словами неизменно начинались все рассказы. — Чего только на свете не приключается… Взять хотя бы эту непонятную историю с Мусью. Я вам сразу скажу: отродясь в колдунов не верил, да и вы, я думаю, тоже. Но иной раз услышишь такое, что поневоле призадумаешься и, сколько ни ломаешь голову, все одно до конца не разберешься, где правда, а где людские байки. Я, конечно, могу ручаться только за то, что видел собственными глазами или слышал от Лейвы, нашего плотника, да еще от моего дяди Фико, хотя дядиным рассказам, пусть простит меня господь, я не шибко доверяю. Вот насчет сына Эвасио это уж чистая правда, потому как все произошло на моих глазах. Что же касается других случаев, о которых в свое время много судачили, то вы не хуже моего знаете: людям только дай повод, они вам таких небылиц порасскажут… По ночам у нас тут хоть глаз выколи, вот и мерещится всякая чертовщина. Блеснут, к примеру, в кустах глаза дикой кошки или сухой сучок затрещит, а ты уже невесть что думаешь. А если еще и кобыла твоя заупрямится да на дыбы встанет, то у тебя и вовсе душа в пятки уйдет. Это уж как пить дать, ведь в глухую ночь человек больше чутью животного доверяется, чем своим глазам и ушам.

Ну, да ладно, это я так, к слову. Я ведь вам про Мусью хотел рассказать — так его все у нас называли, потому что, когда он появился в наших краях, прошел слушок, будто он из французов. Хоть и много лет прошло с тех пор, а я все помню. Я могу назавтра забыть то, что мне сегодня скажут, но старые времена так просто не забываются. Голод и нужда по брюху ударяют, но память об этом не в брюхе, а в голове остается, и ее уже ничем не стереть. Вы представить не можете, сколько нам пришлось хлебнуть. Война за независимость[7] была тогда в самом разгаре, отец со старшим братом сражались в рядах повстанцев, и нам с матерью и сестренками одним приходилось управляться по хозяйству. Наше маленькое ранчо располагалось неподалеку от Телячьей горы. И как раз там, на вершине этой горы, которую вы сейчас исследуете своими приборами, Мусью построил себе дом.

Я видел, как мимо нашего дома одна за другой проезжали повозки, груженные ящиками и баулами. Их складывали под навес, который сколотил Лейва, а тем временем десятка два мужчин из окрестных хуторов прокладывали дорогу наверх и расчищали вершину горы от деревьев и кустарника, пока она не стала совершенно голой и ровной, словно блюдце. Как только эта работа была закончена, откуда ни возьмись появился Мусью и тут же расплатился с людьми.

Я словно опять вижу его перед собой. Как сейчас помню, подъехал он на рыжем жеребце, и новенькая сбруя так и поскрипывала при каждом его движении. Я посторонился и опустил мешок, в котором нес с поля бататы, на землю. Мусью не отрывал глаз от горы, и я было подумал, что он не заметил меня, как вдруг его конь остановился прямо напротив, и Мусью пристально посмотрел на меня. Я стоял ни жив, ни мертв, но все же успел разглядеть его одежду и широкополую шляпу, надвинутую до самых бровей. Что и говорить, вид у него был внушительный, но больше всего меня поразил его взгляд: хотя поля шляпы и затеняли бритое лицо, глаза Мусью сверкали, будто пара самых ярких светлячков в ночи.