В английские колонии и доминионы на территориях Африки, Америки, Полинезии многими тысячами в XIX—XX веках завозили рабочих из Индии. Китайские рабочие и купцы сами отправлялись на Филиппины, в Индонезию, Индо-Китай, в Америку.

И эти передвижения нашего времени — тоже часть великого процесса рождения новых народов, укрепления или же, наоборот, размывания старых.

Эпоха народообразования на земле далеко ещё не прошла...

 Наверное, ещё среди первобытных людей попадались такие, кого мы сегодня окрестили бы расистами, — субъекты, уверенные в том, что их стадо, племя, род во всех отношениях выше всех остальных стад, родов и племён.

Часто из-за того, что слишком мало знали о своих соседях и самих этих соседей. Вот и появлялись странные имена у многих народов. Имена, которые значили просто «люди», а то и вовсе «единственные люди», «настоящие люди». Иногда племена принимали такое название потому, что оказывались волею исторической судьбы в некоем географическом- одиночестве. Как наши чукчи, разбросанные на огромных просторах Северо-Восточной Азии. Несколько тысяч чукчей в течение сотен лет занимали территорию, равную той, на которой живут сотни миллионов индийцев. Все «иностранцы» — далеко, и встречаться с ними, даже слышать о них большинству чукчей приходилось чрезвычайно редко. Вот и назвали чукчи сами себя лыгораветлян — это значит «настоящие люди».

Но для людей первобытного племени звать себя людьми, даже настоящими людьми — грех невелик. Хуже, когда люди начинают считать, что их народ лучше всех на свете; что каждый, кто принадлежит к нему, уже благодаря одному этому факту автоматически оказывается лучше, выше, умнее, храбрее, талантливее, красивее любого человека из другого народа.

Первобытный «расизм» питался прежде всего невежеством — отсутствием знаний о других народах.

Но как только общество стало классовым, как только оно разделилось на тех, кто угнетает и кого угнетают, сразу появились социальные слои и субъекты, заинтересованные в том, чтобы люди делились на лучших и худших. Эксплуататорам было мало господствовать. Им хотелось ещё и оправдать своё господство. Они не только верили в собственное превосходство, но и хотели убедить в нём своих рабов, крепостных или рабочих.

«Кто высоко сидит, тому дальше видно, а кому дальше видно, тому и надо выше сидеть» — так гласит древняя восточная поговорка, выдуманная явно теми, кто «высоко сидел». Для древних египтян всюду, кроме узкой полоски земли вдоль Нила, жили дикари. Древние греки делили людей на эллинов (то есть самих себя) и варваров. Англичане в Индии считали себя господами среди дикарей, у которых, между прочим, была великая литература в ту ещё пору, когда англичане раскрашивали своё тело синей краской.

Китайский император чуть ли не в XIX веке считал всю землю своим владением; одним из официальных названий его державы было Поднебесная; подарки представителей других государств — от близкой Японии до далёкой Британии — официально регистрировались чиновниками богдыхана как дань Китаю от подвластных ему монархов.

В XVI веке итальянский миссионер привёз в Китай карту мира, Китай на ней оказался не в центре, а справа от него, потому что границы карты проходили по Тихому океану. Но китайцам это не понравилось: не зря же ведь они зовут свою страну Срединной империей. И миссионер перечертил карту так, чтобы Китай был поближе к центру. Границы карты теперь проходили по Атлантическому океану. И до сих пор в Китае отдают предпочтение именно таким картам.

Индийцы на протяжении тысячелетий считали, что посредине Земли находится Индия.

На европейской карте Меркаторовой проекции посредине и сверху — Европа. На карте, изданной в Соединённых Штатах, то же почётное место занимают, конечно, США. Даже сама Меркаторова проекция господствует в мире, быть может, потому, что она льстит европейцам. Так, во всяком случае, считают некоторые этнографы.

Ведь на карте Меркатора Европа выглядит куда больше, чем должна бы. Она же гораздо дальше от экватора, чем Китай или Индия. А на карте Меркатора пропорции изменяются в зависимости от расстояния до экватора, и остров Великобритания кажется по размерам не уступающим, скажем, тропическому острову Суматре. А на самом-то деле Суматра почти вдвое больше.

Человеку далёкого прошлого внешность чужеземцев казалась странной, одежда — смешной, обычаи — нелепыми. Но если, бы дело было только в этом, с расизмом всех видов было бы легче покончить. Просвещение, знакомство с чужими землями, обмен товарами, модами, достижениями культуры... Но у расизма, кроме психологической основы, кроме испуганного человеческого недоверия к чужому, странному, непохожему, — у расизма в классовом обществе появилась экономическая подкладка.

Как можно было гражданину Афин объяснить самому себе, почему на него, который так дорожит своей свободой, гнёт спину десяток рабов? И вот один из величайших учёных древности, Аристотель, создатель целого десятка наук, гениальный философ, заявляет:

«Одни люди по своей природе свободны, другие рабы, и этим последним быть рабами и полезно и справедливо».

Ничего гениального в этой фразе, конечно, нет. Именно так думали в его время почти все... свободные. И как ни странно, многие рабы тоже. Ведь в этом их убеждали с детства, воспитывали в сознании, что никакой другой строй, кроме рабовладельческого, невозможен, а они занимают своё место «внизу» не по чистой случайности, а потому, что никакого иного занимать не могут.

Итак, рабство, по Аристотелю, признак и следствие неполноценности. Но даже этого мудреца, жившего как-никак две тысячи четыреста лет назад, возмутили бы утверждения расистов XIX века. Некоторые из них договорились до того, что признаком неполноценности является бедность. Оно и понятно, впрочем: в буржуазном обществе главной ценностью стали деньги, их и взяли за критерий принадлежности к высшей расе так называемые социал-дарвинисты. Надо сразу сказать, что имя Дарвина в их название попало так же незаконно, как слово «социализм» в полное название немецкого фашизма (национал-социализм). Они просто переносили законы биологии на человеческое общество, утверждали, что в нём идёт постоянный отбор. Рабочие и бедные крестьяне принадлежат, по такой логике, к одной расе; кулаки, помещики, фабриканты — к другой. Ну, а как быть, если какой-то рабочий разбогатеет, а фабрикант разорится? Ну, а как быть, если за несколько сот лет целый слой общества переменит своё положение, как случалось в истории?

Но это социал-дарвинистов не смущает. Бедный ниже богатого — и всё тут.

Франция знаменита своими революциями. Одна из них, случившаяся в 1848 году, очень огорчила французского аристократа Гобино. И он сразу понял, что это не рабочие вместе с частью буржуазии выступили против короля, помещиков и крупной буржуазии. Совсем нет! Это кельты, потомки древнейшего населения Франции, подняли бунт против правящих государством больше тысячи лет «арийцев». Дело в том, что когда-то значительную часть нынешних французских земель завоевало германское племя франков. От них-то якобы и происходят аристократы, нынешняя «высшая раса» Франции.

Даже если на секунду признать невозможное: что франки чем-то лучше кельтов, — так и то за тысячу с лишним лет франки (составлявшие ничтожную часть общего тогдашнего населения страны) успели бесследно раствориться в море своих новых сограждан. Они приняли их язык, и внешне среднего французского графа не отличишь (в бане, как говорится) от среднего французского машиниста. Но Гобино и его последователи, среди которых выделялся Ваше де Ляпуж, пришли к выводу, что отличия есть. И прежде всего они выражаются в форме головы. Антропологи измеряют голову от затылка до лба и получают то, что называют её длиной, — продольный диаметр черепа. А поперечный его диаметр (грубо говоря, от уха до уха, точнее — от левых околоушных костей до правых) зовут шириной головы.

Соотношение длины и ширины головы — головной указатель. И по его размерам все головы на свете делят на длинные, средние и короткие. Длинный по-латыни — «долихо». Короткий — «брахи». Средний — «мезо». А голова — «цефал».