– Ну, доктор, что скажете? Хороша девка? Хороша ласточка. Старший лейтенант. И звания идут. И выслуга лет идёт. И будьте уверены – недаром. Из того, кто с ней ляжет, она не только секреты вытащит. Душу вытащит. Ласточка.

Пройдёт много лет, пока я узнаю, что ласточками называют сотрудниц КГБ, занимающихся определённым трудом. И снова вспомню песню Галича и Шпаликова:

Тут впервые подал голос попутчик с заднего сидения:

– Будэ тисно! Ганьба!

Шофер улыбнулся. Вероятно, он безошибочно сопоставил эту фразу с ЗИМ-ом, с которым он разминулся, въезжая на территорию больницы.

– Я довезу вас до вашей работы, – сказал шофер попутчику, – нам по пути.

Ага, следовательно, они знакомы.

Сколько открытий я сделал в течение одного часа!

Поездка в Кончу Заспу не имела продолжения. Второй раз я побывал там много лет спустя, будучи лечащим врачом знаменитого профессора-невропатолога, сломавшего ногу. В ту пору в этой больнице лечились уже не такие высокие эшелоны власти. Для них построили более совершенную больницу в Феофании. В этой больнице, в роскошь и совершенство которой трудно поверить, я был несколько раз уже перед самым отъездом в Израиль.

Фраза "поездка в Кончу Заспу не имела продолжения" справедлива только в том случае, если не рассматривать случайность как закономерность. Дело в том, что Господь решил продолжить политическое просвещение правоверного коммуниста.

Случилось это примерно через месяц-полтора после поездки в Кончу Заспу. В эти дни я временно исполнял обязанности заместителя главного врача по медицинской части. Пётр Васильевич настоятельно уговаривал меня быть не временным, но я категорически отказывался от этой сомнительной чести. И не напрасно.

Вы помните? В Кончу Заспу меня заставил поехать не заместитель министра здравоохранения, а заведующий административным отделом ЦК моей родной коммунистической партии. Так вот, этот самый заведующий вызвал главного врача больницы и его заместителя на ковёр по поводу события, безусловно, государственной важности.

За год до этого хирург нашего отделения доктор Ланцман прооперировал одиннадцатилетнего мальчика по поводу паховой грыжи. Вскоре после выписки мальчика из больницы от старых ран скончался его отец, офицер, инвалид Отечественной войны. Вдова с ребёнком перебивалась с хлеба на воду. В конце концов, вдова была вынуждена определить сына в Суворовское училище. Не знаю, по каким причинам там решили мальчика не принять. Настойчивая мама обращалась в разные инстанции. Её усопший муж, оказывается, был видным офицером, отмеченным значительным количеством орденов. Суворовское училище оправдывалось перед инстанциями. Последний отказ был мотивирован тем, что мальчик подвергся оперативному вмешательству, следовательно, не может нести военную службу, которой, по существу, являются занятия в Суворовском училище. Мама обратилась к доктору Ланцману. Он выдал справку о том, что мальчик здоров, что нет медицинских противопоказаний для его пребывания в Суворовском училище. Доктор Ланцман ни на йоту не отступил от истины. Но эта истина не устраивала начальство Суворовского училища. Оно решило прибегнуть к помощи заведующего административным отделом ЦК, к лицу, в руках которого были судьбы почти всех украинских министров.

По поводу справки, выданной доктором Ланцманом, по поводу такой государственной крамолы заведующий отделом ЦК оторвал нас от врачебной работы, от больных, нуждавшихся в нашей помощи.

Огромный кабинет в массивном здании ЦК на улице Орджоникидзе, бывшей Банковой. Грандиозность кабинета должна была подчеркнуть значимость невзрачного человечка среднего роста. Как он нас пилил! Пётр Васильевич изредка издавал своё неопределённое "ага". Я пытался оправдать государственного преступника Ланцмана, ссылаясь на отечественные и международные медицинские авторитеты. Тщетно. Мы вылетели из кабинета облаянные, осознавшие ничтожность своего существования в самой гуманной, в самой демократической стране.

– Ну что, Ион, выздоровел ты уже? Понимаешь уже, где ты живёшь и с кем имеешь дело? – Спросил меня доктор Яшунин, когда, миновав караулящего у входа старшину милиции, мы очутились на улице Орджоникидзе. – В партию мы с тобой вступили на фронте почти одновременно. За пятнадцать лет пора поумнеть. А ты у них не хочешь брать гонорар. Рвать с них надо.

Грешен. Прошло ещё десять лет, пока я поумнел. Да и то с помощью моего малолетнего сына, который оказался умнее меня. Но это уже другая история. Мне не известно, приняли ли мальчика в Суворовское училище. Но посещение кабинета заведующего административным отделом ЦК вслед за поездкой в Кончу Заспу было существенным этапом просвещения на моём пути в Израиль.