Как-то вечером я сделал карандашный набросок, портрет Самуэля. Вести в Шроме распространялись со сверхсветовой скоростью. На следующий день Михако Орагвелидзе принёс два листа ватмана и попросил нарисовать заглавие стенной газеты. А ещё через день он показал мне правление колхоза, свой кабинет и сказал, что на складе без всякой пользы валяется уйма масляных красок. Нельзя ли как-нибудь украсить правление? Я с удовольствием взялся за работу и превратил деревянные стены в мраморные. Это привело в восторг Михако и жителей села. А ещё их удивило, что я отказался от платы. Она ведь была мне ни к чему. Я жил при коммунизме. Колхоз подбрасывал Самуэлю кое-что для моего содержания.

По возрасту Самуэль мог быть моим дедом. Но это не мешало нашей мужской дружбе. Я даже рассказал ему, что уписался в первую ночь. Самуэль разозлился.

– Кацо, чего же ты от меня это скрыл. Не хорошо, геноцвале. Я уже решил, что мы плохо тебя приняли. Нехорошо.

В первых числах марта я случайно услышал, что в колхозе возникла проблема. Под кукурузу в Уреках, на берегу Чёрного моря, предстояло вспахать восемьдесят гектаров. Но все трактористы призваны в армию. Я пришёл к Михако.

– Какой у вас трактор?

– СТЗ-НАТИ.

– Тогда всё в порядке. Я знаю этот трактор.

Михако тут же в своей "эмке" привёз меня в Уреки. Я осмотрел трактор. Он был в отличном состоянии. Завёлся с полуоборота. Я сел за рычаги и начал работу. На прицеп Михако усадил старика Галактиона. Вечером, когда мы приехали к сараю, нас ждал Михако. На столе были сациви и чача – самогонка, которую гнали из мандаринов. Я попробовал, закашлялся и отставил рюмку. Не мог я пить этого зелья. Михако рассмеялся:

– Ребёнок, геноцвале. А Сандро написал, что ты не просто красноармеец, а настоящий герой. Но ничего, кацо, подрастёшь – привыкнешь. (Михако ошибся. Я подрос. Даже постарел. С удовольствием пил чистый спирт, а чачу и вообще самогон не люблю и сегодня).

– А вот за то, что ты работаешь на тракторе, я не забуду благодарить тебя до конца моих дней. ( Михако снова ошибся. Но об этом позже). Село Шрома Махарадзевского района. Четыре месяца без одного дня. Вспоминая это время, я почему-то не думаю о работе, которая доставляла мне удовольствие и утверждала меня в моих глазах, а о людях, с которыми я общался. Кукури познакомил меня со своими одноклассниками – Нико Карцевадзе и Оксенди Качарава. Замечательные, интеллигентные сельские мальчики! Был в них какой-то врождённый аристократизм. Обычно мы общались или у кого-нибудь из них, или у Самуэля, или в правлении колхоза. Но чаще всего – в чайной. Это был своеобразный маленький клуб. Забавно – колхоз в основном чаеводческий. В нескольких километрах от центра села большая чайная фабрика. По логике вещей, в чайной должны пить чай. Но ни в чайной, ни вообще в Шроме чая не пили. В чайной пили вино. Хозяйничала там Параска, в моём представлении, старая женщина, хотя, если быть справедливым, трудно было определить возраст этой маленькой ссохшейся женщины. В 1933 году она чудом выбралась сюда с Украины, спасаясь от голода. Она любила Шрому и Шрома полюбила эту добрую трудолюбивую душу. Меня Параска приняла с распростёртыми объятиями. Единственная здесь она отреагировала на то, что я еврей.

– Боже ж ты мой! Я же уже забыла, что есть явреи на свете! А ведь явреи же помогли мне сбежать с Украины.

(В Израиле я узнал, что в нескольких десятках километров от Шромы двадцать шесть веков, не растворяясь, не ассимилируясь, жили грузинские евреи. Это отдельная очень интересная тема).

Когда с ребятами мы приходили в чайную, Параска всегда подкладывала мне лучший кусок. Я злился, а Кукури, Нико и Оксенди считали это само собой разумеющимся.

Был дождливый холодный день начала марта. После двух недель ласковой весны в Шрому вернулась зима. Я был вынужден надеть шинель. Вчетвером мы сидели в чайной за бутылкой вина. Распахнулась дверь. Облако холодного пара ворвалось снаружи. А мне показалось, что с этим облаком в чайную ворвался солнечный луч.

В течение двух с лишним недель мне как-то не пришлось встретить красивых грузинок. Правда, у Нико Карцивадзе была очень симпатичная сестра Мерико, ученица восьмого класса. Хорошенькая, изящная, но обычная. К тому же ещё ребёнок. А здесь чайная озарилась неописуемой красотой. Белая шёлковая шаль обрамляла лицо, о котором художник Дваждывенчанный из рассказа Вересаева "Состязанье" мечтал в поисках неземной красоты. Длинный приталенный жакет не скрывал совершенства её фигуры. Ребята сдвинулись и поставили ещё один стул. Девушка подошла ко мне, подала руку и сказала: "Русудан". Я встал, пожал её тонкую кисть и назвал своё имя. Девушка улыбнулась и произнесла что-то абсолютно непонятое мною. А ведь я уже кое-то понимал и даже пытался говорить по-грузински. Ребята смутились, а Параска, погрозив пальцем, сказала:

– Ой, Русудан, как ты можешь? Ты же грузинская; девушка!

Русудан почти не знала русского языка. Но в этот момент ей не надо было знать, потому что у меня вообще не было языка. Он прилип к нёбу. Ребята сказали, что Русудан их одноклассница. Самая молодая в десятом классе. Только осенью ей исполнится семнадцать лет. Значит, я всё-таки старше её на три или четыре месяца.

Куда девалась непринуждённая обстановка наших встреч? Допустим, моё состояние можно было объяснить мгновенной влюблённостью. Но почему так напряжены ребята? Я не мог предположить, что фраза, произнесенная Русудан, не просто нарушила, а взорвала все нормы поведения грузинской девушки. И хотя, как я узнал позже, ей прощалось очень многое, даже она не смела нарушить законы целомудрия и произнести "Он будет моим".

В тот вечер Нико пришёл ко мне и сказал, что Русудан Глонти, с которой я уже знаком, пригласила меня к себе. Я не знал, как себя вести. Мне не терпелось принять приглашение. Но я стеснялся. Стеснялся всего: отсутствия языка общения, своей застиранной гимнастёрки и брюк, своих кирзовых сапог, которые я старался сохранить в служебном состоянии. Нико видел мои колебания. Он сказал, что Русудан его дальняя родственница. Неудобно отказаться от её приглашения. До дома Глонти было километра два, не меньше. По пути Нико рассказал, что Русудан – первая ученица в классе. Да это и немудрено с её феноменальной памятью. Рассказал, что все ребята в неё влюблены, но она только помыкает всеми и никому не отдает предпочтения. Любой из них был бы счастлив получить её приглашение.