– Што, сопака, уже дышешь? – прошипел кто-то рядом. Воин пересилил себя и приоткрыл глаз, увидев лишь силуэт говорившего, – Скоро пошалеешь, что дышешь!

– Остафь его, Шарид, калиф фелел не трокать еко, пока не решит што с ним делать, – произнес кто-то рядом, а Нартанг подумал, что они не пытаются говорить на его языке, а просто отродясь так коверкают слова.

– Да еко сразу надо пыло раскрыть для солнца! – возмутился первый, а Нартанг понемногу переставал обращать внимание на непривычный акцент, принимая знакомые, но измененные слегка слова, как бы в родном звучании, – Он убил золотого Айтара Зурама! Проклятый шакал! – говоривший не выдержал и пнул пленника ногой в живот – Нартанг согнулся, насколько позволяли цепи, закашлялся, и измученный жаждой желудок сократился в жестокой судороге.

– Айтара?! – горестно воскликнул второй, – Золото нашей пустыни погибло от руки нечистого?! Какое горе! – с ненаигранной скорбью произнес второй, – А я так мечтал, что когда-нибудь накоплю на кобылу, а потом подкоплю еще и приведу ее к почтенному Зураму, чтобы тот позволил покрыть ее своему золотому Айтару, – печально произнес он.

– А вот теперь можешь поблагодарить этого урода, что все твои мечты напрасны! – ядовито отозвался первый.

– Будь ты проклят! – с ненавистью воскликнул второй и тоже принялся пинать пленника.

– Шарид, Рифар! А ну прекратить! Калиф идет! – еще кто-то третий окрикнул двух стражников, но Нартанг уже не видел кто, потому что и без того шаткое сознание вот-вот готово было померкнуть от новых побоев. Но вот пинки прекратились, он услышал шаги еще нескольких человек.

– А вот и наш шейх! – услышал Нартанг уверенный голос, а потом с трудом приоткрыв глаз, увидел одетого в белое стройного человека с величественной осанкой и карими властными глазами. Но он уже был не способен узнать в нем того всадника, который предложил ему сдаться перед последней атакой воинов пустыни, а потом говорил речь на площади перед бичеванием – жажда и жар, нахлынувший на израненное тело, замутнили сознание, – Эй, ты понимаешь меня? – чем-то жестким ткнул в него калиф, – Я говорю на торговом зыке, ты говоришь на нем, собака?

– Я понимаю тебя. Но собака здесь ты, а не я! – на удивление себе самому Нартангу удалось это четко выговорить разбитыми и растрескавшимися пересохшими губами.

– Ай! – хором гневно выкрикнули сразу несколько человек, и тут же на него посыпался новый град ударов.

– Хватит! – властно произнес калиф и тут же удары прекратились, – Ты очень глуп, раз не можешь терпеть обиды, когда уже не на коне, – неприязненно произнес он, а Нартангу почему-то стало стыдно, что он действительно пытается огрызаться, как трусливая шавка, которую схватили за шкирку и наказывают за какой-то проступок, а то и просто так, и он решил молчать – так по его мнению было легче сохранить достоинство.

– Мой господин, он оскорбил тебя! Позволь убить неверного! – умолял один.

– Нет, Рифар. Он оскорбил меня, а я оскорблю его – убить – это слишком легко. Я покрою свое оскорбление, а он останется жить со своим. Привести сюда вьючную верблюдицу, – улыбаясь и с ненавистью глядя на пленника велел калиф, – Там в бою, ты назвал моего белого Альдагара клячей, и посоветовал поцеловать мне его под хвост, – спокойно продолжил правитель города под какое-то завыванье от еле сдерживаемого гнева подданных,- Тебе не дано отличить кобылу от жеребца, не то что распознать истинного сына пустыни! Альдагар – лучший конь по эту сторону золотых дюн! Айтар почтенного Зурама, которого ты убил, был золотом пустыни и лучшим конем по ту сторону дюн! Но ты чужеземец, и я прощаю тебе твое невежество в знании истинных коней! Но я не прощаю тебе твоего поганого языка! – и тут Нартанг решил, что сейчас ему в добавок ко всему еще и вырежут язык. Перед этой напастью он вдруг испытал истинный и непреодолимый страх, разум стал жестоко сражаться с волей и достоинством воина, и в быстрой атаке одержал верх:

– Я вел своих воинов в бой и слова мои были сказаны, чтобы разжечь в них угасающее перед твоими воинами пламя битвы, – прохрипел он, сомневаясь, что говорит членораздельно, – Ты предводитель и должен понять меня…

– Я понимаю тебя, – кивнул шейх, – Но простить не могу. Тебе придется самому исполнить то, что советовал сделать мне. Только ты не достоин почитаемой нашим народом лошади – думаю, верблюда с тебя будет вполне достаточно, – с легкой улыбкой спокойно произнес он.

В этот момент вернулся посланный стражник с человеком, ведшим в поводу тощую длинноногую верблюдицу. Нартанг в первый раз увидел это животное и смотрел на него не отрывая взгляда. Казалось, более нелепого создания нельзя было и придумать: кривая морда с отвисшей губой и маленькими круглыми ушками, огромные глаза с длиннющими ресницами, длинный тонкие ноги с большими круглыми суставами, а уродливее всего – два больших нароста, да нет просто холма на спине. Для чего можно использовать такое животное воин представить не мог, но особо задумываться было некогда – он понял к чему подводит оскорбленный калиф – сейчас его заставят целовать эту мохнатую образину, а в какое место – напрашивалось само.

– Это верблюдица, – улыбнулся калиф, заметив удивленный взгляд пленника, – Вьючная, – добавил он все так же улыбаясь, – Они намного паршивее боевого верблюда, а уж о высокородных лошадях и речи нет. Ты сейчас сделаешь то, что советовал сделать мне. Но целовать высокородную кобылу ты недостоин – с тебя хватит и этого! – разъяснил он и знаком показал своим людям, что можно начинать,

– А потом, я буду считать, что моя обида отплачена и подарю тебя Зураму – хозяину убитого тобой золотого Айтара. Я думаю, ты уже понял, что у него к тебе намного больше обид! – все так же ровно выговаривал калиф, пока его люди заставляли упрямое животное пятится к пленнику, а Нартанг напряженно следил за их действиями и, борясь со своим дурным самочувствием, пытался придумать как избежать позора, – Я специально выкупил тебя у пленившего волею солнца Ракима, чтобы ты не скучал у нас здесь, чтобы много раз проклял тот день, когда решил вести свое войско на благословенный город!

– У-у, Хьярг! – зарычал в отчаянье воин, когда зад животного неотвратимо стал приближаться к лицу, а его схватили за голову и не давали отвернуться. Вокруг раздался всеобщий смех, «корма» животного была уже в нескольких сантиметрах, зрители предвкушали развязку, веселясь все сильнее, но тут пленник неожиданно слегка повернув голову и со всей злостью укусил ненавистную горбатую образину.

Животное издало отчаянный крик и, взбрыкнув, ринулось прочь, вырвав повод из рук людей.

Державший Нартанга за голову воин с криком боли упал на землю – нога верблюдицы угодила ему прямо по причинному месту, вторая же – отбила большой кусок штукатурки с белой стены совсем рядом с Нартангом – поэтому можно было судить какой силы удар достался стражнику. Несмотря на страдания корчившегося сослуживца, остальные зашлись еще более громким хохотом и стали что-то говорить на другом, уже не понятном Нартангу, наречии. Спустя какое-то время, зрители немного успокоились; по знаку калифа все стали поднимать все еще завывающего на земле стражника, а сам правитель подошел к пленнику:

– Я давно так не смеялся! – вновь усмехнулся он, вытирая навернувшиеся от смеха слезы, – А ты настоящий боец! Я не хочу, чтобы ты умирал по-собачьи. Я попрошу для тебя у Зурама добрую смерть, – серьезно посмотрев на воина, сказал калиф и, повернувшись, пошел прочь, бросив несколько слов стражникам. Те подобострастно поклонившись, закивали головами.

– И на этом благодарствую, – напряженно сплюнув верблюжью шерсть, тихо произнес воин, дурнота, вроде бы отступившая при происходящих событиях, снова подступила к нему, раздраженная гортань, в которую все же попала шерсть животного, мучительно саднила, вызывая раздирающий кашель. Неожиданно рядом появился стражник с кувшином воды:

– Наш калиф слишком добр к тебе, проклятый шакал, он велел дать тебе воды! На, пей, пока я нечаянно не пролил ее – зло сказал он пленнику, начиная лить рядом с его лицом. Нартанг, с трудом подавляя судороги от мучавшего его кашля, стал жадно хватать разбитыми губами живительную и долгожданную жидкость.