Теперь во хмелю мысли текли немного медленнее, не так резко оформлялись в жестокие выводы, не сразу выворачивали перед воином правду – сейчас он мог спокойнее вытерпеть свои умозаключения, и поэтому Нартанг продолжал заливать в себя вино и думать, не обращая внимания на шум всеобщего гуляния. Самоубийство гордой воительницы еще сильнее укрепило его в мысли о том, что ни одна женщина на свете не пожелает уже связать с ним свою судьбу, или просто хоть ненадолго остаться с ним. Конечно, в своих мыслях он не думал о продажных шлюхах или грязных, вечно пьяных потаскухах, что вились вокруг любого войска, как мухи вокруг гниющего трупа. Нет, он думал о настоящих женщинах, о тех, которые нравились ему – сильных, гордых, также как и он властных и непокорных. Потом он уже в который раз вспомнил Чийхару. Ведь выбрала же его пылкая красотка, не побоялась гнева своего повелителя, чтобы заполучить себе воина в любовники! «Заполучить»,

«выбрала»… Вот именно, не он, а она выбрала его. Непокорной чертовке захотелось еще раз доказать всему свету, что она будет делать то, что ей взбредет в голову.

И доказала, в последний раз в своей жизни… Потом мысли пьяного Нартанга потекли еще медленней, он начал вспоминать Сухада, их продолжительные беседы, стал вспоминать свою жизнь в песках на правах полу-раба – полу- ни пойми кого…

Проклятого Карифа – самого великого обманщика и пройдоху, встреченного им в своей жизни. Но уже даже подлый торговец не вызвал в нем обычной вспышки гнева, и вскоре воин уснул.

Основной бой был выигран, теперь осталось вычистить границы от малых шаек расчлененного воинства, разбежавшимся по оврагам, лесам и деревням. Все остальное войско медленно тянулось следом за разведывательными отрядами «чистильщиков», чтобы остановиться на установленной ранее границе, грозя вторжением. Конечно же на это задание были посланы наемники – пусть ползают по буеракам – не кеменхифцам же грязную работу делать.

Однако все эти суждения были чужды Нартангу, для него намного хуже было бы в бездействии плестись гужевым за передовыми. Поэтому в приподнятом настроении духа он со своими воинами прочесывал земли. Занятие, которое по достоинству могут выполнить и оценить лишь настоящие воины – охотники за людскими жизнями.

Здесь можно было по мальчишески посостязаться в разгадывание следов или установлении давности стоянки, похвастать, сколько выследил и убил врагов – все это было даже занятней обычной сечи, где данератцам оставалось только идти вперед и рубить, словно дрова, попавшихся под руку.

Чтобы забава была более приятной, на вылазки ходили самое большее – десяткой, но и то, когда точно знали, что впереди больше двух дюжин преследуемых, а так обычно по трое – по пятеро – и охват территории больше и хоть какое-то чувство опасности присутствует. Развлечение это предложил сам Нартанг под хмурый взгляд Халдока – всегда отличавшийся особой «бережливостью» к своим людям молодой предводитель на этот раз имел в голове просто какие-то мальчишеские затеи. Но королей не выбирают, а уж тем более с ними не спорят, по крайней мере не в Данерате, и не с Нартангом… Да и к слову, никто кроме Халдока не был против этакого «веселья»! Данератцы с радостью принялись разбиваться по «охотничьим» отрядам и выбирать себе маршруты по карте. Нартанг довольно скалился, видя как все приободрились. Сам же он почему-то тут же ощутил неодолимую и глубокую тоску, такую, от которой как говориться, хочется волком выть. Он наклонился над картой, все тут же затихли и немного отстранились. Воин быстро пробежал по испещренному рисунком и пометками листу, выбирая на нем место, куда еще не собрались выступить другие, ткнул пальцем в устье маленькой тоненькой ниточки-речушки:

– А я пойду здесь поохочусь. Халдок за старшего, пока не вернусь. Чтобы в лагере всегда было два десятка – не меньше. Ну все -Удачи нам всем!

– Удача со всеми нами всегда! – грохнуло дружно ему в ответ несколько десятков глоток, но даже это не ободрило молодого короля – он только махнул в ответ и пошел в намеченном направлении.

Выступив из лагеря утром и дойдя до намеченной речушки, Нартанг так никого и не встретил, хотя он мало на это рассчитывал – ему просто надо было побыть одному.

Он собирался вернуться на стоянку к закату, но потом что-то отвлекло его от обратной дороги, мысли унесли его далеко от «охоты», а внезапно подвернувшаяся лесная тропинка – далеко от обратного пути в лагерь. Обнаружил это Нартанг, не раз вспомнив Хьярга, уже когда вышел из леса к полю, за которым виднелись реденькие домишки поселения, а спустившиеся сумерки застали его врасплох. Было два пути: ночевать одному в лесу или дойти, пока еще хоть что-то видно до селения. Так как по своей недавно зародившейся и начинающей заметно расти от близости своих воинов и легкости войны халатности, он не взял ни плаща ни второго ремня с подсумком, где были огниво и все самые необходимые в пути мелочи, Нартанг выбрал второе. Прибавив шагу, а потом и вовсе перейдя на бег, воин вскоре уже был в маленькой деревеньке, где через мутные оконца домов едва угадывались огоньки лучин. Некоторые дома и вовсе стояли брошенными. Люди здесь явно бедствовали, да и не удивительно – стоящая у самой границы военных действий деревенька служила кормушкой для всех вооруженных людей и с той и с другой стороны. Нартанг сначала хотел занять пустой дом, но немного поколебавшись, все же постучался в жилой, где в окошке вздрагивал огонек лучины. На его стук приглашения войти не последовало, и лишь какая-то возня пошла в доме. На всякий случай Нартанг отошел немного за угол – он бы не удивился, если бы хозяева принялись стрелять из лука в неприметную дверную щель, чтобы отвести от себя нежданного человека. В такие времена люди уже не думают о хорошем – когда постоянно грабят и обирают, то и ждут от пришлых только этого, ну а свои все по домам сидят и так же вот от каждого стука вздрагивают. И так, отойдя от двери.

Нартанг продолжал слушать звуки внутри. Он даже толком и не знал что потянуло его к простым людям – любопытство ли, желание ли посмотреть на быт невоенных или просто потребность общения с кем-то совсем чужим и далеким от всего, кому можно рассказать все что угодно и ничего от этого не изменится, только на душе заметно полегчает… Хотя последнего себе Нартанг никогда не позволял, хотя и знал, как от этого бывает хорошо всем остальным, нормальным, людям…

– Кого там нелегкая принесла?! – после очень долгого ожидания и напряженного топота, наконец, послышался из-за двери старушечий голос.

– Кеменхифского солдата, хозяйка, – просипел Нартанг, остерегаясь говорить в полный голос, чтобы его рык совсем не испугал и без того верно перепуганную женщину.

– И чего же тебе надобно? Сбёг, небось? – уже немного посмелее и с оттенком сарказма вопросил из-за двери второй женский голос, явно моложе первого. Этот голос верно вычислил, что раз дверь не ломают, значит, скорее всего и грабить не собираются, а это уже вселяло надежду, что стучавшийся чтит человеческую правду.

А раз так, то правдой этой можно человека и приструнить, чтобы даже если озорничать и не хотел, то, войдя, еще и сам побоялся, что сдадут его обратно, как дезертира, если он чего удумает.

– Не-е, завтра обратно вернусь, – оскалившись простоте мыслей людей, которых, еще не видя воочию, он видел насквозь, вновь просипел Нартанг, – Ночь в пути застала.

Переночевать бы мне.

За дверью произошло короткое шушуканье, а потом вновь более молодой и бойкий женский голос спросил:

– А плохого не замышляешь?

– И не думаю, – все продолжая скалиться и внутренне веселиться тихо ответил воин.

– Клянись Небом! – потребовала из-за двери уже старшая.

– Клянусь.

– Тогда входи, соколик, – лязгнул незамысловатый замок, тяжко и протяжно заскрипела на ржавых петлях дверь, на пороге показалась не совсем еще дряхлая старуха, а за ее спиной лет сорока женщина, сжимающая в руках вилы, зубьями своими направленные на вечернюю тьму за дверью и на того, кто в ней стоял.