Существует серия идей, которые сводятся к тому, будто внук трирских раввинов Мордехай, или Карл, Маркс (1818-1883) украл у своего народа одну из древних его идей, а затем предал его и предрек ему бесславный конец. Во всех подобных концепциях столько же глупости, сколько злопыхательства.

Утверждать, что Маркс был плагиатором на том основании, что его идея об "избранности" пролетариата в новое время является-де сколком с вековечной библейской тезы об избранности еврейства -так же смехотворно, как говорить на том же основании, что идеи Маркса – насквозь еврейские. Единственное, что идея об "избранности" рабочих имеет общего с "избранничеством" евреев, – это ее ограниченность во времени. Что же касается догадки о родственности Маркса еврейской духовной традиции, – об этом следует говорить громче, но, конечно же, на основании других, глобальных представлений.

Эта родственность проявляется прежде всего в том, что, подобно библейским Пророкам, свою принадлежность к еврейскому мышлению Маркс проявил в неприятии сектанства и в утверждении универсализма; подобно наиболее известным из своих предков, Моисею и Христу, Маркс создал универсальную теорию, объемлющую жизнь и интересы любого человека, независимо от его прошлого и настоящего, теорию, которая по своей распространенности и практической эффективности обрела масштабы мировых религий. С библейскими Пророками роднит Маркса не только дух универсализма, не только, так сказать, социальный гуманизм (понятый как безоглядная и бескомпромиссная страсть к справедливости, т.е. к равноправию человека в обществе), но и гуманизм, так сказать, феноменальный, понятый в качестве любви к человеку, как к единственному на земле существу, повторяющему "образ и подобие Бога" и воплощающему такие божественные категории, как способность мыслить и переживать.

Пророки восставали против идолопоклонства прежде всего потому, что оно ущемляло величие человека и оскверняло естественный порядок вещей уже тем, что бросало людей на колени перед созданиями и предметами менее ценными, чем человек. Точно так же марксова неприязнь к капитализму восходит, помимо библейского принципа равноправия людей, к непримиримости с фактом "при-даточности" человека производству. Потомок раввинов, Маркс обличает жизнь, логика которой низводит человека в разряд машины, "средства": нечто постороннее, т.е. производство, обретает значение "цели", идола, оставляя человеку унизительную роль идолопоклонника.

Истинность марксовых идей, как правило, подвергают сомнению двумя такими вопросами: а) если проклинаемый им капитализм античеловечен, отчего тогда он продолжает создавать сугубо человеческие ценности? б) если проповедуемый им социализм человечен, отчего тогда социалистическая практика так часто античеловечна? Оба вопроса резонны и эффектны, но оба же вполне отразимы.

Поскольку нас занимает тут именно близость Маркса духу еврейских Пророков, а не сравнительный анализ названных систем, то законный и убийственный упрек в плачевности судьбы гуманизма в социалистической практике вряд ли уместно "смягчать" доводами, что, дескать, варваризм крестовых войн или инквизиторских процессов во славу Христа отнюдь не "закрывают" вопроса о гуманизме христианского учения. Вместо сотен и тысяч подобных фактов уместнее напомнить другое: не кто иной, как Маркс, вынужден был недвусмысленно признаться: "Что касается меня, я – не марксист". Если же отзываться на заявление о нескончаемой плодотворности отрицаемого Марксом капитализма, то опять же вряд ли тут целесообразно напоминать, что, скажем, языческая Греция продолжала создавать немеркнущие в веках ценности много после того, как родилось бесспорно более совершенное с точки зрения гуманизма учение единобожия. Уместнее тут сказать, что, действительно, своим динамизмом нынешний капитализм, отличный от капитализма марксовых дней, обязан также отзывчивости на идеи, рожденные самим духом марксовой критики. В этом, кстати, можно усматривать еще одно проявление благотворного влияния еврейского идеализма на судьбы мира.

Да, идеализм этот, как в случае с Марксом, часто явно уж само-довлеющ, но причину его зачастую эпидемического возникновения и распространения следует искать именно на земле, в ее "греховности". Сам Маркс писал так: "Нет ничего труднее, как заставить земных богов поверить, что существует вера в истину и духовные убеждения. Государственные денди в такой степени являются скептиками, это настолько закоренелые хлыщи, что они не верят уже в истинную, бескорыстную любовь. Как же подступиться к этим пройдохам, как не с помощью того, что в высших кругах называют фанатизмом? Гвардейский лейтенант считает всякого влюбленного, имеющего честные намерения, фанатиком. Что же, из-за этого больше не вступать в брак?"

…Что же касается давнишнего мифа о юдофобстве Маркса, то о лживости его можно утверждать хотя бы на том основании, что Маркс был убежденным интернационалистом. Между тем, обращаясь к тем его писаниям, которые поверхностный глаз читает как антисемитскую листовку, – их происхождение следует объяснять не столько даже присущим многим евреям вкусом к самобичеванию, сколько вполне очевидным терминологическим заблуждением Маркса: ратуя за освобождение от еврейства и предрекая ему скорый конец, он называл евреями не религиозную или национальную, а классовую группу людей, и это свое заблуждение основывал на знакомстве только лишь с тем западно-европейским еврейством 40-х гг., которое и вправду выказывало непомерную страсть к приобщению к буржуазии. Точно так же, кстати, смешав меж собой понятия крестьянства и славянства, недоверчивый к крестьянскому духу, но чтящий славянскую культуру Маркс вызвал нарекания в антиславянизме. К тому же, прежде, чем обвинить его в юдофобстве, все его суждения о еврействе следовало бы продумать на фоне небольшой записки, которую он отослал в разгар антисемитской кампании в Германии своему издателю Д.Оппенгейму: "Пришлите мне все статьи Гермеса (немецкого публициста-антисемита – Н.Д.). Я тогда постараюсь как можно скорее прислать Вам статью, которая если и не даст окончательного решения этого вопроса, то все же направит его по другому руслу".