– Ну, а теперь?- Будто бы пытаясь подбодрить Аллена, подсказал Джакус.

– Поживём – увидим…- Уклончиво ухмыльнулся тот.

Такой и осталась в моей памяти "Ункарская весна" – весна в обществе, весна на улице, весна в душе. Тихая такая, неприметная… Как нежное пробуждение под тёплыми лучами солнца… Признаться, именно в это время я впервые отметил для себя, что уже совершенно не боюсь Абара. Я теперь боюсь за него. Если раньше я опасался, что нахожусь в заблуждении относительно его истинных планов – то теперь я опасался, как бы реализация этих планов у него не сорвалась. Приходил я к этому как-то тихо и постепенно, и окончательно осознал изменение своего отношения к нему, пожалуй, только сейчас. Да и не только я. Так, если осенью из крупных промышленников вокруг Абара бывал только Борен – да и тот не скрывал своего скептического отношения к затеянному президентом, поддерживая его просто потому, что деятельность последнего должна была стабилизировать ситуацию в стране, а это "автомобильному магнату" было откровенно выгодно – то сейчас вокруг уже вертелось человек пять-семь подобных людей, большинство из которых, как и Борен, были лишены Абаром обязанности перечислять налоги в бюджет: они теперь имели право тратить их по своему усмотрению на общественные нужды, а в налоговые органы просто представляли отчёт об этих затратах.

– Ты знаешь… Неожиданно – но факт: эти ребята так дорожат этим своим правом, что даже не пытались на нём спекулировать…- Как-то прокомментировал мне Алкой.

– То есть?

– Ну, понимаешь…- Алкой как-то прищурился, глядя на меня – как будто решая, насколько стоит выбалтывать мне подобные вещи.- Всякий раз,- наконец, видимо, решился он,- когда президент даёт кому-то подобное право… Это налагает на меня определённые обязанности…- С мрачной ухмылкой, но со смеющимися глазами произнёс он. Я кивнул – понимаю, мол.- Так вот… Мы предполагали всякое – и спекуляцию на обслуживаемом контингенте – скажем, "только для своих" – при постройке больниц. Мы предполагали завышенные строительные сметы. Мы опасались помощи, оказываемой детским домам, которая на самом деле частично возвращалась назад в виде наличных или в виде каких-то "посторонних" услуг. Мы предполагали многое – выросли-то все при Сонах, где всякого насмотрелись. Но!- Алкой даже как-то озадаченно развёл ладошками в стороны,- нам не удалось обнаружить ни одного случая. Построенные буквально за пару месяцев больницы – работают, обслуживая всю округу. При этом Борен не гнушается как лично поинтересоваться, что там происходит, так и нанимать моих людей – смешно сказать – для получения достоверной информации опять-таки о происходящем там.

– А Вы это допускаете?- Удивился я.

– Видишь ли… Если я это запрещу – что будет?- Усмехнулся Алкой.- Скорее всего, я просто перестану об этом узнавать. А так есть непреложное правило: всякий, кто получает подобные "предложения о сотрудничестве", обязан их изложить у нас "в узком кругу", после чего "клиента" либо водим за нос, если это – шпион, либо – удовлетворяем, если его цели не противоречат нашим. Борена – удовлетворяем, ибо он требует несекретной информации и использует её в понятных нам целях. Да… Так вот, как это ни странно – но больницы – работают, театры – начинают, смешно сказать, приносить доход… Школы – начинают учить. Всего лишь – потому, что у них появляется хозяин. Которому что-то нужно. Похоже, что, поскольку общество состоит из отдельных людей – то обществу может быть "что-то нужно" только в тех случаях, когда это "что-то"… нужно этим самым "отдельным людям". Соновское обезличивание здесь не решает проблемы, а лишь создаёт видимость её решения, на самом деле загоняя её в далёкий тупик. Не может иметь лица общество, основанное на обезличивании своих членов. Каждый должен быть личностью – разной, но интересной и интересующейся. Как знать,- неопределённо усмехнулся секьюрити,- может быть, именно это у нас сейчас и происходит…

– Что происходит?

– Размножение интересующихся.- Хмыкнул он.- Нет, ну, представь себе: эти ребята лично проверяют затраты подрядчика, строящего школу за счёт их "налоговых", то есть – всё равно потерянных, денег. Проверяют, наняв для этого моих людей. И, обнаружив хищения в объёме – всего лишь! – пяти процентов… Меняют подрядчика. Нормально? А, оказывая помощь детскому дому, не просто дают денег – а сами смотрят, чего там реально не хватает – а потом закупают и привозят. Ну, как?

– А может – так и нужно?- Усмехнулся я.

– Может.- Такой же усмешкой ответил секьюрити.- Да вот только…

– Что "только"?

– Верить… В то, что так вообще бывает… Знаешь – непривычно как-то.

…Весна.

…Весна в этом году была полна неожиданностей. Казалось, она сама была неожиданностью в этом году: после, казалось бы, безнадёжно затянувшейся февральской стужи, будто бы даже уже не дававшей никакой надежды на потепление – вдруг, буквально за неделю, пришла весна. Неожиданностью была и она сама, и непривычные ручьи под снегом, и многое из того, что происходило в обществе, которое, казалось, тоже, совершенно неожиданно для себя, переживало весну… Свою весну. Которая тоже, как и в природе, преподнесла людям много неожиданностей… Неожиданностью для всех было и объявление Алленом о вводе в действие первой очереди своей системы. В первую очередь вошло совсем немного – всего лишь несколько подсистем, но и они уже вызвали оживлённые обсуждения на улицах. Это были подсистемы голосования, платежей по идентификационным карточкам и подсистемы прозрачной связи. Подсистема голосования позволяла любому избирателю менять свои симпатии-антипатии буквально непрерывно, ежели у него есть в том нужда. А голоса парламентариев при голосовании в парламенте имели теперь тот вес, сколько голосов избирателей было им отдано на текущий момент.

– Этак к концу года можно будет уже попробовать немного порассредоточить власть…- ухмыльнулся, узнав о результатах первого месяца прогона, Абар.- Вы обратили внимание,- он повернулся к нам,- как интересно и быстро стал меняться состав законодателей?- И действительно: те, кто более всего морочили в прошлом всем головы, мешая принимать хоть сколько-нибудь грамотные решения; те, кто явно проходил в округах с прессинговой избирательной кампанией – или, даже, с прямой фальсификацией выборов – буквально в считанные недели сползли по численности голосовавших за них до отметки 2-3% от численности избирателей их округов. Многие же из тех, кого старый парламент затюкивал, мешая даже выступать, сгоняя их с трибуны хохотом, свистом да улюлюканьем – неожиданно круто пошли вверх, набрав, по сравнению с первоначальным количеством, несколько сотен процентов голосов. Теперь, с отменой избирательных округов, голосовать и переголосовывать мог кто угодно за кого угодно – предела роста популярности парламентариев больше не существовало. Понятие "избирательный округ" быстро теряло свой смысл, забывалось, исчезало из языка.