Но сейчас этого не видно. Сейчас Сиета покрыта льдом и толстым слоем снега, по которому детишки катаются на салазках. Сквер на набережной выглядит сказочным лесом, деревья в котором покрыты сверкающей изморозью, и в свете луны это выглядит совершенно неповторимо… Изредка встречающиеся фонари и отдалённые отблески неоновой и лазерной рекламы, по большому счёту, не столько искажают картину, сколько дополняют её, внося свои, не слишком грубые и почти неповторимые штришки…

– Мы идём в сказку?- Улыбнулась Лидочка, увидев это чудо впереди.- В зимнюю сказку…

– Как Вам будет угодно, Снегурочка…- Улыбнулся в ответ и я.

– А что так грустно?

– Не знаю…- Я пожал плечами.- Наверное, вечные истины, время от времени показываемые нам природой, навевают грусть… от сознания собственной ничтожности и неполноценности…- Лидочка рассмеялась:

– Ишь, как заговорил…- И смех её вдруг так неожиданно вписался серебряным колокольчиком в общую картинку покрытых изморозью ветвей, что мне почему-то стало ещё грустнее…- Ты обиделся?- Как-то невинно-испуганно спросила она.

– Нет, что ты…- Я как-то бережно-нежно-ласково-осторожно посмотрел на неё, взял её руки в свои и, приблизив лицо, прошептал:

– Я, видимо, просто боюсь тебя потерять… Как сказку… Зимнюю сказку…

– Дурачок…- Лидочка уткнулась лобиком мне в подбородок и покачала головой.- Ты ещё не знаешь, какая я летом…- Откинув голову назад, как бы рассматривая меня, прошептала она.

– Я надеюсь узнать…- Усмехнулся я. Грусть как-то ушла, уступив место какому-то непонятному, недоверчиво-приподнятому настроению, похожему на ожидание чуда. Лидочка, видимо, испытывала нечто подобное, ибо, взяв меня за руку, легко повела вглубь скверика. На мгновение длинная шубка её распахнулась почти до пояса, показав очаровательную ножку, от вида которой у меня защемило сердце… Я тогда не понял, одела ли она под шубку ещё хоть что-либо, кроме чёрных колготок да высоких сапожек… И, смешно сказать – у меня закружилась голова…

– Ты что?- Лидочка удивлённо остановилась, озадаченная моей пошатывающейся походкой, и попыталась своими нежными ручонками меня поддержать.

– Не надо…- Едва смог выговорить я, приседая.

– Что с тобой?- Настаивала не на шутку встревожившаяся Лидочка, как-то затравленно озираясь по сторонам в полупустом сквере.

– Ничего, ничего… Просто голова закружилась…- Вяло успокаивал её я, сидя на корточках. Как-то вдруг вспомнилось, чему учил в детстве дед: "если голова кружится – сразу присядь. Если прошло – погоди немного, затем медленно пытайся подняться. Если голова снова закружится – сядь снова и сиди, пока не пройдёт. Если просто присесть не помогает – вообще усядься или даже ложись, хотя бы – и на тротуар". – Дед был интересным человеком. Того, что он говорил, я обычно не понимал: чаще всего мне это всё казалось просто смешным. Как, впрочем, и большинству окружающих. А сейчас вся "дедова наука" в какое-то мгновение пронеслась в голове, и я почти инстинктивно присел. Уже спустя минуту наваждение кончилось и мне показалось, что я снова могу идти.

– Что случилось?- Снова спросила Лидочка, увидев, что я – будто бы даже осознанно – встряхнул головой. Я молча отодвинул немного полу её шубки и, любуясь ножкой, сокрушённо покачал головой:

– О, женщины, женщины… Скольких вы вдохновили – но скольких же вы и погубили…

– Сам придумал?- Стыдливо запахиваясь, поинтересовалась Лидочка. Я покачал головой:

– Нет. Лет сто назад это сказал один великий поэт… Я так понимаю, что – об окружавших его женщинах. А теперь это – любимая фраза Джакуса.- Лидочка прыснула:

– Вот уж кого точно погубили… Пойдём?- Протянув мне руку, вдруг спросил она.

– Пойдём…- Я сделал попытку встать – и она даже удалась. Несколько шагов на совершенно одеревенелых, затёкших ногах дались с трудом, но Лидочка неумолимо тянула меня вперёд, вдоль набережной, в глубину сквера. Наконец мы остались одни. Совсем одни. Людские голоса уже не доносились сюда, и лишь отдалённый шум большого города, на фоне которого иногда взвывали сигналы авто да двигатели рокаров, был ещё немного слышен. А в целом – зачарованная тишина сказочного зимнего леса, в котором о цивилизации напоминали лишь редкие фонари… Мда…

…Лидочка вдруг остановилась, и, обернувшись ко мне, спросила:

– Ты любишь меня?- Проклятье! Ну почему об этом всегда спрашивают все женщины? А мужчины, не задумываясь, лгут им в ответ, чтобы не усложнять ситуацию? А те, услышав эту ложь, задумываются, почему он солгал и солгал ли он на самом деле и можно ли ему верить и так далее… Не задумываются только о том, что вопрос не имеет смысла, ибо изначально не определено, что такое любовь… И каждый понимает под этим что-то своё, собственное, и даже его представления об этом постоянны только в том, что постоянно меняются… Бред… Которым уже много веков страдает всё человечество…

– Давай не будем задавать друг другу глупых вопросов…- Поморщился я.

– А… почему он глупый?- Озадаченно спросила Лидочка, пытаясь понять, следует ли ей уже обижаться или пока ещё можно продолжать разговор.

– Потому, что никто из смертных не знает, что такое любовь…- Вздохнул я.

– Ты знаешь…- Лидочка настолько озадачилась моим ответом, что даже решила не обижаться.- А ведь действительно… Хотя всем кажется, что они это знают…- она усмехнулась,- а попроси дать определение – и все дадут разное…- Тут пришёл черёд усмехнуться мне:

– Вот и я об этом…- И мы – быть может, впервые – посмотрели друг на друга не как мужчина и женщина, а просто как два человека, каждый из которых неожиданно увидел в другом интересного собеседника.

– А… как ты думаешь, как ты ко мне относишься?- Тщательно подбирая слова, вдруг спросила она.

– Я…- я на минуту задумался, не зная толком, что можно сказать.- Я просто… боюсь тебя потерять…- Вдруг вырвалось как-то само собой, неосознанно, будто из глубины сознания, но… Видимо, это было правдой.

– Спасибо…- Лидочка, как могла, нежно прижалась ко мне, едва касаясь всем телом. И мне вдруг стало почему-то так тепло в эту, едва начинавшуюся, морозную ункарскую ночь…