Торторелли помолчал, затем резко встал и подошел к стеллажам с книгами, ласково погладил корешки.

— Вот их можно просматривать вновь и вновь — они не меняются с годами. А Мирта… Э, не будем говорить о ней. Поставь что-нибудь веселенькое.

Он с удовольствием ступает босыми ногами по пушистому ковру. Ему вспоминается выражение лиц Торболи и Патрене.

— Они меня поймали в ловушку, эти галактические бандиты. Да, да, друг мой, на бесчисленных планетах Галактики крадут все или почти все, и в один не очень приятный день добыча начинает оскудевать. И тут не поможет простое увеличение налогов — они и без того велики. Кто-то должен расплачиваться за всех. Нужно устранить одного из конкурентов, того, кто забыл мудрость древних: «Не кради, если не умеешь». Патрене слишком разжирел, а Торболи — похудел. Конкуренты застали их врасплох. А теперь эти два хитреца избрали меня козлом отпущения. Смешно, не правда ли? Где шоколад? Кончился?

— В деревянной коробке, — отвечает робот и, не дожидаясь приказа, идет за ним.

— Всего три плитки? — бурчит Торторелли. — Ты должен был меня предупредить. Кстати, куда делись остальные?

Робот молчит.

— Ну да, ведь не ты же их съел? Увы, я становлюсь обжорой, мой Бедный Йорик. А это признак близкой старости. Что же мне делать, дружище? Уволиться? Хорошо, но кому я нужен на Земле в свои пятьдесят лет? Кто даст мне там работу? Как скверно, когда в тебе тикает механизм, именуемый совестью. Хотел бы я походить на тебя — никаких чувств, никаких эмоций. Но хватит о делах, поговорим о философии. На чем мы остановились?

Бедный Йорик повторяет голосом Бенедетто:

«Если время существует лишь в зависимости от пространства и скорости, как утверждает Эйнштейн, значит, само по себе оно не существует. А если так, то почему по прошествии определенного времени человек умирает? Выходит, и смерть относительна. Ну нет, дудки! Мы умираем всерьез, в мои рассуждения вкралась какая-то ошибка, но какая именно?.. Ужасно хочу спать».

Голос умолкает. Опустив голову, Бенедетто с грустью думает, что, условна смерть или реальна, ему не хочется расставаться с жизнью. Но когда тебя припирают к стене, деваться некуда. Вот и эти два галактических бандита приперли его к стене.

Патрене внимательно разглядывает себя в зеркало. «Новая Италия» устраивает праздничный вечер, и ему пришлось надеть парадный костюм. На торжественную церемонию прибудут губернатор планеты со своими помощниками, городские власти, многочисленные гости, промышленники с женами, дочерьми и любовницами. Словом, будет грандиозное празднество.

— Ох, как жмет!

Патрене ослабил пояс и снова поглядел в зеркало — серебристая ткань космического комбинезона складками собралась на груди. Стремясь скрыть это, он надел радужную накидку. Но она закрывает знак отличия владельца предприятий. К тому же он не сможет надеть позолоченную портупею — непременную принадлежность хозяев Галактики. Нечего сказать, хороши хозяева, которым приходится унижаться перед этими туземцами! Ну что ж, радуйтесь, мерзкие несиане, вы победили, у вас будут профсоюзы. Правда, вы неграмотны и ходите босиком, но в остальном вы уже почти ничем не отличаетесь от рабочих Лондона или Милана. Вот и прекрасно, да здравствует единый профсоюз!.. О черт, как жмет, нет сил терпеть! Да еще этот пояс… «Сниму-ка я его вовсе», — отчаявшись, решает Патрене.

— Что ты делаешь? Парадный костюм не положено носить без пояса! — еще с порога кричит Торболи.

У него сейчас тоже весьма непрезентабельный вид; новый комбинезон сидит на нем мешком.

— Какой умник выдумал эти парадные комбинезоны?! Как будто у всех простых смертных фигура космонавтов. Впрочем, комбинезон — символ высшей расы, и несиане с завистью глядят на нас. Они давно мечтают о том дне, когда получат право его носить.

Патрене кривит рот в презрительной усмешке.

— Так мы далеко уедем. В один прекрасный день какой-нибудь грязный туземец займет мое место, наденет комбинезон, пояс с бриллиантами…

— А ты что, всерьез принимаешь эту церемонию? Ерунда, обычный аттракцион. Сегодня парадное гулянье и бенгальские огни. А завтра туземцы, довольные и веселые, снова выйдут на работу.

— Ну а если они вздумают устроить забастовку?

— Вмешается полиция. Смотрел передачу из Парижа? Три тысячи рабочих были на пять секунд полностью парализованы. А после того как они пришли в себя, поверь мне, — у них пропала всякая охота бастовать. Ты же сам знаешь, что профсоюзы в этих случаях даже полезны. Имеешь дело с их представителями, а не с неорганизованной массой, которая, словно обвал в горах, внезапно погребает всех и вся.

— Здешние туземцы никогда не станут цивилизованными людьми.

— Не спорю. Но полиция и не подумает применять к ним обычные методы. На Нес полицейские прибыли с отдаленных планет, где интеграция была осуществлена совсем недавно. Они не станут церемониться со всякими там забастовщиками — разгонят их силой. Ну ладно, надевай пояс и пошли. Остальные уже на космодроме.

Патрене повиновался. Элиспринт мгновенно доставил его на стоянку вертолетов, откуда он, уже пешком, добрался до космодрома. Навстречу ему с радостным криком устремилась Роза. Она тоже была в радужной накидке и комбинезоне, плотно облегавшем ее полнеющую фигуру. Другие дамы также щеголяли в комбинезонах, сшитых с таким расчетом, чтобы подчеркнуть красоту женских форм.

«Нет, Розе не помогла и пластическая операция. Она похожа на манекен, кривящийся в жалкой улыбке».

А вон и губернатор. Он важно спускается по трапу и приветливо машет всем рукой. Толпа напирает на барьер, из репродукторов глухо выплескивается гимн землян «Свободны мы», губернатор улыбается ослепительной улыбкой, телеоператоры проверяют камеры. Сейчас губернатор произнесет слова приветствия — всего несколько фраз; церемониал продуман до мельчайших подробностей. Может, хоть на сей раз он не станет читать по бумажке? Нет, он вынимает из кармана листок: «Я рад, чрезвычайно рад и польщен, что удостоен чести передать «Новой Италии» приветствие от жителей Объединенной солнечной системы».

«О мудрый губернатор, ты не произносишь без бумажки даже краткие слова приветствия, а я не написал ни строчки, хотя Торболи предупредил меня заранее. Что я скажу рабочим?»

Вереница лимузинов» катит по улицам «Новой Италии», по обеим сторонам которых стоят толпы людей и дружно хлопают в ладоши. В небе проплывают полицейские машины. Их сирены воют совсем не торжественно, а пронзительно-мрачно. Иатрене просто не в состоянии выносить этот свист, он охотно зажал бы уши, если б не сидел в открытой машине рядом с губернатором.

Но вот традиционный парад машин окончен; теперь ему предстоит держать речь перед рабочими. А они уже собираются на огромном заводском дворе, который служит одновременно посадочной площадкой для личных вертолетов владельцев предприятий и технического персонала.

Правильный шестиугольник двора заканчивается большим полукруглым зданием, где размещаются различные службы. У входа в здание воздвигнут помост, на который строго по ранжиру поднимаются представители местных властей. В центре становится губернатор, справа от него — Патрене. Рабочие — а их собралось не менее пяти тысяч — уже вышли из цехов, все в чистых робах; на груди, чуть пониже миниатюрного трехцветного флага с двумя сплетенными кольцами, красуется позолоченный значок с крупными буквами CAT — Солнечная ассоциация тружеников. Но эти солнечные труженики босы, и к тому же от них нестерпимо пахнет.

Патрене еще издали чувствует этот противный болотный запах, который не в силах заглушить духи и ароматные мази дам.

Первым произносит речь губернатор. Он подносит листок бумаги прямо к своему классическому носу, а тот в свою очередь вздымается к светлому небу (и это в черный день провозглашения на Несе профсоюза!), и гнусавит:

«Свободно и честно…» Снова хруст бумаги, и снова из носа с шипением вырывается: «…справедливость, порядок!»

Наступил черед Патрене. Роза поправила ему проклятый пояс, он схватил микрофон и, переходя на крик, завопил: