Она нащупала ногами дно и встала.

– Ну ладно, может, когда-нибудь все-таки и надоело бы. Но, согласитесь, этот остров напоминает рай на земле. Сколько же в мире красоты!

– Вполне с вами согласен. – Он скользнул взглядом вдоль ее стройных ног, женственных изгибов талии и бедер, выпуклости груди.

Неизъяснимое беспокойство, ощущение какой-то лихорадки в крови настигло и заполнило все существо. Глаза вдруг затуманились, дыхание участилось, стало прерывистым. Ей показалось, что они остались совсем одни в этом мире и есть только ласковое прикосновение воды, яркий, ослепительный свет солнца и плен его глаз, проникающих ей прямо в душу.

– Пойду оденусь, – сказала она чуть резче, чем намеревалась.

На обед они ели рыбу, пойманную Джеем, запеченную на огне с овощами и зеленью и посыпанную сушеной мякотью кокоса. Ничего более вкусного Эвелин в своей жизни не ела, и она снова почувствовала себя свободно и непринужденно. Луис с Джеем ели много и с большим аппетитом, лишь изредка перекидываясь парой-тройкой фраз. Глядя на них сейчас, никто бы не догадался, что один из них хозяин, а другой слуга, подумала Эвелин. То, что между боссом и его подчиненным существует еще и крепкая мужская дружба, не оставляло никаких сомнений.

Картина была мирная, почти идиллическая. Ровное, успокаивающее потрескивание хвороста в костре, вздохи ветра в верхушках пальм, солнечные блики на воде, прозрачная синева неба и серебристая зелень воды в лагуне – все это было так красиво и романтично, так ласкало взор и услаждало слух, что у нее и впрямь промелькнула мысль, что она могла бы остаться здесь навсегда. Глупость, конечно. Она пожалела, что в спешке забыла взять фотокамеру, но, разумеется, невозможно запечатлеть на пленке того ощущения умиротворения и первозданной райской красоты, что окружала ее.

Эвелин попыталась представить себе жизнь, связанную с бесконечным риском и напряжением, которую, должно быть, приходилось вести Луису, и как он должен дорожить такими вот мгновениями покоя, когда его веселый, чуть насмешливый голос вывел ее из глубокой задумчивости и она поняла, что задремала. Он предлагал отнести ее в лодку.

– Нет-нет, что вы, – встрепенулась она, с трудом открывая слипающиеся глаза. – Я уже проснулась. Прошу прощения, я не думала… Мне не следовало засыпать… Который час?

– Пора возвращаться. – Луис тихо засмеялся, и смех его прозвучал неожиданно ласково в теплом неподвижном воздухе. – Просыпайтесь, соня.

Она улыбнулась ему лучезарной улыбкой и, чувствуя себя полной дурочкой, поднялась на ноги и откинула с лица волосы. По крайней мере, у меня хватило ума переодеться в рубашку с брюками, которые я взяла с собой. Она подумала, что эта одежда будет ей защитой, своеобразными доспехами, и оказалась права, так как она защищала ее не только от коварных солнечных лучей, но и от его настойчивых взглядов.

Она позволила переправить себя на яхту и продолжала пребывать в каком-то оцепенении, пока примерно на середине лагуны не обнаружила, что они идут в противоположную от города сторону. На какое-то мгновение ее охватил глупый, невесть откуда взявшийся страх.

– Куда мы плывем? – спросила она, и все остатки сонливости разом слетели с нее.

– Домой, – с улыбкой ответил Луис. – Отсюда до моего дома гораздо ближе, к тому же в доках сейчас час пик и велика вероятность надолго застрять там в пробке. Если мне не удастся уговорить вас поужинать с нами, значит, отвезу вас в гостиницу.

С нами? Он сказал «с нами», значит, Сандра будет обедать тоже? Значит, она снова ее увидит?

– Боюсь, я неподобающе одета для официальной трапезы, – угрюмо заметила она.

– Никакой официальности, уверяю вас. Все совершенно по-домашнему. К тому же, как только мы приедем, вы сможете принять душ. – Он помолчал, затем добавил: – Если пожелаете, моя экономка может принести вам саронг, который, по-моему, вам чрезвычайно пойдет.

Она бросила на него подозрительный взгляд, но, не почувствовав в его словах никакого скрытого смысла, немного расслабилась и позволила себя уговорить. Ну что ж, саронг так саронг. Кстати, саронг весьма удобная и комфортная одежда в этом климате, в чем она уже успела убедиться на личном опыте, ибо приобрела себе парочку и надевала в самую жару.

Да только зря она размечталась, что вновь увидит Сандру. Девушки и на этот раз в доме не было. Как объяснил Луис, она звонила, сказала, что задержится еще на один день, и попросила брата забрать ее на следующее утро. Это не могло не расстроить Эвелин и у нее возникло какое-то тревожное нехорошее предчувствие, хотя она не могла понять, с чем оно связано. Она провела чудесный день, Луис вел себя как джентльмен, Джей почти неотлучно находился рядом. Так откуда же вдруг взялась эта тревога?

Постепенно она начала сознавать, что то напряжение, в котором она жила последние несколько лет и которое подталкивало и помогало ей в ее поисках, незаметно изменило свою направленность. Пока она принимала душ и потом заворачивалась в совершенно новый, персикового цвета саронг, на нее постепенно снизошло озарение и она поняла, что за странная тревога зиждется глубоко внутри нее и не хочет отпускать. Приходилось признать, что то место, которое занимала в ее мыслях Сандра, медленно и неуклонно вытеснил Луис, став главным объектом ее мыслей, ее желаний.

Нет, желание видеть Сандру отнюдь не уменьшилось, просто другая цель стала для нее важнее. Чем больше она узнавала Луиса, тем больше хотела знать о нем; чем дольше находилась с ним рядом, тем сильнее жаждала его общества. Он увлек ее, занял все ее мысли, заинтриговал, заинтересовал, чего не удавалось до него ни одному мужчине.

Этот вечер стал повторением предыдущего, но, как ей показалось, на этот раз они чувствовали себя друг с другом намного свободнее. После ужина они остались вдвоем в большой гостиной. Шторы были подняты, и сквозь пышную листву сочился серебристый лунный свет.

Эвелин поймала себя на том, что неотрывно смотрит на Луиса, не в силах отвести глаз, и почувствовала, как краска заливает ей шею и лицо. Наверное, вот так же кролик смотрит на удава, мелькнула у нее абсурдная мысль, перепуганный, завороженный, не знающий, как вырваться из этого гипнотического плена. Он улыбнулся так дерзко и торжествующе, что по его глазам было понятно: он удовлетворен произведенным впечатлением.

Однако взгляд его оставался холодным. Интересно, подумала Эвелин, приходилось ли ему в жизни испытывать нечто такое, от чего его взгляд наполнялся теплом? Радость, нежность или, быть может, страсть? Как бы ей хотелось стать той, кто растопит осколки льда в этих бездонных черных глазах.

Он не произнес ни слова, но она словно сомнамбула встала и пошла к нему. Ее зеленые глаза потемнели и мерцали в теплом полумраке комнаты, губы слегка подрагивали. Одетый в темные брюки и светлую льняную рубашку, он был как всегда неотразим и резко выделялся на фоне бежевой обивки кресла. Он сидел, вальяжно развалясь и закинув ногу на ногу, и, будь на его месте кто-то другой, Эвелин сочла бы эту позу несколько развязной. Но у него она выглядела свободной и непринужденной. Когда она подошла совсем близко, он опустил ногу и откинулся на спинку кресла. Остатки здравого смысла слабо шевельнулись где-то на задворках ее сознания. Она остановилась, не решаясь подойти ближе, но он поймал ее за руку, притянул к себе и, не давая возможности вырваться, крепко сжал коленями ее ноги. Страх и возбуждение, которого она никогда прежде не испытывала, боролись в ней в эту минуту.

Все ее инстинкты, кроме одного, кричали о том, что нужно бежать, но тот единственный оказался сильнее всех остальных. Он удерживал ее, не давая пошевелиться. Сквозь подрагивающие ресницы она смотрела в его жесткое, уверенное, красивое лицо и злилась на себя, злилась на него и в то же время желала его и боялась, что зашла уже слишком далеко и что ей теперь не выбраться из этой пропасти, в которую ее затягивала ее собственная слабость и сила его магнетизма.