И действительно, столп учености без определенного места жительства и работы, лишь пожал плечами, цапнул с ладони Дарды монету в пол-малика, пробормотал краткую хвалу Никкаль (ибо учителя и писцы также числились по ведомству Госпожи Луны) и вытащил таблички.
Осваивать буквы оказалось нетрудно. Возможно, учитель предпочел бы, чтоб ему попалась менее понятливая ученица, тогда бы он смог набить кошелек потуже. Но Дарда-Паучиха теперь сама устанавливала себе необходимый предел знаний. Буквы из под ее руки выходили корявые, но она не собиралась вырабатывать писарский почерк. Главное – научиться читать. А тут, как в стрельбе и фехтовании, необходима была практика. Прописи, которыми она пользовалась для обучения, уже были изучены, а для чтения свитков, хроник и поэм Дарда еще недостаточно навострилась. И тогда она вспомнила о манускрипте, истлевающем в тайнике.
Она извлекла то, что спрятала. И принялась изучать.
Теперь ей с первого взгляда было ясно, что это писание вышло из под руки женщины, и женщины не простой. Поскольку в благородном сословии Каафа женщин и мужчин обучали писать почерками, по виду совершенно отличными: так, чтоб их сразу можно было различить. Это объяснил ей учитель, он даже рвался преподать ей пресловутый женский почерк, на что Дарда не согласилась. Женское письмо было не в пример сложнее мужского, декоративней, а в чтении – малоразборчивей, чем письмо мужское. Поэтому Дарда не собиралась тратить время на его усвоение. Следует заметить, что разделение почерков было присуще только аристократам, жреческому и торговому сословиям оно было чуждо,
Но это письмо убитый получил не от жрицы, и не от жены купца. Его писала дама.
От Дарды потребовалось немало усилий, чтобы сложить украшенные завитушками буквы в слова, а слова – во фразы. Угрызений совести она не испытывала никаких. Хотя Дарда научилась многому, с тех пор, как пришла в Кааф, никто из ее наставников не удосужился сообщить ей, что читать чужие письма – дурно. Впрочем, после того, как она забрала письмо с трупа убитого ею человека, все попытки внушить ей это благое правило вряд ли возымели бы успех.
Вот что она прочитала:
"Мой дорогой возлюбленный! Радость моих очей, сладость уст, веселье сердца!
Ненавистный уехал, и вернется не раньше следующего полнолуния. А потому поспеши ко мне, счастье мое, ибо на сей раз ни одно наше желание не останется без ответа. Мы сможем не встречаться украдкой в доме нашей благодетельницы, но убежать отсюда прочь и навсегда. А я знаю, мед моих лобзаний, что жестокосердные родители лишили тебя всякой помощи. Но я, твоя верная, позаботилась обо всем. Тоскуя в разлуке, я подобрала ключи к кладовым Ненавистного, и сделала копии с печатей на замках. А потому немало золота – в монетах и слитках, драгоценных камней, что сияют, как глаза моего желанного, и жемчугов, подобных его зубам, теперь хранится не там, где полагает мой пустоголовый супруг, а в моих покоях. Конечно, за один раз вынести это из дома я не смогу, здесь нужна мужская сила, а потому тебе придется проникнуть в жилище Ненавистного. Но не опасайся, возлюбленный мой, я все предусмотрела! Привратники и охрана не увидят тебя. Поверишь ли, в сад нашего дома ведет потайной ход! Даже Ненавистный не ведает о нем (впрочем, что он ведает, глупец?). Мне же рассказала старая Туффаха, служившая еще моей свекрови. Ненавистный бы лопнул, узнай он, что вытворяла его покойная матушка, добродетели которой он так восхваляет! Но к делу. Узнай же: есть храм Псоглавца, за ним роща из тополей, а в ней высохший колодец. Если спустишься туда, запали факел и увидишь ход. Идти нужно, пока не сосчитаешь десять раз до ста. Если услышишь, как журчит вода – значит, ты уже рядом, ты идешь под каналом, что орошает наш сад. Наверх ведет лестница. Ты выйдешь прямо в сад. Я сделаю так, что в доме из слуг останутся только женщины и старики. Мы возьмем наши сокровища и убежим, куда пожелаешь, и будем жить, ни в чем не зная нужды, наслаждаясь любовью. Я буду ждать тебя каждую ночь, начиная с девятого дня от начала полнолуния. Спеши же прижать к груди твою нежную Хенуфе!"
Итак, Дарда напоролась на историю, что так любили уличные рассказчики в Каафе: старый, глупый и богатый муж, хитрая, сладострастная жена, и молодой любовник-жеребец. Где-то поблизости, похоже, маячит и сводница. Один из персонажей, а именно любовник, поспешая к своей нежной Хенуфе и ее мешкам с золотом, имел несчастье повстречать на своем пути безобразную девочку, почти ослепшую от рыданий. Далее история теряла чистоту жанра: в побасенках о неверных женах обычно дальше побоев дело не шло. В том, что убитый поспешал к "тоскующей в разлуке", а не от нее, убеждало содержимое его кошелька. Значительным оно могло показаться лишь прежней Дарде, никогда не видевшей ни золота, ни серебра. Молодой человек способен был пустить пыль в глаза благодаря одежде, коню, оружию, а вот денег у него было, по меркам Каафа, не густо. И, насколько Дарда могла судить по кратковременному знакомству, она оказала большую услугу не только обманутому мужу, сохранив в целости его достояние (хотя обычно поступала наоборот). Чутье подсказывало ей, что любовник, прихватив золото, не стал бы обременять себя и женщиной. Или, во всяком случае, обременять долго.
Вероятно, Дарда тут же бы и забыла обо всей этой истории, если бы жена-изменница, старательно избегавшая в послании всяческих имен, все же не обмолвилась бы в конце о собственном. А ей была известна благородная дама по имени Хенуфе. Разумеется, Дарда не была вхожа в круг местных аристократок. Но тех из них, что посещали храм Никкаль, она знала и в лицо и по имени. Хенуфе среди них была только одна, и звалась этим именем не более не менее, как супруга правителя города.
Поскольку Иммер считался царским наместником в Каафе, княжеский титул не распространялся на его жену. Ее называли просто "высокая госпожа Хенуфе". Высокой она, однако, не была, равно как и карлицей тоже – чуть ниже среднего роста, в цвете лет и цветущей наружности. Пышногрудая, пышнобедрая брюнетка, с родинками на розовых щеках и густо насурьмлеными черными глазами. Жена наместника никогда не претендовала на место первой дамы Каафа, преспокойно уступив его матери Теменун. Она была из тех женщин, что любят возлежать целыми днями на пуховых подушках, кушать сласти и мечтать. Или так представлялось Дарде.
Ан вон какие страсти в ней играют!
А может быть, не в ней?
Вполне могло оказаться, что письмо написано совсем другой женщиной! Ведь нигде же не говорилось, что отправительница живет в Каафе. Или в Каафе живет еще какая-то Хенуфе, о которой Дарде ничего не известно. Или она все же соблюла осторожность и подписалась вымышленным именем, поскольку госпожа супруга градоправителя никак не производила впечатления женщины, недавно потерявшей страстно любимого мужчину. А главное – князя Иммера по всякому бранили в Каафе. Называли его хитрым, жадным, корыстолюбивым, подлым, вероломным. Как угодно, но только не дураком. Да и позволил бы человек, замешанный в стольких интригах, и всегда обращавший их себе на пользу, столь нагло себя обманывать и обкрадывать?
Что же, это было легко проверить. В письме упоминался храм Псоглавца. А таковой в Каафе имелся. Псоглавцем здесь именовали одного из чужеземных богов, пришедших по караванным путям. Изображался он в виде человека с собачьей головой, чем и заслужил такое прозвище, а каково было его настоящее имя, в Каафе давно забыли. Хотя, благодаря веротерпимости горожан, Псоглавец нашел в Каафе спокойное пристанище, почитателей у него было немного, и в основном, приезжие. Ибо Псоглавец считался проводником души с этого света на тот (или обратно, если кому сильно повезет), а в Каафе никогда особенно не задумывались о загробной жизни и посмертных странствованиях.
Дарда родилась далеко от Каафа, однако местные взгляды вполне разделяла и в святилище Псоглавца не ходила. Но где он расположен, ей было известно. И однажды вечером Дарда отправилась в том направлении.
