- Неужели вы думаете, что убийца - это я?
- Ничего я не думаю, только вижу, что вы не в своей тарелке. Отчего бы это?
- Отт,ого, что моя дочь в положении. И все начинается сначала.
Старший лейтенант Буриан вдруг почувствовал, что в тесной комнатушке финансового отдела, где они сидели, стало невыносимо душно. Одной рукой он распахнул настежь окно, второй расстегнул тесный воротничок форменной сорочки. Ну вот, окно открыто, воротник расстегнут, но жарко по-прежнему.
Ясно, все тепло излучается этой женщиной.
Но в голове вихрем проносится мысль: «А ведь это она убила Шайго».
- Я подозреваю, вы сами заметаны в этом деле!
- Кто, я? - Анна сделала протестующий жест.
- Именно вы. Почему вы так рьяно выгораживаете Гезу Гудулича? Это очень подозрительно.
- Но ведь я сказала почему!
Офицер, чтобы скрыть смущение, взял в зубы сигарету.
- Верно. Об этом вы сказали.
- У меня сегодня просто расшалились нервы. Зажигалка никак не желала высекать искру.
- Если говорить правду, вот этого-то я и не понимаю. Отчего вы нервничаете? С признанием насчет Гудулича вы могли бы и подождать. Тут кроется что-то другое, о чем вы пока не желаете говорить.
Рука Анны непроизвольным жестом прикрыла рот. Сомнений быть не могло, она что-то скрывает, какую-то тайну.
Окутанный облаком табачного дыма, Буриан выглядел твердым и неумолимым.
- Вы ничего не должны скрывать, - строго взглянув на собеседницу, произнес офицер.- Расскажите мне сей час все начистоту.
Анна покорно опустила голову, а когда подняла глаза, взгляд ее был светлым и чистым.
- Хорошо, я скажу вам все откровенно. С той минуты, когда я узнала, что моя старшая дочь беременна, я нахожусь в таком отчаянии, что способна на все.
- На все?
- На все.
Она вдруг спохватилась.
- Нет-нет, ради бога! Неужели вы думаете, что убийца - это я?
- Ничего я не думаю, только вижу, что вы не в своей тарелке и изо всех сил стараетесь выгородить Гезу Гудулича, которого еще никто ни в чем не обвинил. И который к тому же вовсе не является вашим возлюбленным.
- Вы полагаете, я вам лгу?
- Я полагаю и вижу, что вы способны навлечь на себя подозрение безо всякой вины. Скажите же наконец, что вас так вывело из себя?
Анна Тёре принялась перебирать кончики своей шали, как это делают крестьянские девочки.
- Разве я не сказала? Сказала, все сказала. Когда я узнала, что моя старшая дочь, которая учится в Будапеште, в положении, я пришла в отчаяние… Это означает, что все в нашей семье начинается сначала. История повторяется, и поэтому я готова…
- На все?
- Да. На все.
- Погодите минутку. Когда вы узнали о ее беременности?
- Когда? - Глаза Анны расширились.- Она мне написала. Из ее письма.
- Когда пришло письмо?
- Вчера. Или, может, позавчера.
- Покажите письмо. Оно у вас с собой?
- Нет.
Буриан мог поклясться, что Анна смущена, хотя и старается скрыть это. Он встал и, подойдя к печурке, швырнул туда окурок.
- Поймите меня, прошу вас,- сказала Анна.- Несчастьем всей моей жизни было то, что я поверила троим мужчинам и от каждого из них у меня родился ребенок. Отец Дёзёке, шахтер, был моим женихом, мы собирались пожениться. Младшая моя дочь, Идука, даже носит фамилию своего отца.
- Да, да, я слышал об этом…
- Наверное, от нашего председателя Гудулича. Начиная с третьего класса Ида, постоянно донимала меня вопросами, почему у нее другая фамилия, чем у Эммушки и Дёзёке. «Потому что твой отец жив,- объясняла я,- и у нас даже есть его фотокарточка». С тех пор она молится на ату фотографию как на святыню и очень счастлива, что над пей не насмехаются в школе, как над другими.
Буриан неожиданным движением взял Анну за руку, и она замолчала. Молчал и Буриан.
На пороге комнаты, открыв дверь без стука, возник какой-то человек в сапогах. Увидев знакомую женщину, сидящую в обществе офицера, он тихонько присвистнул и, попятившись, беззвучно закрыл дверь.
- О чем вы собираетесь мне рассказывать? О том, как познакомились с Гудуличем, или о происхождении Своей младшей дочери?
Анна выдернула руку, из руки Буриана.
- Что мне ответить на это?
- Не отвечайте ничего.
- Если бы не Геза Гудулич, меня давно не было бы в живых. Можете мне поверить!
- Вы легко воспламеняетесь, Анна.
- А вам известно, что говорили обо мне, когда я подала заявление о приеме в члены кооператива? «Эта Анна Тёре три раза уходила из села и каждый раз возвращалась с новым ребеночком».
- Вам не следует все время об этом думать…
- Все собрание восстало против меня. Один только дядюшка Геза встал на мою защиту.
- Дядюшка?
- Другие тоже его так называют. И если кто-нибудь заслуживает благодарности, так это он. А у него из-за меня одни неприятности! Вот и жена от него ушла из-за меня. Взревновала и ушла.
- Ну, если вам верить, после вчерашней ночи для этого есть основания. Не так ли?
- Так, конечно… И я всегда буду стоять за Гезу Гудулича. Если нужно, и присягну.
- Всегда?
- Всегда.
- И во всем?
- Во всем. Потому что я знаю, он этого достоин. Разве он обязан был меня защищать? Да ни капельки. А он сделал это перед всем селом. Я никому и никогда не рассказывала об этом. А вот вам рассказала. Расскажу и о том, как появилась на свет Идука. Ее отец был старшим лейтенантом, как и вы. Одна только Дитер знает эту историю, больше никто.
- Кто такая Дитер?
- Жена Йожефа Дитера, моя напарница, мы с ней работаем на винограднике. Дядюшка Геза нарочно поставил нас вместе, чтобы на селе не трепали попусту языками. Он сказал: «У Дитер семеро детей, она женщина честная и справедливая. Когда-то в одном классе училась с этой потаскушкой».
- Так и сказал - «потаскушкой»?
- Нет, конечно. Это я так сказала. А он выразился иначе, с самым добрым намерением: «С той, на которую понапрасну указывают пальцами». Так что же, рассказать вам про Идуку?
