Не успел, как говорится, отлить из нефритового пузыря на том же вокзале — мент останавливает. Тоже косится на мою щетину и спрашивает, есть ли у меня документы. А потом спрашивает, есть ли у меня ножик! Ненавязчиво так, интеллигентно спрашивает, словно бы ему просто колбаску порезать.
Короче, пулемета я ему не дал, но сам подумал себе: «Надо побриться! Хорошо выбритый, улыбающийся аутист, практикующий управляемые сны, — вот наш ответ грязным инсайдерам, которые все на свете делают через ЖЖ».
И с этой мыслью, с девятым томом Кастанеды под сердцем покинул столицу. По приезде домой Ксюша сообщила, что на нее опять как-то странно подействовали мои пересказы с дон-хуанского: она стала видеть во сне свои ноги. И правда странно: в оригинале речь шла о руках. Ну да ладно. Главное, что она вещи в реку не роняет и чужие машины не бьет.
Еще через неделю — новая напасть. Вроде и в Питере уже, в городе аутистов. И побрился даже. Но меня не пускают в казино в кедах! Присутствующий Носик вынужден сказать охранникам что-то типа: «Если вы пустите этого аутиста в кедах, мы в вашем казино оставим кучу бабок, а если вы его не пустите — мы вам все стекла перебьем и на вашей вывеске напишем слово ХУЙ несмываемой пастой ГОИ!»
Тогда меня сразу пустили. Но я крепко призадумался. И даже занялся большим теннисом. Пора было радикально вернуться в простую человеческую реальность.
Проклятие Кассандры
Искушения лучше всего ловят нас, как раз когда мы уже решили, что все позади. Марта-Фрай давно говорила мне об «Амфоре», и я уже успел позабыть эти разговоры к тому времени, как тренер на теннисе научил меня «подрезать». Но хитрые инопланетяне-мокрецы не дремали.
Домик издательства на набережной Карповки мне сразу понравился. Вокруг типичная евклидовская угловатость Питера, а тут речка — раз — и выворачивает эдакую живописную петлю… На шею, ага.
— Прочитал. Круто. Издадим уже осенью, — заявил улыбчивый Вадим Назаров по поводу «Паутины».
— А у него еще продолжение есть! «2048», — заметила Марта, которая привела меня к издателю.
— Продолжение? Отлично! — оживился Назаров.
— Ну, не совсем продолжение… скорее, отдельная книжка… И не совсем доделано… — замялся я.
— Ладно, ты мне пришли какие-нибудь готовые куски почитать.
Я прислал то, что было написано для журнала «Internet». Типа, первая книга дилогии, вторую сейчас доделываю. Назаров тут же поставил книгу в план на весну.
И как тут, скажите, не поверить в инопланетную закулису, которая тайно дергает за ниточки литературного процесса? Одна и та же виртуальная шутка оборачивается против меня второй раз! Сначала Аля купила у меня ненаписанный албан, который пришлось в спешке сочинять, пока журнал не закрылся. И вот опять то же самое. Только это уже ненаписанная «дилогия», двумя отдельными книжками вслед за «Паутиной». Три албана в год! Еще с утра спокойно фигачил ракеткой по желтым мячикам, а к вечеру я уже гребаный профессиональный писатель!
# # #
На самом деле, каждый писатель пишет в жизни всего одну книгу. Хотя издавать может и больше. Это либо черновики, либо разбодяженные повторы удачного решения в новой обертке. А основная книга — все-таки одна. Где-то посередке между черновиками и повторами.
Поэтому радикальным и при этом очень гуманным средством борьбы с писательской болезнью было бы вот что: запретить выпускать более трех книжек одного автора. Хотя и три, конечно, многовато. Лишняя отмаза, чтобы написать вторую и третью после первой. Но это, повторяю, гуманно. И не только в отношении автора, но и в отношении окружающих. Ну вспомните, что я там говорил об опасных аутистах. Сразу не соскочишь, слишком сильная ломка.
Если развивать эту отмазу и дальше, во второй книжке многие удачно исправляют ошибки первой, но еще не впадают в искушение штамповки сериалов.
Что же я мог исправить в «Паутине»? Послушать критиков? Так с ними все ясно. Телкам нравится, а критики-мужики — просто инфантилы, Голлимудом воспитанные.
Значит, исправлять нечего? Нет, есть. Просто они этого не заметили. Но человек с расширенным сознанием всегда видит свои ошибки сам.
Проклятый Франкенштейн моего первого албана начал оживать практически сразу после публикации «Паутины» в Интернете. Все сбывалось. Все самое поганое.
Первое совпадение процитировал Рома Лейбов:
«С другой стороны зала раздалось заунывное старческое бормотание: „Линк… линк… лин… клин… клин!..“ — какой-то ретроград купил мультимедийную версию „Киборща“ Вознесенского. Бормочущий голос закончил превращение „линка“ в „клин“ и смолк, но после паузы начал следующий круг: „Яху… яху…“ Я не стал дослушивать, к чему в этот раз сойдется Вознесенский, и поднялся на второй этаж».
В реальности Вознесенский написал поэму про Интернет в конце 2000-го. Он не допер до шутки с Yahoo! но был очень близок. У него все начиналось словами «Я вышел в сайт», дальше шла откровенная психиатрия:
Только выбегу поутру,
с горки с выгибом посмотрю:
за Рублевским шоссе — ru,
и в брусничном бору — ru…
До таких тонкостей я в своих прогнозах, конечно, не додумался. Хотя знал, что раньше Вознесенский бегал голышом перед иностранными корреспондентами, показывая им свою версию «Купания красного коня». Но теперь он, значит, бегает везде, где есть «ру». Его уже видели на Рублевском шоссе и в брусничном бору. Поступают тревожные сообщения из Румынии и Руанды. Остерегайтесь говорить слова с «ру», граждане! Даже когда вы произносите их шепотом, не успеете оглянуться — а за спиной у вас уже стоит… А я, выходит, косвенно поспособствовал.
Следующую неприятность, предсказанную в «Паутине», заметили уже несколько человек. Цитату публиковали даже с фотографиями реальных подтверждений.
«Говорили, что нынешняя мэр города, ярая феминистка, развернула широкую, хотя и неявную кампанию против фаллических символов в городской архитектуре. Законодательному Собранию, посвятившему этой проблеме специальное закрытое заседание, как будто удалось отстоять некоторые крупные столбы и стамески, понатыканные на больших площадях. Но что касается столбиков поменьше, их спешно реконструировали с учетом новых политико-архитектурных веяний, то есть заменяли на низкие круглые павильончики, прудики с умеренными фонтанами и прочие композиции горизонтально-вогнутой ориентации. Стало быть, Петр с Московского вокзала оказался одним из пострадавших.
Еще минут пять я прогуливался вокруг огромных губ, держащих петровскую голову, и от нечего делать пытался представить, как звучало бы пушкинское „Я памятник себе…“, если бы и соответствующий Столп заменили на символ противоположного пола. Какое определение стоило бы тогда поставить вместо „выше“?»
Казалось бы, Валентина Матвиенко ничего такого не делала специально. Однако, став губенатором Питера в 2003-го, она дала послабление в вопросе, который давно отличал Питер от Москвы. Я говорю о Церетели.
Культурная подоплека церетелиевских подарков, установленных в восемнадцати странах мира, всегда вызывала у меня подозрение. Ежу понятно, что французы сами могут изваять себе Оноре де Бальзака, греки — Колосса Родосского, а американцы — монумент памяти жертв 11 сентября. Они и сами говорили тысячу раз, да все без толку. А сколько отказов еще не дошло до прессы! Я слышал, Япония отказалась от бетонного ядерного гриба Церетели высотой в полтора километра. А Колумбия вежливо, но настойчиво попросила Зураба не строить посреди Боготы небольшую горную цепь, символизирующую кокаиновую дорожку.
Однако возникновение памятников Церетели неподвластно никаким планам. Они возникают в любом случае, сами по себе. А потом столь же самостоятельно ищут себе место. Год за годом я видел, как они бродят по Европе, скрипя стальными суставами и гулко вскрикивая «Ты еще крепкий старик, Розенбом!» при встрече с собратьями. Иногда они возвращаются. Иногда образуют группы. Николай Чудотворец, более всего чтимый русскими, оседает в Италии. Туда же едет Гоголь, почитающий Николая. Но Гоголю не люб маленький городок Бари, и он остается в одном из парков Рима — благо там уже есть Пушкин, а еще обещает подтянуться Брюллов. Тем временем Де Голль и принцесса Диана ищут друг друга в Москве, где их не узнают даже послы их собственных стран: о такой конспирации могли только мечтать мушкетеры Дюма. А усталый стометровый Колумб, которому не дали причалить в пяти американских городах подряд, наконец пришвартовывается в Пуэрто-Рико, потратив на свой трип 30 миллионов баксов. Но путь в Латинскую Америку уже проложен, и вслед за Колумбом туда гребет его брат-близнец Магеллан: он вот-вот откроет для себя Уругвай, где без него как без зонтика. И наконец, эти несчетные отряды Георгиев-Победоносцев, эта армия клонов, захватившая множество ключевых точек нашей планеты, от штаб-квартиры ООН до площади в Тбилиси!
