— Продолжайте. Я слушаю вас. Поймите, у нас может просто не хватить времени.

— О, господи, эта женщина самая настоящая Лукреция Борджиа. На уме одно — интриги.., убийства.., как бы кого отравить.

— Пожалуйста, факты, — решительно произнес Мейсон, садясь за стол и глядя пристально на Сару Ансел.

— Я понимаю, понимаю… Так вот, по требованию следователя эксгумировали тело Гортензии Пэкстон. Было установлено, что ее отравили. И сделала это Мирна Давенпорт!

— Когда вы узнали об этом?

— Когда вернулись домой и нашли под дверью извещение о телеграмме. Мирна позвонила на почту и выяснила, что на ее имя пришла телеграмма, в которой говорилось, что ей немедленно, в любое время дня и ночи, надо позвонить отправителю.

— Продолжайте.

— Мирна, конечно, позвонила этому человеку, и тот сообщил, что Керонер эксгумировал тело Гортензии, взяв внутренние органы на анализ.

— И что же?

— Поверьте, мистер Мейсон, я в жизни не была так шокирована. Мирна спокойно положила трубку и как ни в чем не бывало сказала:

— «Тетя Сара, перед сном пойду покопаюсь в саду».

Мейсон удивленно поднял брови.

— Она помешана на своих цветах, — продолжала Сара Ансел. — Это ее единственное увлечение в жизни. Но.., погодите, сейчас вы узнаете, на что она способна.

— Я жду.

— Я совершенно выбилась из сил. Я уже не молода.., не могу носиться сломя голову.., срываться в такие путешествия.., весь этот шум.., ночные перелеты. Мне хотелось только одного — поскорее рухнуть на кровать, но я решила принять горячий душ. Поднялась к себе в комнату, вошла в ванную — она находится наверху и окнами выходит во внутренний дворик, и увидела внизу Мирну Давенпорт. Как, по-вашему, что она там делала?

— Именно? — нетерпеливо спросил Мейсон.

— Спокойно рыла яму. Довольно глубокую. Вовсе не возилась со своими цветами. У нее в руках была лопата, и она рыла яму.

— Понятно.

— Я принялась наблюдать за ней. Мирна взяла какие-то небольшие бумажные пакетики, бросила их в яму и стала засыпать их землей. Засыпав, тщательно закрыла яму заранее заготовленным дерном, так что ничего нельзя было заметить.

— Дальше?

— Я, конечно, не сводила с нее глаз. Я не люблю совать нос в чужие дела, мистер Мейсон, но ведь существует простое здоровое любопытство.

— Как поступили вы?

— Я тут же спустилась вниз и схватила эту святошу за руку, на месте преступления.

— Что же между вами произошло?

— Я спросила, что она делает, и она, представьте себе, ответила: когда ей становится не по себе, она идет в сад окапывать цветы, дабы им легче дышалось, что теперь она успокоилась и пойдет спать и проспит двенадцать часов подряд.

— А что вы ответили?

— Я попросила показать то место, где она копала, но она заявила, что это не имеет значения и мне тоже необходимо поспать.

— Что было потом?

— Я продолжала настаивать на своем.

— Понятно.

— У меня, мистер Мейсон, сначала сложилось впечатление, что эту скромную, робкую женщину любой может обидеть. Но если бы вы видели ее в тот момент. Заупрямилась, и все тут. Опустила глаза, и ни с места. Только твердит свое:

— это совсем неважно, не имеет значения, что я, тетя, устала и разнервничалась из-за ночного перелета и мне лучше вернуться в дом.

— Что дальше?

— Тогда я решила действовать напрямую и выяснить, почему она лжет. Я спросила, для чего она вырыла эту яму, а она ответила, что никакую яму не рыла.

— Вот как?

— Я вырвала лопату у нее из рук и направилась туда, где она копала.

— И что же?

— Тогда она во всем призналась, но сказала, что не чувствует за собой никакой вины. И все это таким ровным, спокойным голосом. Вот ее слова: «Тетя Сара, не делайте этого». Я спросила: почему, и она ответила: «Потому что я уложила дерн так, чтобы ничего нельзя было заметить. Если вы его тронете, станет ясно, там что-то спрятано».

— Продолжайте, пожалуйста.

— Затем я спросила, что именно она закопала, и как, вы думаете, она ответила?

— ?!

— Пакетики с мышьяком и цианистым калием! Как вам нравится?

— Неужели?

— Представляете?! Эта мерзавка стоит передо мной и нагло утверждает, что она экспериментировала с различными составами для опрыскивания своих цветов и что они — вот ее слова — «содержат сильнодействующие активные ингредиенты». Мышьяк она купила. Цианистый калий раздобыла в лаборатории мужа. Она давно использует их для борьбы с вредителями, а теперь, понимаете, испугалась, как бы эти яды не вызвали кое у кого подозрения. Так и заявила: в данных обстоятельствах лучше избавиться от всего этого.

— Как же вы поступили?

— Вы скажете, что мне самое время обратиться к психиатру, но тем не менее я поверила. Она так спокойно и просто говорила, что я не могла ей не поверить. Мне даже стало жаль ее. Я принялась утешать Мирну и сказала, что не могу понять, как она не сделалась истеричкой после всего… Так вот, я обняла ее, и мы вернулись в дом. Я поднялась к себе и едва заснула, как раздался стук в дверь. Это пришла экономка. Она сообщила, что в доме полицейский, который немедленно хочет нас видеть по делу исключительной важности.

— И в чем заключалось это дело исключительной важности?

— В лаборатории установили, что в трупе Горти содержится мышьяк, и окружной прокурор хотел бы допросить Мирну.

— Так, так, продолжайте.

— Таким образом Мирна оказалась у окружного прокурора.

— А вы?

— Со мной ничего не сделали. Только спросили, как долго я нахожусь в доме. Я ответила. Мне задали еще несколько вопросов и оставили меня в покое, а Мирну повезли на допрос.

— Как реагировала Мирна?

— Как обычно. Спокойно и тихо. Даже не повысила голоса. Лишь сказала, что будет рада помочь следствию, хотя ей хочется спать, поскольку она всю ночь провела на ногах у постели заболевшего мужа.

— Что было дальше?

— Почем я знаю. Ее увезли. И я стала размышлять. Припомнила, что Эд Давенпорт взял с собой шоколадные конфеты. Вы знаете, мистер Мейсон, она сама говорила мне, что положила их ему в сумку. Говорила, что он такой беспомощный, совершенно не умеет укладывать одежду и все такое.

— Здесь нет ничего необычного. Почти все жены занимаются этим.

— Я знаю, но это означает, что именно она положила те конфеты. После ее ухода я стала их искать. Я только хотела убедиться и…

— Что вы искали?

— О, то, что могло бы мне помочь.

— Вы отправились в ее комнату?

— Э.., да.

— Что же вы нашли?

— Я нашла в комоде коробку с конфетами, похожую на ту, которую Эд Давенпорт брал с собой, отправляясь в поездку, — вишня в шоколаде. Она сама неравнодушна к сладкому. У нас в жилой комнате лежали две такие коробки, и Мирна как-то предлагала их мне. Я взяла две конфеты, не больше, — приходится следить за фигурой. Однако вы понимаете, что это значит. В свете последних событий. О, Боже! Она ведь могла отравить и меня! Нет! Это сама судьба указала, чтобы я взяла неотравленные конфеты. Представляете! Даже предлагала взять еще. Мне тогда показалось подозрительным, с какой это стати она проявляет такую настойчивость, и вот, оглядываясь назад, понимаю, что эта мерзавка с самого начала обманывала меня. Я даже начинаю припоминать вещи, которые раньше мне казались незначительными, сейчас все становится на свое место. Это самая настоящая Лукреция Борджиа. У нее на уме одно — как бы кого отравить или убить!

Мейсон ненадолго задумался, потом произнес:

— Разрешите задать вам несколько вопросов. Насколько я понимаю, вы с миссис Давенпорт, будучи в Кремптоне, все время находились вместе. Вы…

— О, нет, это не правда. Она оставалась с глазу на глаз с Эдом, когда я ходила принимать душ. Потом еще раз, после того, как доктор сообщил о смерти Эда и запер дверь, а я пошла звонить вам. Да-да, я припоминаю, что она разговаривала с каким-то мужчиной, когда я возвращалась. Тогда я не придала этому значения, поскольку подумала, что кто-то из соседей пришел выразить ей свое сочувствие, но теперь уверена — это был ее сообщник. Он, вероятно, потом проник в кабину через окно, надел пижаму Эда и выкрал тело Давенпорта, спрятав его в своей машине. Затем вернулся в кабину, выждал, когда во дворе появился свидетель, снова вылез через окно, сел в машину и был таков.