Недаром Святые Отцы во все времена призывают нас воздерживаться от бездумного хохота, предостерегают, что исконный враг человека неустанно стремится внушить мысль о том, что его самого в природе нет. А раз нет его, то, стало быть, нет и Бога. «Расслабься и получи удовольствие!» — не к этому ли призывают нас с голубых экранов и со страниц серо-желтой прессы, из динамиков многочисленных радиостанций в режиме нон-стоп нескончаемые юмористы и пародисты, сатирики и хохмачи.
Нынешней масс-культуре, как выясняется, претит изображение старости, болезни, высоких чувств, человеческого страдания. Всего, что «напрягает» — ум, душу, сердце. Да-да, и не просто страдания, но даже такой естественной для нас, людей, грусти при созерцании одной из важнейших тайн этого мира — смерти. Помню, как был изумлен, услышав в недавнем выпуске теленовостей о том, как в Германии некто пригласил на похороны своего близкого человека... клоунов (!), чтобы участники траурной церемонии не сильно грустили. Неужели это и есть та самая выдающаяся европейская культура, которую вот уже которое столетие пытаются выдать нам в качества образца для подражания отечественные либералы?!
Вспомним, ведь еще полтора десятка лет назад не было разнузданных юмористических марафонов такого масштаба. И прежде, конечно, юмористы-сатирики специализировались на затасканных сюжетах про тещу-злыдню, коварного соседа, завидущую подругу, друзей-выпивох, туповатого начальника и т. д., но все это было несколько иного уровня и не в таком диком количестве. Теперь же — какой телеканал ни включи, ощущение такое, что попадаешь в дурдом, обитатели которого соревнуются, кто больше выдаст непотребств. Чего стоят одни похотливые «новые русские бабки» и козлоногие «новые русские деды» с пошлейшими текстами и омерзительным кривлянием! Неужто не обрыдло?! Ну, как после увиденного и услышанного прикажете неокрепшей душе относиться к собственным бабушкам и дедушкам, к старости вообще?
А это уже даже не настораживающее, а пугающее число переодетых в женское платье мужчин, что во все времена считалось мерзостью пред Богом! Постоянное публичное глумление над мужчиной — главой семьи, отцом, мужем, воином — тема отдельного разговора. Конечно, что скрывать, пьянство, наркомания, слабо выраженные волевые качества, нежелание и неумение создать крепкую семью и воспитывать собственных детей в чистоте и вере, защищать Родину — все это есть, преодолеть этот частокол способны сегодня не все русские парни, и это наша с вами общая беда. Но важно то, как об этом говорить. В том же несмолкаемом ржанье, что обрушивается на граждан нашей страны с раннего утра и до поздней ночи, нет даже намека не то что на боль или сострадание — но и на малейшее сочувствие. Только глумление — при полном равнодушии к нашим общим бедам.
Зрелища вместо хлеба
Иное дело юмор, о котором Борис Полевой написал как-то, что он «как чеснок, с ним любую гадость съешь, да еще и облизнешься». И вправду, замечательная такая легкая приправа к горьким блюдам, предлагаемым подчас жизнью, что, впрочем, тоже совершенно нормально. Но вместо этого — сплошь тошнотворные «пищевые добавки» взамен полноценного питания. «Также сквернословие и пустословие и смехотворство не приличны вам, а, напротив, благодарение. .. Никто да не обольщает вас пустыми словами, ибо за это приходит гнев Божий на сынов противления; итак, не будьте сообщниками их», — увещевает святой апостол Павел (Еф. 5, 4, 6). Но многие ли из нас способны расслышать эти слова, исполненные тревоги и боли!
«Хлеба и зрелищ!» — требовала в античные времена от своих правителей толпа. Так отчего такой перебор со зрелищами ныне? Не оттого ли, что недобор с хлебом?! Как-то в одной из бесед на эту тему одна молодая журналистка возразила мне: но ведь смех, как известно, продлевает жизнь! Думается, что если и продлевает — то совсем не такой смех. Та вакханалия гогота, которую мы наблюдаем сегодня, ничего общего со смехом не имеет. И жизнь она никому не продлевает. Хохмачей и гогота в России все больше и больше, а живут русские люди все меньше и меньше...
Многое, что у нас на слуху с детства, приобретает с возрастом иной, сокровенный смысл. В том числе известная поговорка о том, что хорошо смеется тот, кто смеется последним. Мне думается, что речь здесь идет о не схожей ни с чем земным радости от грядущего лицезрения Христа, Его Пречистой Матери, сонма лучезарных ангелов небесных и святых угодников — как величайшей награды для тех немногих, кто не стремился превращать свою земную жизнь в одно непрерывное веселье и кто предпочел плач над собственным несовершенством хохоту над недостатками ближнего. Воистину: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся» (Мф. 5, 4).
5. Родной «непонятный» язык
Начать эту главу хотел бы с воспоминания детства. Сколько раз тогда и позже, в течение многих лет, приходилось наблюдать, как поминают усопшего. В тщательно убранной квартире или небольшом бакинском дворике, выметенном и политом из шланга, а то и в огромной брезентовой военной палатке на случай непогоды сидят мужчины всех возрастов и внимательно слушают муллу, который долго (тогда казалось бесконечно долго) размеренным речитативом читает на арабском языке суру из Корана. Женщины находятся в другом помещении, но и там происходит подобное. Мужчины только что вернулись с кладбища: все устали, голодны, из-за жары очень хочется пить, но никто не шелохнется. И чай, и поминальная трапеза будут потом — сейчас же все посвящено только одному.
Многих из этих людей я хорошо знаю: это соседи по дому и улице, здесь же мои ныне покойные папа, дядя, дед. Поразительно то, что никто из присутствующих вообще не знает арабского языка! Несколько человек откровенные атеисты, не исключено, что таковым был и сам усопший. Но как строги позы слушающих, как почтительно склонены их головы, как сосредоточены люди. Это происходит, как мне кажется, еще и оттого, что они стремятся уловить в убаюкивающем речитативе чужой речи знакомые слова, а таковые пусть изредка, но все же встречаются. И это подспудное стремление людей хоть к какому-то осмыслению происходящего так понятно, так естественно. Но, повторяю, — ни звука, ни лишнего жеста: такова сила традиции, глубокого уважения к предкам.
Вспоминаю и собственное изумление, когда друг шепнул мне, что мулла, приглашенный на похороны его бабушки, вычитывал слова молитв из небольшой записной книжки, в которой они были записаны от руки кириллицей (!). В те времена проблемы с духовным образованием существовали во всех религиозных конфессиях, и ныне я вспоминаю этот эпизод по иной причине. Повторяю, люди, которые не понимали содержания читаемого им на чужом языке текста, тем не менее внимали ему в ненарушимом молчании, даже с неким трепетом.
Много лет спустя поведал об этом человеку, подвизающемуся в исламском богословии. Он ответил мне, что язык священной книги представляет непреходящую ценность сам по себе, вне зависимости от того, понятен ли его смысл. Даже простое слышание этого текста, этих звуков, пытался он внушить мне, благотворно влияет на душу слушающего.