Ее душа была преисполнена мира и спокойствия, сходного с описанным Доном Хенли в «Орлиной песне». Не хватало лишь одного – мужчины, которого она любила.
При мысли о нем Джейн сладко потянулась. Роберт Фоли и его сильное тело. Серебряные нити в непокорных волосах. Невинные губы. Загадочное прошлое. Удары сердца учащались сообразно ритму ее мыслей, она выгнула поясницу, чтобы мягкая поверхность топчана коснулась места, жаждавшего прикосновения.
Джейн бросилась вниз без парашюта с высоты в миллион футов, и он был ее счастливым приземлением. Он спас ее от унижения, бедности, разрушения, явился начальным импульсом необыкновенного успеха. Однако чувства, которые она испытывала по отношению к нему, не имели со всем этим ничего общего. С самого первого момента, едва она очнулась в той старинной клинике посредине неизвестности, в ней зародилось электризующее ощущение, вспыхнувшее, когда его предполагаемо профессиональные пальцы прикоснулись к ней, пробудив сознание того, что она приближается к краю нового душевного состояния. Она боролась с этим состоянием, решив покончить с прежней Джейн, и хотя в какой-то степени ей это удалось, тем не менее новое чувство не исчезало. Ей некуда было идти, и он оставил ее в своем доме. В его симпатичном лице она улавливала напряженность и некую нерешительность, отсутствовавшую в момент, когда он предложил ей остаться у себя. В этом городе, где укоренился порок, сам ход развития событий давал основания подозревать его во всех смертных грехах, и ее новое, полное подозрений сознание рассматривало разнообразные варианты. Сердце ее уже уступило, но все оказалось совершенно иначе. Таинственная, сладкая развязка не наступала, и по мере того, как проходили дни, Джейн начала задавать себе вопрос: «А почему, черт подери, нет?» – и затем сама стала хотеть того, чего сперва опасалась.
Постепенно новое состояние начало овладевать ею. Вот тот, кто ей нужен, – глубокий человек, не эгоист, имеющий цель в жизни и обладающий непреклонной волей для ее достижения. Фоли не то, что Билли Бингэм – мальчишка, обуреваемый взрослыми мечтами о власти и мести. Его характер сформировался и сложился, жизнь его была посвящена цели столь высокой, что нужно вставать со стула при одном ее упоминании. И она должна соперничать с этой целью. Словно существовала некая иная женщина-соперница, прекрасное создание, стоявшее выше всякой критики и упрека. Он посеял в сердце Джейн семена экзотического цветка, именуемого ревностью, сладкий запах которого добавлял нечто пикантное в дилемму, именуемую любовью.
Однако события развивались чересчур быстро, а их взаимоотношения продвигались вперед слишком медленно. После переломной встречи с Питом Ривкином жизнь Джейн почти перестала принадлежать ей. По его указанию вокруг нее возникло волшебное облако, и всеми неизвестными ей доселе деталями новой ее жизни стал заниматься созданный им огромный людской механизм. Вложения, страховки, дом в Бенедикт Каньоне (игрушка одного промышленника из Германии, уставшего от своего «голливудского периода»), машины, инструкторы театрального мастерства, зеленая карта и многое другое – все появилось практически в одночасье. Платиновые кредитные карточки Амекса, золотые – Висас, конверты со стодолларовыми банкнотами возникли одновременно с армией художников-визажистов и парикмахеров, массажисток, шоферов, служанок и маникюрщиц, которые обступали ее в невообразимо ранние утренние часы, когда весь мир безмятежно спал. Днем шла тяжелая, изматывающая работа на съемках «Ночей», от которой ныла спина, а по ночам она пыталась заснуть, преодолевая возбуждение дня и мечты о расстилающемся перед ней мире.
Конечно же, она переехала от Роберта в Беверли-Хиллз, в отель «Ханада». Иногда они встречались: за сандвичами в студийной столовой, за обедами, после напряженных съемочных дней и перед ранними отходами ко сну, так как только ранний сон давал силы подниматься на рассвете, однако разлука и невероятный успех Джейн углубляли разделявшую их дистанцию. Это выводило ее из себя здесь, в Долине, потому что она знала, что он желал ее. Тысячу раз видела она это желание, сквозившее в его жестах, в огне бушующей страсти, таившемся в глубине страждущих глаз. И она желала его – Боже, как она хотела его – в Сан-Фернандо, когда ночная духота опускалась на нее, превращая ее одинокое ложе в поле битвы с безмолвным желанием, сминая простыни и пропитывая потом рубаху. Она молила темноту открыть тихонько дверь и впустить к ней ее возлюбленного.
Единственный, похожий на землетрясение поцелуй, и больше ничего. Он оторвал себя от нее, словно совершил преступление – преступное деяние, которого избегал, но которого желал больше, чем самой жизни. Что за сила сковывала его страсть? Какая сила останавливала его руку и не давала ему поступать по велению сердца? Он хотел обладать ею, но не любил, а она находилась здесь, ждущая, взывающая о любви. Каждый совместный день они прожили словно муж и жена – по выходным ходили за покупками в магазин Ральфа, ели халву у Фрэнка, читали книги, сидя в комнате порознь, но удивительно вместе, по выходным загорали на берегу маленького бассейна. Было столько возможностей, столько шансов для интимного сближения, но облака загораживали солнце страсти, и в моменты, когда все шло «как надо», вмешивалась непонятная сила и все портила.
Джейн никак не могла понять, в чем же дело; она подозревала, что тому имелась причина, коренившаяся в его прошлом, которое он не станет обсуждать с ней. Он не все время был врачом. Он стал им позднее. Это все, что она знала. А чем он занимался до этого? Кто, если такое было, любил его? Кого, если такая была, любил он? Для нее это оставалось загадкой. Согласно взаимной договоренности ни один из них не старался проникнуть в глубь прошлого другого.
Джейн предоставила мыслям течь самим по себе. Роберт Фоли. Сладкая мечта полуденного каньона.
Загорелая грудь ее дышала все ровнее. Она лениво облизнула губы и закрыла глаза; затем, застыв на несколько секунд на подкидной доске трамплина, она взлетела вверх и начала погружаться в распахнувшуюся навстречу глубину сна.
