Остается всего один шанс. Другого не будет. И чтобы выполнить свой адский план, Джули была готова принести себя в жертву. То, что она намеревалась осуществить, значило для нее конец всего: карьеры, репутации, феноменальных доходов. Она мрачно усмехнулась; ее пламенеющее лицо исказилось от гнева. Но игра стоит свеч, ибо Джейн не выдержать того всесожжения, которое уготовлено ей. Пусть, как Самсон, пострадает и Джули, уничтожая свою сестру; все равно эта жертва – лишь малая плата за наслаждение от осуществленной мести.

Она прижала тяжелую пачку сигарет к резко вздымавшейся груди, и вздох со свистом вырвался сквозь ее стиснутые зубы. Она была готова воспользоваться ужасным содержимым пачки – наводящим страх оружием своего возмездия. Скоро, теперь скоро с этим будет покончено. Все закончится опустошительной местью, обиды и предательство будут наконец смыты потоком, который унесет их всех.

Она проталкивалась через толпу в студии ближе к Джейн и все бормотала под нос свое обещание, но ее тонкие сжатые губы не выдавали тайну принятого решения.

– Я никогда не прощу тебя, сестренка. За то, что ты есть, за то, кем была, за все то, что ты мне сделала. Обещаю, что отныне ты каждую минуту будешь испытывать боль.

Палец Билли Бингэма лежал на спусковом крючке револьвера в двадцати футах от Джули и в шестидесяти от Джейн. Похожий на симпатичное пугало, сгорбившись в своих вытертых голубых джинсах, он неуклюже стоял посреди нагромождения камер, кабелей, электропроводов и микрофонных журавлей. Он был изможденный, осунувшийся и бледный как смерть, но вместе с тем походил на ангела, настолько простодушное выражение его лица не сочеталось с местью, на которую он решился. Взгляд Билли блуждал, он задыхался в переполненной студии и изо всех сил старался не упасть в обморок. Голова у него раскалывалась от боли, страдания были невыносимы, когда особенно сильные приступы сотрясали его. Но все же он был благодарен этой боли, потому что она не давала забыть ему, зачем он здесь. Никогда раньше ему не приходилось никого убивать. Это предстояло сделать в первый раз и наверняка в последний. Ему очень хотелось, чтобы все получилось. Но обморок грозил разрушить его планы. Нужно было продержаться еще немного. В ближайшие несколько секунд все должно решиться.

Он стал сползать вниз, черные пряди волос упали на лицо; он попытался стереть с лица пот перевязанной рукой. Голова разрывалась от острой пульсирующей боли, он никак не мог сосредоточиться. Это будет исключительно творческая, искусная работа. Ни живопись, ни скульптура не идут ни в какое сравнение с тем, что он готов совершить. Это будет превосходно, да что там, просто красота, прекрасное действо в этом непростительно испорченном мире.

Таким опустошенным он никогда себя не чувствовал. Все кончено. Он иссяк.

Вот и боль говорит о том же. Ужасная рана, вызвавшая эту боль, посылала импульсы из его мозга. Никогда больше он не сможет писать картины, которые были смыслом его жизни. Поэтому жизнь должна закончиться. В двадцать пять красивое, сильное тело, выразительные глаза, замечательное мировосприятие художника, которое заурядный ландшафт обращало в саму красоту, становилось больше ненужными подпорками игры, которая тянулась весь последний год. Занавес должен закрыть наполненную ненавистью драму его жизни, и тот, кто должен опустить занавес, уже близко… совсем близко.

Сквозь плывущий перед глазами туман он мог разглядеть ее и подумал о пуле, а еще о том, как поддержать свое усталое тело. Дрожащей рукой он сжал рукоятку револьвера и, пошатываясь, направился через набитую оборудованием студию к той, кого он собирался убить.

Роберт Фоли несся, словно адские уголья жгли ему пятки. Парковочная стоянка была в четверти мили от студии, где снимался сериал «Завтра будет новый день», и непроницаемые проволочные заграждения мешали ему подъехать прямо к цели. Легкие его работали, как кузнечные мехи, он вдыхал раскаленный воздух Сан-Фернандо-Вэлли, ноздри раздувались – ведь ему приходилось заставлять тело проделывать то, к чему оно не привыкло. Он был худощавым, тренированным, но бежать четырехсотметровку в полной одежде в этой ужасной духоте – это уж чересчур. Пот катился по нему градом, тело отказывалось повиноваться, но он мчался, чтобы не допустить трагедию, не дать ей свершиться.

У него в голосе звучала призрачная музыка, погребальные мелодии сливались с взрывными аккордами тревоги и страха. Вот-вот могло свершиться ужасное, непоправимое преступление, и он был единственным человеком во всей Вселенной, который мог его предотвратить. Несколько минут назад он узнал тайну, которую знал, казалось, всю жизнь. Через годы он пронес в себе, не сознавая этого, ключ к тайне. Теперь его долг и предназначение – захлопнуть ящик Пандоры и предотвратить преступление.

Он уже видел толпу, сплетение проводов, гирлянды огней и движущиеся камеры, но продолжал бежать, и, хотя сердце разрывалось у него в груди, дрожащие ноги упрямо несли его в студию. На крыльце среди декораций, представлявших Тару, он увидел Джейн, маленькую, безмятежную, такую беззащитную. Облегчение заполнило его. Съемка не остановлена. Еще нет. Значит, он не опоздал.

Но для чего должно быть поздно? Ужасная дилемма оставалась неразрешенной, и Роберт Фоли вновь сделал усилие, чтобы окончательно решить, что же ему делать. Чтобы спасти ту, кого он любил сейчас, ему нужно предать ту, которую когда-то любил еще сильнее. Даже в этот миг, когда его тело совершило невозможное, часть его сознания твердила «нет». Он раздвоился: одна половина запрещала, другая желала… Что же победит – будущее или прошлое?

Весь ужас был в том, что он и сам этого не знал.

Он остановился. На него посматривали с любопытством. Позади платформа с камерой приподнялась на фут или два над съемочной площадкой. Роберт Фоли больше не колебался. Он вскочил на платформу, и его дикие блуждающие глаза принялись шарить по человеческому муравейнику, кишевшему внизу. Внезапно он увидел ее. Через площадку, расталкивая телевизионщиков, как Красная Маска, двигалась угрожающая фигура Джули Беннет. В вытянутой руке у нее был сжат, как символ судьбы, коробок, содержащий такую опасность, что у Роберта Фоли кровь застыла в жилах. Как стрела к цели, Джули Беннет неумолимо летела к ступеням Тары. Летела к Джейн.