— Передвижной?

— Да, сеньор. Находится на транспортном средстве. Машине или судне. Зарегистрирован на имя Уайт Игла.

Так или иначе, не все было потеряно, оставалась, пусть заочная, связь с жрецом, которой — по крайней мере я на это надеялся — можно воспользоваться, если раздобыть немного денег.

Я вернулся домой. Куда мне еще было деться? Проглотил таблетку форсалина, выпил стакан чистой воды и глотнул кислорода: думать надо было на свежую голову.

Я тщательно перебрал в памяти весь разговор со стариком.

Главное заключалось в том, что никто, кроме меня, не получил энергана. И еще:старик и те, кто стоял за ним, явно не только не опасались рекламы своему товару, но, судя по всему, были даже заинтересованы в этом — недаром старик поддержал мое намерение написать о них и даже посулил щедрое вознаграждение.

В таком случае — что делать дальше?

Вопреки предположениям моего друга Панчо бизнесмена из меня не получится. Но я журналист, хотя сейчас и не у дел. И если разработка первой золотоносной жилы — бизнеса с энерганом — мне не по плечу, почему бы не взяться за вторую? Материала у меня с лихвой хватит на три, даже четыре репортажа. А пока они будут напечатаны, я докопаюсь до чего-нибудь еще, узнаю реакцию общественности, проведу опрос среди ученых и специалистов нефтяников, шоферов и мотористов, проинтервьюирую нефтяных магнатов, даже самого Мак-Харриса, если потребуется (в качестве главы “Альбатроса” он отлично знаком с проблемой), встречусь с президентом Федерации борцов за чистоту планеты, профессором Луисом Моралесом, свяжу энерган с проблемой создания новых источников энергии, которые не будут загрязнять окружающую среду, и т. д. и т.

д. В этой сфере журналистской деятельности у меня достаточно богатый опыт.

Было и еще одно обстоятельство. Помнится, старый жрец сказал: “Мы (кто такие «мы», черт побери!) будем с нетерпением ожидать ваших репортажей. И если они будут так же хороши, как те, с Огненной Земли, непременно дадим вам знать о себе”. За этим обещанием таилась перспектива новой информации и, следовательно, новых репортажей…

Вне себя от возбуждения, наглотавшись кислорода, воды и витаминов, я сел за пишущую машинку и стучал до полуночи. На одном дыхании, почти без помарок, я написал шесть тысяч слов — ровно на четыре номера.

Изложил всю историю — начиная с письма голубом конверте и кончая своим последним разговором со стариком индейцем. Опустил лишь эпизод с Панчо — иначе он оторвал бы мне голову. Тем самым утаил и номер радиофона “Энерган компани”.

Особенно подробно и красочно расписал я священнодействия жреца над ведром и зернами энергана, бурление воды, ледяной холод. И как я гонял на машине, как побывал на набережной Кеннеди… Мне не пришлось искусственно нагнетать напряжение, оно исходило из самого перечня подлинных событий. И нарочито неожиданно прерывать рассказ тоже не пришлось, ведь так оно произошло на самом деле. А заголовок напрашивался сам собой:

Оставив на столе исписанные страницы, я лег спать. И во сне увидел, что нахожусь вместе с сынишками на Снежной горе и блаженно качусь по белому склону, пока не оказался у стеклянной веранды своей новой виллы. А там меня поджидает старый жрец и щекочет мне щеку орлиным пером…

Я проснулся.

Надо мной стояла Клара, бледная, усталая, синие круги под глазами. Она всегда выглядит так, возвращаясь после двух смен.

— Тедди, — озабоченно произнесла она, гладя меня своей шершавой от работы рукой, — ты забыл закрыть кислородный кран. Он всю ночь тек.

Я проворно вскочил, засмеялся, поцеловал ее.

— Не волнуйся, дорогая! Скоро у нас будет достаточно денег не только на кислород и воду. Мы сможем позволить себе даже поездку на Снежную гору, к детям. И ты больше не будешь закрывать никаких кранов!

— Ты выиграл в лотерею? — с надеждой спросила она.

— При чем тут лотерея? Лотерея — это ерунда. Дело гораздо более верное. Скоро все узнаешь.

— Я видела во дворе машину…

— Именно. Причем заправленную. Полный бак! Она сочувственно посмотрела на меня: — Надышался кислорода!

Я ничего не стал объяснять, надел чистый костюм, белую рубаху. В Америго-сити белую рубашку принято надевать лишь в самых исключительных случаях: на свадьбу и похороны. Белизна сохраняется минут двадцать, не больше… Захватив со стола свои странички, я бросил жене “до свиданья” и, провожаемый ее старинным взглядом, сел в машину и рванул с места.

Четверть часа спустя я был в кабинете главного редактора “Утренней зари” — газеты, в которой когда-то работал и для которой так много сделал. Лино Баталли, журналист старой школы, один из немногих, кто сумел удержаться на поверхности после того, как престол достался Князю.

Злые языки утверждали, что этим он обязан своим контактам с главой “Альбатроса" Эдуардо Мак-Харрисом. Лино лет шестьдесят, он всегда безупречно элегантен, с благородной сединой в волосах. Говорит размеренно, обдумывая каждое слово и заглядывая собеседнику в глаза, словно проверяя, правильно ли его понимают.

Уволил он меня не по своей воле — как-никак я был одним из лучших его сотрудников. Но из-за моиx репортажей с Огненной Земли он сам чуть не лишился поста: апперы возмутились моей откровенностью, которая, по их мнению, “лила воду на мельницу левых”. Уволенный из газеты, я безуспешно пытался устроиться на телевидение политическим комментатором — чего проще глубокомысленно прогнозировать события, а если твои прогнозы не подтверждаются, объясняй причину своей неудачи столь же глубокомысленным аргументом: мол, диалектика… Но на телевидение меня не взяли и, чтобы заработать на кусок хлеба, приходилось бегать по полицейским участкам и наведываться в “Сентрал Брэйн”…

Лино Баталли почти всегда печатал мои материалы, если только они не затрагивали острых вопросов. Поэтому я с такой уверенностью положил свои листки ему на стол.

Он удивленно взглянул на меня поверх очков:

— Уж не обнаружил ли ты базу Эль Капитана, Тедди? — с дружеской насмешкой спросил он.

— Базу пока не обнаружил. Зато открыл энерган.

— Энерган?!

— Да. Заменитель бензина. Лино разочарованно улыбнулся: — И ты туда же? Этот твой заменитель, наверно, уже тысячный по счету за последние год-два. Гениальный изобретатель, не признан, голодает, влачит жалкое существование, доведен до отчаяния равнодушием общества и преследованием нефтяных магнатов. Раскрывает душу журналисту и молит о помощи, не то взорвет к чертям нашу планету или предаст себя самосожжению перед воротами княжеского дворца… Право же, Тедди, это не достойно тебя…

— Ошибаешься, Лино, — возразил я. — На сей раз дело обстоит иначе. Сначала прочти материал, а тогда поговорим.

— Прямо сейчас? — он недовольно вскинул брови.

— Сделай одолжение. Во имя старой дружбы. Тут не так уж много. Я посижу в буфете, выпью чашечку настоящего кофе за твой счет. И если материал тебе не понравится, можешь преспокойно вытолкать меня взашей, я не буду в претензии.

Он засмеялся.

— Так и быть, Тедди! И можешь взять к кофе бутерброд с натуральной ветчиной.

Едва я кончил завтракать, как Лино прислал за мной: он читает быстро, иначе ему бы не справиться с грудой материалов, которые попадают к нему на стол.

Я вошел в кабинет. Лино задумчиво протирал очки и даже не взглянул на меня, когда я сел по другую сторону стола. Вытолкает он меня или нет?

— Хорошо, Тедди, отлично, — сказал он. — Не растерял мастерства. Мы напечатаем это в литературном приложении.

— Почему в приложении? — удивился я.

— Как рассказ. Или фрагмент из повести.

— Но это не рассказ, Лино! — воскликнул я. — Это репортаж о подлинном событии.

Он устало вздохнул. Так он вздыхает, когда сотрудники упрямо пытаются всучить ему недоброкачественный материал.

— Теодоро, друг мой, когда журналист начинает принимать желаемое за действительное — это опасный симптом.