Богиня отступила на шаг и посмотрела вверх. Тяжело дыша, опустив одноглазую маску, Нэсс тоже подняла голову. Вдруг она узнала Сойера, и грустная улыбка промелькнула на её лице.

Наступило время выпустить Жар-птицу. Что произойдёт, если он покажет её Нэсс? Он не знал, но у него всё равно не было иного выхода. В любой момент он может упасть в центр кипящего колодца, и тогда станет поздно принимать любые решения.

Он хотел достать Жар-птицу — но не смог пошевельнуться.

Какая-то непонятная сила парализовала его, как, видимо, и другие жертвы, кружащиеся вокруг колодца. Сознание было ясным, но он не мог пошевелить и пальцем.

— Олпер, — отчаянно закричал он. — Прибавь ещё!

Низкий, звучавший в его голосе гром, который он почти перестал замечать, стал сильнее, словно грохот проходящего поезда…

— Вот так хорошо, — сказал Сойер. — Оставь так. Подожди!

Откуда-то снизу и неподалёку послышался шум, словно эхо от шума внутри его черепа внезапно материализовалось. Раздался глухой взрыв. Следившие за сражением айзиры, все как один, повернули головы в сторону шума, который звучал как бы изнутри храма.

Он и шёл из храма.

Взрыв повторился, а вместе с ним послышался грохот рушащихся стен прямо под сияющим золотым облаком, на котором восседали айзиры.

Затем закачался стеклянный пол под тронами. Звон и треск разбитого стекла зазвучал со всех сторон. Айзиры вскочили и негодующе оглядывались, пытаясь понять, кто посмел им помешать. Ещё какую-то секунду Сойер наблюдал, как они стояли в своих развевающихся тогах со стеклянными коронами на головах, а жертвы продолжали мчаться по своим орбитам.

Вдруг в центре золотого неба возникла брешь. В разные стороны полетели осколки и заскользили по гладкому стеклянному полу. Начали разваливаться стены. Через расширявшуюся брешь в стеклянном полу в зал ворвались дикари и бросились на айзиров.

На какие-то мгновенья айзиры растерялись. То, что происходило, было для них совершенно невероятным. Им, тысячелетиями привыкшим к полному и безоговорочному подчинению, казалось невозможным, что кто-то осмелится разбить стену. Что какие-то дикари из нижнего мира могут нарушить священную церемонию и броситься к ним, богам, издавая громкие крики и размахивая ножами, — нет, такое могло случиться только в страшном сне.

Поэтому несколько мгновений они были парализованы.

Затем богиня вдруг закричала, и они словно пробудились, прокричав ей что-то в ответ сильными, звонкими голосами. Сомкнув ряды, айзиры двинулись навстречу селли.

«Неуязвимые идут навстречу неуязвимым», — подумал Сойер, когда раса дикарей приблизилась к расе богов. Какое-то время Сойер видел бледные маски на затылках айзиров, бесстрастно взирающие на него, колодец и богиню, как будто всё это происходило где-то далеко и совершенно их не интересовало. Затем богиня крикнула ещё раз, в ответ из колонны богов прозвучал радостный, торжествующий клич, и над их головами в победном жесте взметнулись поднятые руки. Обеими руками айзиры подняли высоко над головами свои маски, из глаз которых вырывались пылающие лучи.

Сойер увидел, что луч одной из масок был направлен в лицо ближайшего селли, охватившего своей длинной извивающейся рукой айзира. Два луча пронзили толстую чешуйчатую грудь у основания шеи. Лучи прошли сквозь тело, как свет проходит сквозь тьму, и с лёгким мерцанием вышли наружу на спине.

Громадное змееподобное существо пошатнулось. На короткое мгновение глаза селли, похожие на драгоценные камни, засияли таким же зелёным светом, как и глаза маски айзира, а затем со страшным рёвом, не обращая внимания на капавшую из раны на груди золотистую кровь, он бросился на айзира.

Напрасно пытался айзир сдержать с помощью маски-Горгоны нападение дикаря. Селли оказался необычайно живуч. Он обхватил лапами айзира, пытаясь вырвать у него маску. Два титана соединились в смертельной схватке и, не разжимая объятия, кружились по стеклянному полу. От крови селли у их ног образовалась огромная лужа; но вдруг она стала уменьшаться, словно исчезала через невидимое отверстие в стекле.

Прозрачная платформа, на которой стояли троны айзиров, не была жёстким, сплошным перекрытием, висевшим над бездной. Это был качающийся над дымкой круг, крепившийся к стенам сложной конструкцией стеклянных мостов, оставлявших достаточное пространство для кружившихся жертв, предназначенных для колодца.

И в один из этих свободных промежутков упали намертво сцепившиеся айзир и селли. Следом за ним полетела маска, по пути прорезав дымку яркими зелёными лучами.

Их падение в бездну стряхнуло с Сойера последние остатки оцепенения, к нему вернулось сознание. С ужасом он подумал о том, что в случае, когда все айзиры разом используют свои маски в качестве оружия, на это потребуется столько энергии, что не хватит даже одновременного падения в колодец всех кружащихся по орбитам электронов.

Он сосредоточил внимание на тех шумах, которые продолжались в его мозге, пытаясь усилием воли избавиться от охватившего паралича… и преуспел, так как рука начала немного шевелиться.

Камеру, в которой он был заключён, сильно встряхнуло. Открыв глаза, он увидел, как под ним богоподобные айзиры сражались с змееподобными селли, лились потоки золотистой крови; ему бросилась в глаза странная схожесть двух рас, как если бы вторая была отражением первой в кривом зеркале.

Довести до конца ещё неясную мысль ему не удалось. Его камеру тряхнуло ещё раз, и она снова опустилась. Сойер понимал, что сейчас колодец особенно активно требовал новые жертвы. Но хотя их количество росло, яркость сияния колодца явно уменьшалась, и его как бы затягивало дымкой. Ему явно не хватало энергии, чтобы обеспечить ею сразу всех айзиров.

Мимо Сойера с растущей скоростью падали в колодец жертвы. С каждой очередной жертвой колодец слегка оживал. Сжав зубы, Сойер взмолился: «Олпер, прибавь ещё!» — и приготовился терпеть очередную пытку.

На последней стадии жертвоприношения жертва должна сама броситься в колодец. Если жертва сопротивляется, она на какое-то время спасена. Сойер только потому мог так долго сопротивляться и висеть над колодцем, что мозг его не был отключён. Но это сопротивление было не вечным…

Он напрягся, изо всех сил пытаясь дотянуться рукой до кармана, в котором лежала Жар-птица. Ему показалось, что она шевелилась. Но он не был уверен, Сойер взглянул вниз на кипевшее там побоище. Под смертельным зелёным взглядом масок айзиров селли падали как подкошенные, но тут же вновь вставали. Сверкающая золотистая кровь не растекалась по полу, как будто находилась в вакууме, и тела айзиров в объятиях селли парами и тройками падали с краёв платформы в колодец. Даже убитые, селли не разжимали объятий, увлекая за собой айзиров, словно падающие в ад грешники цеплялись за каравших их ангелов.

Неожиданно Сойер понял, почему это место называлось залом миров. Кольцо тронов, опоясывающее страшный колодец, было двухмерным символом Хомадии, окружавшей подоболочку.

Он напряг правую руку и почувствовал, как она шевельнулась, затем ещё раз, после чего смог кончиками пальцев осторожно коснуться кармана. Он не знал, спасёт ли его Жар-птица. Но ничего не делать в такой ситуации было ещё хуже, потому что сила притяжения колодца возрастала. Он старался не смотреть в колодец и не думать о нём. Но помимо его воли колодец звал, воздействуя на все клетки тела, на его подсознание.

Мимо Сойера падали жертвы. Прямо под собой он увидел Нэсс, зорко следившую за богиней. Стоило той, наблюдая за борьбой, слегка расслабиться и потерять бдительность, как Нэсс нагнулась и послала в её сторону зелёный луч…

Он зацепил здоровую руку, в которой богиня держала маску. Другая рука богини висела плетью, и из неё по пальцам стекала кровь. Луч, ударивший из одноглазой маски Нэсс, полоснул богиню по суставам пальцев. Она попыталась закрыться своей маской, но было уже поздно…

Камеру, в которой находился Сойер, тряхнуло ещё раз, и он завис прямо над колодцем. Гром, звучавший в его мозгу, был на пределе того, что он мог выдержать. Увеличить его ещё хоть немного было невозможно. И в то же время он чувствовал, что клетки его организма перестают подчиняться командам, поступающим из мозга, всё охотнее отвечая на настойчивые призывы, долетавшие из колодца. Его кости и мышцы жаждали сладкого забвения и смерти, и только воля сопротивлялась, всё время повторяя слово «жизнь».