Прогоняю морок из головы усилием воли.

Я буду держаться.

Изо всех сил.

— Так что же ты задумал?

— План максимум тебе известен.

— Нет…

Не выдержав, делаю шаг назад.

Спартак наступает, загнав меня к стене.

Все, бежать некуда.…

И никто не придет на помощь!

— Известен.

Пальцы Спартака поддевают мое лицо, невесомо обводят его контур и медленно спускаются на шее.

Гиганстские мурашки, размером с божьих коровок, бегут следом за касаниями мужских пальцев.

Дыхание учащается. Жар бросается в лицо.

Я взволнована и это не скрыть.

Пусть думает, что это от возмущения, а не от предвкушения, которое комом бьется в груди, в горле, в висках, на кончиках пальцев.

— Хочу тебя…

— Ни за что! — выпаливаю.

Спартак сжимает плечо, поглаживая выступающую ключицу большим пальцем.

— В свою…

— Постель?! Чудовище озабоченное!

— Жизнь! — завершает он. — Тебя и сына. В свою холостяцкую жизнь, которую давно пора перевести на новый уровень.

ЧТО?!

Это…. предложение?!

Однако…

Подобного я точно не ожидала, аж зависла…

Даже рот приоткрыла, мама дорогая…

Ноги в коленях подводя.

— А план минимум… — наклоняется. — Поцеловать.

И…. целует.

Спартак

Если это битва, то я в ней продул.

Уложен на обе лопатки!

И кем?!

Этой знойной милашкой, отрастившей и коготки, и зубки, и панцирь, и даже яркий хвост, которым она то и дело бьет меня по лицу, отворачиваясь всякий раз, когда я иду к ней навстречу.

Я и не подозревал, что я обладаю настолько колоссальным, ангельским терпением.

Несколько месяцев в отношении Ренаты и Тимура я передвигаюсь, будто сапер, по миллиметру, не больше.

Стараюсь сдерживать порывы, быть мягким, понимающим, принимающим, терпеливым.

Когда мне говорят, «не сегодня», я лишь отвечаю: «окей».

Если Рената решила, что меня слишком много и не отвечает на звонки, я говорю себе: «ничего страшного, я перезвоню».

Когда она отказывается признать меня отцом, я понимающе сам себя постукиваю по плечу: «ты это заслужил, приятель!»

И да, может быть, я заслужил своим пренебрежением и эгоизмом…

Но неужели мой проступок настолько ужасен?

Я не мудак, не из тех конченных, что вытирают ноги о девушек, не втягивал ее в грязь, не издевался, не измывался.

Все, что я делал, вел себя, как бабник…. Бабник без баб!

На словах только прихвастнул, но я не был ни с кем, кроме Ренаты, и сам себе не позволил увлечься этой девушкой сильно, сам себе крылья подрезал.

Принял решение переключиться на бизнес, чтобы не быть раздавленным, не быть мечущимся без целей и ориентиров.

Если бы я остался, куда бы нас завели эти отношения?

Сомнения….

Сейчас я понимаю, сколько навеянного со стороны было в этих сомнениях, потому что отношения на тот момент мне были не нужны. Я был к ним не готов. Лишенный опоры, мечущийся, не ищущий привязанностей….

Я все это понимаю — о себе.

И понимаю, почему Рената ни слова не сказала о беременности, и за этим пониманием скрывалось открытие, что она — другая, лучше, чем я думал о ней, лучше, чем мне рассказывала подружка ее.

Да и подружка ли она? Эй, я только со стороны, когда откипело немного, смог расценить трезво, что та Машка сама была не прочь прыгнуть ко мне в постель и болтала о Ренате всякое.

Остался крошечный вопрос с засосом, но, если на одну чашу весов положить этот вопрос, а на другую положить то, как я вел себя, о чем говорил, мои чаши ринутся вниз, отягощенные грузом вины.

И….

Признаться, я не хочу.

Ни взвешивать ошибки прошлого, ни копаться в них.

Она была юна и неопытна, я был балбесом, зацикленном на себе.

Мы разбежались, она сохранила моего ребенка, растила его одна, и только за это я не хочу ворошить прошлые обиды, в которых, как водится, было много пустяков и банального недопонимания.

Есть более важные вещи и… более вкусные.

Как поцелуй, который длится и длится.…

Кажется, целую вечность.…

Рената застыла и будто отталкивает меня, но ее руки оплетают шею, и я чувствую, как она сама пропадает в вихре ощущений.

Губы, язык, постукивание зубов.…

Давно забытый вкус.

Новый.

Ее талия, грудь, попа…

Черт, моим рукам стоило бы держаться на месте, но… я не в силах остановить эти блуждания.

Потому что мысленно постоянно с ней и уже задолбался гонять в кулаке до мозолей.

Иного пока и не светит или….

Прижимаюсь крепче, Рената извивается и дрожит, ощутив касание эрекции. Я сам едва держусь, трусь об нее бедрами провокационно, прижимаю ее к себе крепче.

Пьянею от ее реакции и борьбы самой с собой!

Как она старается не вестись и проигрывает.

Стоит признать, в проигравших — мы оба.

Проигрываем чувствам, которые не остыли, вспыхнули с новой силой, подкрепленные обстоятельствами.

Теперь я чувствую между нами особую, крепкую связь.

Тимурка.… Наш сын.…

Ниточка, которая тянется от одного сердца к другому, и посередине завязана крепким узелком.

Мы синхронно разрываем поцелуй в поисках кислорода и тяжело дышим.

Смотрим друг на друга. Я — сверху вниз, она — чуть задрав лицо ко мне.

Красивая, просто, вынос башки.

Зацелованная такая, губки припухли, блеск…

Глаза затуманенные.

Я бы сказал, нас двоих занесло.

Наклоняюсь ещё за одним поцелуем, успев прихватить ее губу, прежде чем она тихо выдыхает:

— Не стоит.

Впрочем, говорит это очень неуверенно, и потому я, посчитав, что имею полное моральное право продолжить, делаю именно это — целую ее снова, поглаживая по попе.

Ничего не могу с собой поделать.

Меня к ней тянет.

Этот срыв в губительно-страстный поцелуй — не по плану, я все-таки поспешил, воля оказалась не так сильна.

Да, я переоценил свою выдержку.

Замкнутое пространство для нас, ее всплеск, мой ответ — искра.…

Бахнуло и теперь не разлепиться…

За спиной — какие-то шорохи.

Рената реагирует быстрее, выбравшись из-под поцелуя, и немного детским жестом вытирает рот.

За нами стоит Тимур, раскрыв рот. В руках — какой-то жуткий и одновременно смешной монстрик, которого он, очевидно, хотел показать мне или маме.

— Тимур, давай мы с тобой немного погуляем.

— Я все видел! — заявляет он.

Рената делает вид, будто ничего не произошло, воркует с ним. Тогда он упрямится:

— Я все видел! — целует ее в щечку. — Вы делали вот так… но до-оо--олго-до-о-о-олго!

— Да, — киваю я, подмигнув ему.

— Нет! — отрицает Рената.

— Я видел!

— Да, ты верно увидел. Я целовал твою маму. Потому что не хочу быть ей другом… Хочу быть любимым, это немного другое.

— Спартак.… — предупреждает меня покрасневшая Рената.

Но я.… да к черту!

Сгорел сарай, гори и хата. Выдержка не моя сильная сторона, а я и так держался, сколько мог, был таким покладистым, до тошноты!

— Хочу быть для тебя папой, — говорю ему.

Тимур аж взвизгнул от радости.

— Только решение за твоей мамой, — говорю я, посмотрев на Ренату.

Кажется, она готова меня убить.

Точно расстреливает взглядами.

Одним за другим, в грудную клетку, пресс, чуть ниже.… О….. Она точно заметила, как у меня крепко встал.

Потом — контрольный — в голову.

Убит наповал. Сражен… любовью и добит головокружительным поцелуем.

А вот не надо быть такой сладкой и вредной колючкой!

— Тимур, об этом мы поговорим позднее.

Рената уводит его в комнату, они там мило шушукаются, играют.

Домик небольшой, я сижу в гостиной и прислушиваюсь ко всему, что происходит, улыбаюсь… обтекая от счастья, которое перспективами меня просто оглушило и ослепило.