И вот тогда я бросился на него.

Надо сказать, это был идиотизм, и ничего-то я не мог против него в своём мелком кошачьем теле. Но как я ненавидел его в тот момент, кто бы знал, кто бы только мог вообразить…

Орди, конечно, это не могло никак повредить. Он перехватил меня за шкирку и только вздохнул.

— Знаешь, тебе надо остыть и подумать о своём поведении, — сказал он. — Ты всё ещё нужен мне, и я всё ещё жду тезисы о любви. Так что… не волнуйся, я объясню остальным, что твой ментальный баланс нарушился из-за взрыва энергий, и ты болтаешь ерунду. Надеюсь, пара часов в самой комфортабельной из маминых клеток поможет тебе восстановить контроль. Потом… Так и быть, мы поговорим.

…

Так я оказался в энергетической клетке, в компании взволнованной Ван-Ван, которая ничего не понимала.

— ..Снежечка, та паучиха из леса околдовала тебя, я понимаю. Но она жрала людей! Завораживала и жрала! Тебя тоже хотела сожрать, и ты… Ты должен посидеть в клетке, пока чары не пройдут.

Я уткнулся носом в лапы.

Орди, похоже, хорошо усвоил свои уроки.

2

Какое-то время я пролежал неподвижно, медленно дыша. Вещи, которые раньше не имели смысла, обрывки слов, вопросов и ответов собрались воедино.

И я, в очередной раз, осознал, каким всё это время был идиотом…

Что не сюрприз. Сколько раз я возвращался к этой точке?

Но этот раз особенный, во многих смыслах.

И я даже…

— Я даже не сказал ей, что я люблю её, — пробормотал я.

— Снеж?

Я вздохнул. Если я веду себя, как сумасшедший, то логично, что меня таковым считают.

Дотянуться до ментального баланса оказалось сложнее, чем когда-либо, но я медленно дышал, развеивая клубы безумия, отчаяния и горя.

— Снеж… — я ещё раз вдохнул, а потом приоткрыл глаза и посмотрел на неё. — Снеж, ты… Ты приходишь в себя?

— О да, — хмыкнул я. — Чары паучихи спадают, если так тебе будет угодно.

Ван-Ван пару мгновений смотрела на меня своими огромными глазами, а потом прошептала:

— Не было никаких чар, правда?

— Да.

— Теперь это выглядит логично… Я даже не знаю, почему я…

Ван-Ван замолчала. И изумлённо уставилась на меня.

— Ты довольно быстро сбросила его влияние, — заметил я устало, — отличный результат. Ты слишком привыкла полагаться на своё чутьё, но не думай, что не найдутся те, кто сумеет тебя ослепить.

Она помолчала, а потом тихо спросила:

— Снеж, а Адан — наш враг?

Я открыл рот и закрыл его, просто не зная, что правильно было бы сказать в ответ. И меня очень подмывало выдать старое доброе “а хуй его знает”. Ну, либо продолжить биться о прутья клетки в истерическом припадке — идиотское занятие, но расслабляет. И позволяет не думать.

Но, к сожалению, меня каким-то образом угораздило стать для этой конкретной юной девы не только учителем, но и, страшно сказать, полноценным опекуном. Потому было бы неправильно просто взять и честно признать несчастному дитю, которое и из подросткового возраста-то толком ещё не выбралось, что единственная взрослая ролевая модель, на которую она может опереться в жизни — потрёпанный жизнью запутавшийся дурак, который только что совершил худшую ошибку в своей жизни и теперь рассыпается на части, мечтая то ли сдохнуть, то ли напиться.

Не дело это.

Ван-Ван и так долго жила в мире, в котором она не может опереться ни на кого. Теперь же, когда у неё есть я…

Я вдруг задумался, не в этом ли, в конечном итоге, заключается та самая причина, по которой люди хотят завести детей. Продолжить и продолжиться, остаться в вечности — эти причины не так релевантны для магов и творцов, как для обычных людей. Равно как и инстинкт размножения в целом.

Но всегда остаётся вот это вот момент: как бы ни была паршива ситуация, у тебя будет кто-то, кто от тебя зависит… Ну, или перед кем в любой непонятной ситуации надо выглядеть максимально круто, мудро и возвышенно.

На поверку, отличный стимул для того, чтобы не развалиться на части.

Я снова очень ярко вспомнил учителя и его манеру ответа на подобные вопросы. Я принял глубокомысленный вид, повернулся к Ван-Ван и серьёзно посмотрел ей в глаза, стараясь скопировать то самое выражение.

— Кто друг, кто враг… — протянул я глубокомысленно. — Ученица моя, в интересные времена ты никогда не знаешь этого наверняка. А у нас, если ты не заметила, всё стало очень интересно.

— Тогда… кто для нас Адан, Снеж?

— Хороший вопрос. Адан — огромная сила, которая, воспользовавшись чужим идиотизмом, вырвалась из клетки и заполучила власть. Но кем или чем он станет для нас дальше… Это покажет только время. Пока единственное, что я могу тебе обещать — нам с ним в конце этой истории предстоит сражение.

— Сражение? Но разве это не значит?..

— Ничего это толком не значит. Это всего лишь говорит о том, что я задолжал глупому кошаку хорошую трёпку… Но вопрос ведь не в том, будем ли мы сражаться с ним, а в том, насколько серьёзны окажутся наши намерения при этом. И вот это уже может определить только череда наших решений. Сейчас это сказать невозможно.

Она моргнула.

— А может… Может, ты просто примешь это решение? Не драться всерьёз, и приехали?

Какая она всё же маленькая.

— К сожалению, глупо думать, что такое решение может принять только один, — ответил я устало. — Более того, иногда даже двоим не дано решать — когда судьба в игре.

— Но Снеж… Разве мы не дерёмся с теми, с кем хотим драться? Зачем драться, если не хочешь? Это не имеет смысла!

Я посмотрел на Ван-Ван с лёгкой насмешкой. Иногда она выдаёт настолько взрослые и сложные суждения, что я забываю, как мало жизни она в сущности видела.

— Обстоятельства и случай, чужая воля и старые обязательства, последствия чужих ошибок и решений, страх и желание жить, путанница и тупик… Есть много причин, по которым приходится драться друг с другом тем, кто драться совсем не хочет, — я отвернулся. — Но это не важно прямо сейчас. Мне действительно нужно отсюда выбраться. Позаботишься об этом?

— Хорошо, Снеж. Я передам Адану, что тебе уже лучше. Ты только…

Она замолчала.

Она уже отвернулась, чтобы уходить, потому я не мог видеть её выражение лица.

Впрочем, я мог предположить.

Судьба, говорите вы…

— Я только — что? — переспросил я вкрадчиво.

— Ор… То есть, Адан, он так много улыбался. Он сказал, что придумал новые аргументы для тезисов о любви, и что теперь, когда он здоров, он проследит, чтобы его родители не делали глупостей. Снеж, быть может… Может, тебе не стоит злиться на него? Что бы он ни сделал…

— Он, очень вероятно, убил единственную женщину, которую я когда-либо любил.

Ван-Ван застыла фарфоровой фигуркой.

Ха.

Сказать это оказалось вдруг проще, чем я ожидал.

Смерть отрезвляет.

Так когда-то говаривала тётушка, и я её не понимал, потому что конечно же нет. Я стоял не на той ступеньке, чтобы понимать. Потеряв учителя, я был чрезвычайно юн; по меркам этого мира — подросток, не имеющий права на фамилиара. Однако, по меркам моего мира тех времён я считался вполне взрослым принцем, который должен драться за трон и принимать решения, если он хочет жить.

И я был полон тогда горечи, и ярости, и отчаяния; гибель учителя и уничтожение Пао-Пао превратили меня в дикую полубезумную тварь, которая готова сжечь мир, лежащий у её ног… Тётушка изволит называть это “модус обиженного на мир Тёмного Властелина”. Теперь я полностью согласен с суждением. Тогда… Тогда я сказал ей убираться и не возвращаться, чего по сей день стыжусь. Но это, на мой взгляд, ярко иллюстрирует то, в каком паршивом состоянии я тогда был.

Сейчас… Не скажу, что я намного лучше, честно. Я ещё до конца не осознал и не поверил; зная живучесть Королей Кошмаров, я не буду верить до последнего, вопреки если не всему, то многому. Однако… Сейчас, глядя в глаза Предвечной, не зная, жива Шийни или мертва, я действительно ощутил ту самую ясность, о которой говорила тётушка.