В таких обстоятельствах, у меня было только одно возможное решение. И я рискнула снова, прекрасно зная, что балансирую на краю.

Просто чтобы больше не видеть разочарование в его глазах. Ну не жалкая ли я?..

Но, куда не поверни, я просто не могла поступить иначе.

…

Подлинная цена такого решения далеко не сразу стала мне очевидна.

В переплетении линий и вероятностей, которые я сама же изменила, в процессе небесного испытания, которое замутняло зрение, я не видела многого. До того момента, как судьба и выбор стали не только очевидны, но и неотвратимы.

Это произошло на заседании, когда мне удалось подавить силу Улыбающегося Кота и повернуть течение ментальных потоков в сторону. Когда спасение Персик стало почти-свершившимся-будущим, линии вероятностей закрутились, меняясь и выпрямляясь, открывая очевидное будущее и очевидный выбор.

Тогда я едва сдержалась от того, чтобы засмеяться.

В ретроспективе стоило ожидать, что все мои заигрывания с силой, все мои (не-такие-уж-и) лёгкие вмешательства рано или поздно ударят по мне волной отдачи. И, учитывая степень вмешательств, она едва ли будет лёгкой.

Но мне всё казалось: это же немного, это же чуть-чуть, это не считается… Забавно понимать, что я в этом смысле не так уж отличаюсь от обычных людей: так же позволяю себе набирать долги, так же ошеломлена, когда платить всё же приходится.

Жалкое создание.

..Так или иначе, в миг, когда выживание Персик стало делом решённым, моя сила окончательно обернулась против меня. И потоки, которые до того подчинялись, вздыбились вокруг, вырываясь из рук, складываясь в совсем незнакомые, новые и откровенно пугающие дороги, над которыми я больше не имела власти, но которые могла видеть очень ясно.

Не бывает силы, власти, любви и свободы — без цены.

Не бывает судьбы без цены.

Что ведёт к простому выводу: за всё, сделанное и несделанное, забытое и обретённое, сказанное и несказанное, нам рано или поздно придётся платить.

Моя цена лежала передо мной очень простым выбором, двумя вероятностями, которые было никак не сдвинуть и не переиграть.

Вариант первый: я раскрываю себя, как иномирного мага и Паучью Королеву. С лёгкой руки Найделлов это бы полностью обесценило мои слова, тем самым нивелируя годы работы для Бонни, успех в суде и плоды своего прошлого вмешательства. Таким способом, ткань судьбы затянулась бы, откатывая все внесённые мной изменения. С большой долей вероятности, всё обернулось бы куда хуже, чем до моей попытки вмешаться. Для многих, включая Бонни и Дар-Кана, и множество фамилиаров.

Недопустимая плата за жизнь Персик, которая, возможно, сумеет возродиться.

То же самое касается Паучьей Королевы.

Так что мне остался вариант номер два: вложить все свои силы в то, чтобы правда обо мне не была раскрыта. И столкнуться с Найделлами лицом к лицу, позаботившись об этой проблеме старым добрым механическим способом…

Признаю, не любимый мой метод. При прочих равных я предпочитаю его избегать. Но ситуация с Найделлами зашла в тот тупик, когда любое решение будет проигрышным. Опять же, чета почтенных демонологов, на мой взгляд, давно и вдумчиво доводила ситуацию до “мы или они” градуса. Всего лишь закономерно, что, коль уж они так любят приходить за магическими существами, рано или поздно кто-то пришёл бы за ними самими.

Это всего лишь закономерно.

Другой вопрос, что у этой дороги, очевидной и прямой, существовал недостаток: сколько я ни смотрела на неё, она завершалась для меня обрывом всех нитей. Развоплощение? Окончательная смерть? Нельзя сказать, пока я не предстану перед Предвечной. Но, учитывая все совершённые мной ошибки, не факт, что мне будет позволено возродиться. Есть вероятность, что я растворюсь во Тьме навсегда — именно потому было так важно сказать свои последние “до свидания”.

Я не ждала, что Дар-Кан ответит: он не склонен лгать о своих чувствах, а уж слово “любовь” для него — пресловутый дракон в комнате…

Ладно.

Я безнадёжна, но мне хотелось, чтобы он ответил.

Солгал, возможно. Или сказал “Я люблю тебя”, имея в виду правду: что любит, пожалуй, не меньше, чем любую из своих жён и наложниц. Моментами чуть больше. Что это увлечение продлилось дольше обычного, потому что я не позволю ему сделать меня частью своей коллекции и потом благополучно забыть. Что ему уютно со мной. Нечто подобное…

Не знаю. Но мне хотелось услышать от него что-нибудь, кроме молчания.

С другой стороны, молчание, если разобраться, тоже вполне достаточный ответ, не так ли? По крайней мере, честный. В конце концов, способность красть чужие сердца он унаследовал от матери. Кто не любит прекрасного Императора? И лишь моя вина, что я тоже угодила в эту ловушку.

Странно винить его в том, что чувствую я.

В любом случае, мои ближайшие ученики и сиблинги знали, что мне предстоит испытание, и неизвестно, когда я вернусь, вернусь ли вообще, и если да, то кто (или что) именно вернётся в моей шкуре — ну, как это обычно и бывает с магическими порогами. Потому в родном мире все необходимые по такому случаю слова уже прозвучали.

Оставалось только одно прощание, которое нельзя было откладывать и пропустить: не люблю множить чужих персональных демонов без необходимости. Особенно если речь идёт о близких мне существах. А Бонни, хоть я никогда и не могла вернуть его чувств в полной мере, всё же стал за эти годы весьма и весьма близким существом.

Теперь, без вуали испытания, закрывающей моё внутреннее зрение, я могла довольно ясно увидеть узор, что сплёлся вокруг меня. И очевидно, что видеть его могла не только я.

А значит, стоит снять часть вины с тех плеч, на которых, волей судьбы, их и так лежит слишком много.

*

— Ты пьёшь многовато валерьянки. Не думал, что у тебя может выработаться зависимость?

Ректор всея Академии резко вскинул голову и моргнул на меня своими огромными кошачьими глазищами.

— Ни…

— Она самая. Не могла уйти, не выпив с тобой за спасение леди Персик.

Бонни выглядел… Плохо.

Как кот под дождём, который надеялся на ласку, но вместо неё получил очередной пинок.

И меня так затошнило от этой ассоциации, что я укрепилась в желании убрать это выражение из его глаз.

— Надеюсь, у тебя осталось то самое полынное вино, что я тебе дарила?

Он встряхнулся.

— Конечно! Но пить его… Такая гадость!

— Что б ты понимал в настоящей горечи, — хмыкнула я. — Впрочем, ладно, так и быть: мне полынь, тебе валериану. Честное деление. И очень похоже на нас.

Он помедлил, потом кивнул, пряча глаза, и пошёл к бару.

Напитки разливались в тишине. Только когда мы сделали по глотку, Бонни всё же нарушил тишину.

— Я не думаю, что есть смысл просить прощения…

— О, не трудись, — фыркнула я, — смысла и правда нет.

Бонни медленно кивнул. Его кошачьи уши, нынче не скрытые чарами, печально поникли.

— Ты права, подобное не прощают.

Я даже слегка фыркнула. Интересно, это я притягиваю драматичных мужчин или они меня?.. Хотя, пожалуй, оба тезиса по-своему верны.

— У меня хороший вкус, — сказала я ему доверительно, пригубив вина, — но и отвратительный тоже. Двойственность, как обычно… Знаешь, я немного завидую людям, которые умеют обманывать себя в достаточной мере и всегда видеть лишь одну сторону медали. Полагаю, им намного проще живётся.

Я позволила словам повиснуть в воздухе, объёмным и вроде бы бессмысленным. Я никогда не была так хороша, как наставница, в словах, Которые Однажды Возвращаются, и Тех, Что Помогают Проснуться, и Тех, Которые Прячутся За Глупостями. Помню, наставница всегда утверждала, что говорит ерунду — и её ерунда до сих возвращается тихим шёпотом знакомого голоса в сотнях ситуаций, когда я теряюсь и не знаю, как поступить. В эти моменты её голос ведёт меня за собой, как дудочка крысолова. И как же я жалею, что в своё время презрительно кривилась, слушая их, или насмехалась, когда наставница принималась писать на стенах ордена…