Думаю, если бы не Адан, всё ещё не вполне отошедший от шокированной задумчивости, но уже включивший свои защитные рефлексы, моя подопечная уже отсиживалась бы в очередном туалете. Но, к счастью, Адан и ребята с боевого были с ней, и это придавало ей уверенности… Более или менее.

Но тем, что Ван-Ван повторно не прокляла Белинду, лично я горжусь.

Потому что сам бы не удержался на её месте.

Честно говоря, единственное, что меня удержало — тот факт, что дева совершенно искренне пыталась помочь Ван-Ван. Так, как сама себе это представляла. Тут ничего не поделаешь: есть на свете категория людей, с которыми что дружить, что враждовать нежелательно. Белинда из таких… по крайней мере, на данном этапе своей жизни.

Только и оставалось, что сквозь зубы благодарить её за неоценимую помощь, дабы не начинать очередной бессмысленный скандал.

Когда наконец-то пришло время расходиться, мои ученички растерялись и переглядывались.

— Может, мы могли бы переночевать вместе? — спросила Ван-Ван. — В смысле, у меня есть запасной матрас на пол. Так мы будем чувствовать себя безопаснее!

Я слегка опешил, не зная, нравится мне это или нет.

С одной стороны, никаких тебе соблюдений приличий, и крохотная квартирка, которой владеет Ван-Ван, мала даже для нас двоих. Я построил себе, конечно же, некоторое подобие ширмы, и в целом старался уважать пространство моей подопечной так, как это только возможно. Добавить туда ещё и Адана? Верх неприличия. Даже с учётом моего присутствия, допустимо только в походе.

С другой стороны, в этом мире правила насчёт разделения мира на мужские и женские половины куда менее категоричные, чем у нас. Недостаточно строгие на мой вкус, но да возможно я просто слишком стар для некоторых вещей. И по-хорошему очень даже может быть, что Адану действительно стоит переночевать где-нибудь подальше от своих родителей эту, последнюю ночь. Завтра их уже заберёт Фаннд, и будет мне счастье, но до того…

В общем, я сам не знал, как к этому относиться, но Адан решил за меня.

— Спасибо, но я не могу, — ответил он. — Завтра мне надо будет отдать родителей Фаннду, и… В общем, есть пара вещей, которые я хотел бы у них спросить.

Мне это, понятное дело, не очень понравилось.

— Что они могут сказать тебе, чего ты уже не знаешь? — спросил я осторожно. — Ты уверен, что ты вообще хочешь слышать их ответы?

— Да, я думаю, они должны мне по крайней мере ответы. Только так я смогу их отпустить.

Я вздохнул. Сколько народа уже танцевало на этих граблях?

И снова всё то же самое: что лучше, знать или не знать? И не стоит ли оставить некоторые ответы лежать там, где им и положено — в могиле?

— Слушай, Адан, — сказал я устало, — я не могу тебе это запретить по определению, потому что да, это твоё дело. Но я считаю, что прямо сейчас ты совершаешь ошибку, и немалую. Серьёзно, парень… Твои так называемые “любимые родители” для тебя теперь — всё равно что мертвецы, вне зависимости от реального положения вещей. И искать ответов, смыслов и оправданий у мертвецов — паршивая затея, никогда на моей памяти не кончалось хорошо. У них нет и не может быть ответов, которые бы тебе помогли, понимаешь? Они никогда не скажут тебе то, что ты хочешь от них услышать. Они просто не могут.

— Дело не в помощи! И ничего от них я не хочу слышать!

Ну-ну…

— ..Просто есть вещи, которые я хочу окончательно понять. Вот и всё!

Я с трудом удержался от того, чтобы потереть морду лапой.

“Ты не поймёшь, — очень хотелось мне сказать, — потому что некоторые вещи невозможно понять, как ты о них ни бейся. И я очень сильно подозреваю, что тут как раз тот случай.

Мне жаль, мальчик, но ты не найдёшь ответ на бессмысленный в данном случае вопрос “Почему?”, потому что нет такого ответа, который оправдает и объяснит тот кошмар, что тебе пришлось пережить, нет слов, которые способны придать этому смысл.

Сейчас кажется, что, возможно, если ты поймёшь, то станет легче.

Правда в том, что некоторые вещи лучше не понимать.”

Как бы я ни хотел сказать это ему, понятно, что никакого смысла в этом нет: хоть сто раз будут тебе мудрые советники донести эту мысль, ты не поймёшь, пока не проживёшь.

И главное, чтоб в итоге цена всех этих “вечных поисков бессмысленных ответов” не оказалась слишком высока.

— Мы с Ван–Ван можем переночевать в твоих покоях, — сказал я вслух, скрепя сердце. — Заодно присмотрим, чтобы ничего эдакого не вышло.

— ..Нет. Я хочу это сделать сам.

Ну вот твою же, простите боги, кошачью морду! Что ж ты такой упрямый?

— Мне не нравится, что ты собираешься вернуть им контроль.

— Только над речью! И ничего я им не планирую возвращать. Их время прошло, теперь я — тот, у кого весь контроль. И они это знают!

“Они тоже так думали”, — отметил я мысленно, но вслух сдался.

— Не делай глупостей, — только и сказал я, — будь осторожен с ними. И не задирай планку ожиданий слишком высоко: хочешь ты в это верить или нет, но они правда не скажут тебе того, что ты отчаянно желаешь услышать.

— Я разберусь.

Оставалось только надеяться, что он знает, что делает… Но на этот счёт я не был слишком оптимистичен.

Понятное дело, он не знает.

Кто вообще знал бы на его месте.

…

— ..Как ты думаешь, что Адан хочет спросить у них? — уточнила Ван-Ван, когда мы уже шли по коридору общежития.

Я невесело рассмеялся:

— Разве это не очевидно, дружочек? Вопрос, как правило, один и тот же, в вариациях: “Почему?”. В данном случае, я думаю, он сформулирует это тысячей слов, криков, стонов, но в итоге это будет всё то же самое, банальное: “Почему вы любили меня недостаточно?”

— Это звучит грустно, — пробормотала Ван-Ван.

— Это звучит глупо, — отрезал я. — Каждый любит, как может, и не любит, как может, вот и весь ответ. Нет там какой-то таинственной истины, которая может придать этой ерунде глубинный смысл. И мне приходилось видеть множество людей, которые всю свою жизнь положили, ища не имеющие ни малейшего значения ответы, отказываясь от реальных вещей в погоне за полной глупостью. Остаётся только надеяться, что он достаточно быстро сам поймёт, что нечего там искать, и успокоится.

— Это, — сказала Ван-Ван, — глупо и грустно.

— Хороший эпиграф к подавляющему большинству трагедий человеческих.

На том разговор увял, и мы дошли до нашей комнаты в молчании. После такого сказочного дня хотелось то ли поспать, то ли помедитировать — но, конечно же, глупо было бы ждать, что мир позволит нам так просто уйти на боковую, не сказав своё ласковое “Спокойной ночи” напоследок. И не подкрепив его основательным пинком.

Так и тут: у двери в комнату обнаружилась неожиданная проблема, от вида которой Ван-Ван тут же напряглась и замкнулась в себе, а я принялся готовиться морально к ночи длинной. И не исключено что истерически-слезливой.

— Привет, — сказала, чуть неловко улыбаясь, Элина Миллз. — Не откажешься уделить мне немного времени?

— Что… Как ты тут оказалась? Общежития закрыты! — разумеется, параноидальная реакция для моей подопечной всегда будет первой, это вряд ли изменится в ближайшие несколько десятилетий.

— Закрыты, — пожала плечами Элиза с чуть неловкой улыбкой, — но я умею выглядеть очень жалобно и платить очень хорошо. Иногда два в одном.

Я с трудом сдержал фырканье; начинаю подозревать, что очень во многом Ван-Ван пошла в отцовский род.

— Я не обязана разговаривать с тобой! Я ничего тебе не должна и не поеду к вам на каникулы!

— Да, мне сообщили, — ответила Элиза на удивление спокойно, — и я не буду тебя заставлять, конечно. Я не хочу причинять тебе больше вреда. Я просто… Это очень важно для меня, и я надеялась, что ты поговоришь со мной. Пожалуйста.

Ван-Ван явно готова была быстро отказаться, но я осторожно боднул её головой, заглядывая в глаза.

— Я думаю, тебе стоит принять предложение, — промурлыкал я. — Этот разговор из тех, которые, возможно, имеют смысл.