Может, его взгляд стал менее загнанным, но в нём появилась та искра отчаянной безуминки, которую я помню в том числе по себе и с первого взгляда узнаю. В каждом его жесте появился тот самый вызов миру, что в определённом возрасте толкает даже лучших (особенно лучших) на грань. Выберутся они с этой грани или нет, вопрос другой.

Лицо господина Фаннда, обычно не выражающее ничего лишнего, на миг дрогнуло, проходя сквозь забавный набор микровыражений.

— Я не думаю, что мы знакомы.

— О, разве? — прищурился Адан, явно наслаждаясь чужим замешательством. — Ну да, признаю, обстоятельства были другими и выглядел я иначе. Но всё же — как неприятно быть забытым! Я, право, разочарован.

Я чуть не пустил скупую кошачью слезу на тему того, как быстро растут дети. Какой пафос! Какая таинственность! И мне действительно интересно, при каких обстоятельствах они могли видеться, потому что господин Фаннд явно ничего не припоминает; хоть он и взял уже выражение лица под контроль, глаза всё ещё выдают.

Улыбка Адана стала шире, а в глазах появился опасный ядовито-зелёный отблеск.

— ..Как жаль. А ведь наше знакомство было довольно близким, почти личным… — протянул он вкрадчиво. — Неужели меня так легко забыть?

Я моргнул, отбросив все возможные объяснения, как невозможные, но потом паззл сложился, и я едва не фыркнул. Ох уж этот кот и его игры; и ведь, если я прав, то он даже не лжёт.

Что может быть более личным, чем побывать у кого-то в снах и покопаться в голове?

Впрочем, если Адан ожидал, что господин Фаннд возмутится и придёт в ярость, то добился он обратного результата: в глаза Фаннда вернулась спокойная, холодная уверенность.

— Ты не первый, кто пытается играть со мной в эти игры, — сказал он сухо. — К счастью, у нашего фонда есть определённые процедуры на случай, если мои незаинтересованность и объективность ставятся под вопрос. Мне стоит сейчас принести магическую клятву, что я вижу тебя — и, что важнее, твою ауру, — впервые в жизни, или для начала найдём свидетелей, чтобы не повторять по несколько раз?

Адан фыркнул с показательной обидой:

— О, я бы не стал. Кто знает, как клятва отреагирует в этих обстоятельствах? Аура может быть обманчивой, если у тебя их две… И нет, это не один из всех тех случаев, когда вас пытались дискредитировать и отстранить от дела! Я видел их все в ваших снах, разумеется, и мог оценить шоу с первого ряда. И за кого вы меня принимаете? Что вы думаете, я правда был бы настолько банален?

Зрачки господина Фаннда расширились, и в глазах отразилось осознание и шок.

Адан улыбнулся шире.

— Да-да, — сказал он мягко, и голос его стал глубже и объёмнее, заползая в разум ядом. — Теперь вы вспоминаете, верно? Не моё лицо, в ваших снах я всегда носил лица ваших знакомых, в конце концов… Ладно, если честно, то ваших кошмаров. Вне снов я был просто шёпотом у вас над ухом… Вы один из немногих, кого мои любимые родители приказали курировать лично; они боялись вас, знаете ли. И, в ретроспективе, вы единственный, к кому я пытался, так или иначе, достучаться. Накладывать чары и пытаться при этом сделать так, чтобы жертва выбралась — забавный танец, он тренирует воображение. Не то чтобы это хоть раз сработало, правда. Сколько рассказов о благородстве и объективности, но на поверку вы оказались таким же, как остальные. Как жаль… Помнится, в одном из последних снов, обернувшись тем мёртвым парнем, которого спасти вы не успели, я сказал вам одну забавную вещь… Но да, это был сон, потому вы едва ли помните…

— Ты сказал, что даже самых умных людей можно заставить поверить в ложь, если нажать на правильные кнопки, то есть — на страх и желание самоутверждения. Ты сказал, что даже самых хороших людей можно заставить ненавидеть, если убедить их, что ненавидеть — это хорошо. Повтори им это достаточно часто, и однажды они поверят. Ты спросил, считаю ли я себя исключением из этого правила. Я сказал — определенно. Ты рассмеялся.

— Значит, вы всё же помните, — прищурился Адан, — приятно знать, что я оставил такое глубокое впечатление. Ещё приятней знать, что я был прав, в конце концов… Хотя и не хотел быть правым. Но кто кого в таких случаях спрашивает?

Господин Фаннд пару мгновений оценивающе рассматривал Адана. Он был спокоен, по крайней мере на поверхности, и это вызвало у меня невольное уважение: не каждый спокойно отнесётся к идее, что в его снах и мыслях копался кто-то другой. Знавал я немало людей, которые предпочли бы подобному опыту любое физическое насилие.

И не то чтобы я их совсем не понимал.

— Значит, всё это время Бэрни действительно была права, в полной мере, — отметил он задумчиво.

Адан фыркнул.

— Да, конечно. С ней забавно получилось; мои любимые родители хотели сначала заткнуть её, потом убить, как остальных. Но, куда ни плюнь, они потерпели неудачу. Так-то леди Дэлль — одна из немногих, на кого мои способности не действуют на расстоянии.

— В силу особенностей её мозга?

— Именно. Она лишена воображения и способна видеть во сне только логические цепочки, чаще всего цифры. Что приговор для примитивной магии, но кладезь для демонологии. Я не мог залезть в её голову, потому что факты, правильно классифицированные и лишённые эмоциональной окраски, являются самой объективной правдой, которая только может быть дана человеку. На этом строится наука… настоящая, по крайней мере. Не тот фарс, которым занимались родители последние годы… Я восхищался её разумом, если честно. Даже когда делал всё возможное, чтобы её считали безумной. И, в ретроспективе, мне даже стараться не пришлось — все были готовы в это поверить.

Господин Фаннд молчал, оглядывая Адана внимательно и серьёзно.

Я мысленно прикидывал, каким будет следующий вопрос, но ни одна из моих догадок не оправдалась.

— Сейчас всё иначе, — сказал Фаннд. — Что изменилось?

— Вы знаете ответ, — улыбка Адана не дрогнула.

— Предпочту услышать.

— Это очевидно, верно? Родители, со всеми их разговорами о контроле, нарушили первое правило демонологии. Которое их же укусило за задницу. Вы ведь помните его?

— Никогда не вызывай того, кого не сможешь удержать.

— Именно.

— Значит, вот что случилось той ночью: ты вырвался из-под их контроля.

Адан подмигнул:

— По крайней мере, у вас есть мозг, которым вы даже иногда пользуетесь.

Я с интересом наблюдал за господином Фанндом, лицо которого превратилось в холодную, непроницаемую маску. Я буквально видел пляшущие в его глазах мысли и попытки просчитать, что делать делать дальше.

— Как могу называть тебя? — спросил он в итоге.

— А вы не знаете?

— Я предпочту имя, которое ты действительно так или иначе считаешь своим.

— О, вы начали с той фразы, которую в своё время сказали вам сотрудники фонда, когда спасли из того дома… Я польщён.

Лицо Фаннда дрогнуло, но самообладания он не потерял.

— Всё ещё хотел бы услышать имя.

— Адан сойдёт, спасибо большое.

— Вот как… Отлично. Чего ты хочешь, Адан? Зачем говоришь мне это всё? В какую игру мы играем?

— Как будто вы не поняли до сих пор… Я хочу уничтожить всё, что они создали с моей помощью, всё, во что они верили, всё, ради чего они…

Он запнулся.

Совсем слегка, но взгляд Фаннда стал цепким, как у гончей, почуявшей кровь, с тенью понимания на дне.

— Должно быть, ты очень ненавидишь их…

— Как любой другой демон ненавидит своих хозяев.

Фаннд ничего не сказал, но я увидел, что он уже в полной мере нащупал эту очевидную слабость: что бы там этот мальчишка себе ни говорил в качестве утешения и самообмана, его ненависть не имеет прямого отношения к тому, что чувствуют рабы к хозяевам.

И именно на эту точку, в случае чего, нужно давить, чтобы порвалось.

Я подумал, что при других обстоятельствах с огромным удовольствием понаблюдал бы за их полноценным противостоянием со стороны: сражение могущественных менталистов, особенно из разных школ — штука всегда красивая.