Оно в целом могло сработать, теоретически, если сделано нормальным мастером. Обычно такие вещи подкрепляют разговорами, медитациями и зельями, но даже без того они работают: разговаривать с подсознанием во сне намного проще, человек находит ответы, до которых без того бы не докопался, придавленный весом повседневной суеты.

Проблема только в том, что так называемый папочка Ван-Ван изначально был психически не сильно здоровым человеком. Не знаю, в какой степени, сложно оценивать, что там безумие, а что просто скотство, — но уж точно не той личностью, проблемы которой можно исправить парочкой пережитых во сне порогов. Добавить сюда Ван-Ван, не умеющую контролировать своё могущество — получи рецепт катастрофы.

— Насколько плохо это было?

— Довольно… плохо. Он не просыпался несколько дней, звал меня во сне, снова путая моё имя, говорил странные вещи… Потом проснулся, но всё не стало лучше. Намного хуже. Он впал в одно из своих… странных состояний. Я… стала думать, как сбежать, вскоре после этого. И потом, с Белиндой… Я не вру, когда говорю, что не собиралась ей вредить. Я специально использовала духа, чтобы не наделать ошибок самой — но всё равно навредила ей… Я плоха в пороговых снах, Снеж. Я могу их использовать только против врагов.

— Ну да. Или, может быть, проблема в том, что тонкостям подобных вещей учатся столетиями? Я даже не знаю, какой из вариантов выбрать! — фыркнул я. — Но пока что — да, ты можешь использовать это только против тех, у кого шкура потолще и менталка постабильней. Тот парень в этом плане логичный выбор, признаю. Но… почему ты атаковала его? Из-за Гэвина?

— ..Да, — она отвела глаза. — Теперь я понимаю, что, возможно, мне вообще не стоило в это вмешиваться…

Ну хотя бы понимает.

— И почему же ты так думаешь? — в таких случаях всегда лучше перепроверять, чего они там напонимали, чтобы потом не получилось неловко.

Она отвела глаза.

— Там всё сложно на самом деле, не так ли? С этим парнем стражи сделали какие-то ужасные вещи. Его семья… В этой истории в целом очень много ужасных вещей. И я не знаю… Не мне судить.

Я посмотрел на лапы.

— Рад слышать, что ты правильно понимаешь. Знаешь, у ужасных вещей есть свойство: они затягивают, как водоворот, всех, кто случайно коснётся. Это несправедливо, это жестоко, как и сама жизнь — но сколько я повидал таких водоворотов, в которые одного за другим тянуло ни в чём (или точнее конкретно в этом) неповинных людей… И знаешь что? Есть универсальное правило: если ты не имеешь достаточно сил и средств, чтобы добраться до центра воронки и остановить вращение — даже не пытайся вмешаться. Старайся отдалиться как можно дальше. Не самый красивый, но самый лучший совет, какой только можно дать в подобной ситуации. И ты сама уже однажды так сделала. Ты понимаешь?

— Да…

— Вот и отлично. Дела Фроннов — не твоя забота. Ты проявила свои чувства к Гэвину, отомстив за его брата и отправив меня к его фамилиару. Я сделал всё, что имело смысл. Но дальше пообещай мне не вмешиваться. Это не твоя грязь, нечего в ней плавать. Понятно?

— Да.

— Обещаешь?

— Да…

— Вот и хорошо. На этом оптимистичном моменте…

Я собирался было посоветовать Ван-Ван всё же расслабиться с книгой в обнимку, но тут в дверь постучали.

Но вовсе не те, кого я ожидал.

— Пришёл проверить, всё ли у тебя в порядке, — сказал Адан, — и принести кое-что.

Он протянул Ван-Ван браслет вроде тех, что носили местные старосты.

— Я попросил у родителей сделать пропуск для тебя, — сказал он. — Я подумал… В общем, я не хотел бы снова оказаться в ситуации, когда я закрыт где-то без возможности выйти, без особого повода и по приказу кого-то, кто имеет надо мной власть. Мне показалось, что для тебя это может работать так же.

Ван-Ван даже подскочила на месте.

— Я могу идти, куда хочу?!

— Именно, — улыбнулся Орди слегка неловкой улыбкой. — Просто будь осторожна и не забывай взять с собой фамилиара: в Академии нынче и правда очень весело… В связи с чем мне нужно идти.

Ван-Ван прикусила губу, потом быстро позвала:

— Адан!

Он повернулся и посмотрел на неё.

— ..Это касается твоих родителей. На их след вышли люди, и…

Улыбка Адана стала широкой и чрезмерно зубастой.

— И?.. — протянул он. — Спасибо что волнуешься, но не переживай обо мне, пожалуйста. Я хочу этого.

— Правда?..

— Хочу ли я, чтобы всё, что они строили, развалилось с радостным грохотом? Чтобы ни одно слово лжи, в которую я заставил других людей поверить, больше не воспринималось никем всерьёз?.. Мы никогда не говорили об этом, но ты знаешь обо мне, не так ли?

Ван-Ван сглотнула.

— Не всё, но… Кое-что. Я… поняла, почему мне снился кот с разноцветными полосками. И многое другое поняла тоже. Я не знаю всего. Но ты уверен, что это безопасно для тебя?

Адан улыбнулся ещё шире.

— Я уверен. И мне правда нужно идти. У меня есть пара срочных дел.

— Будь осторожен!

— Я буду.

Мы с Ван-Ван задумчиво посмотрели на закрытую дверь.

— Как ты думаешь, он правда будет в порядке?

Я фыркнул.

— В порядке? Он танцует на граблях саморазрушения и сам понятия не имеет, что делает. Ему кажется, что он хочет мести, или что-то исправить, или ещё нечто в таком же роде, но это всё, я так подозреваю, прикрытие для очень глупой и очень большой боли. Проблема только в том, что на эту самую боль у него есть серьёзные причины, и я не уверен, поглотит ли она его в итоге… Впрочем, мы так или так скоро узнаем. Одно хорошо: у нас теперь, по крайней мере, есть пропуск. И знаешь что?

— Что?

— Я не думаю, что он врёт, рассказывая о том, как занят. Но он нашёл время, чтобы позаботиться, чтобы тебе не было страшно и некомфортно.

— Это мило.

— Нет. Это — выбор.

45

Проблемы и неожиданные разоблачения всё же явились по наши души.

Для меня, конечно, в разоблачениях не было ничего неожиданного, потому что всю историю я более ли менее знал. Но теперь мне пришлось узнавать всё во второй раз с Ван-Ван на пару, что непросто само по себе.

Наблюдая, как нервно моя подопечная осматривается по сторонам в комнате для визитов, как подрагивают её руки и губы, я в который раз спросил себя: знать или не знать? Что вообще правильней в целом — и в подобной ситуации?..

И ведь даже серьёзные учения ментального здоровья не сходятся в одной точке единогласно.

Одни говорят: только пережив случившееся полностью, приняв его и пережевав, обсудив и переварив, ты сможешь идти дальше. В общем, это подразумевает много топтания, висение над метафорической пропастью, а в качестве главного лекарства — правда и ничего кроме правды. Тогда мол станет легче. В таких школах попытки правду не искать считаются отрицанием, которое явление не слишком хорошее. Честность, с другой стороны, приравнивается к единственному фундаменту, на котором можно построить нормальные отношения.

С другой стороны, видал я и школы, которые говорят, что правда в чистом виде есть только за Гранью. Здесь, в мире живых, существует для нас только правда, данная нам нашими семью чувствами. Что делает каждого из нас по умолчанию необъективным. Потому не стоит гоняться за ответами, которые ничего не изменят, и не стоит выбирать честность там, где лучше для всех отпустить и оставить в прошлом.

Понятно, что выбор пути зависит от ситуации. Понятно, что некоторые вещи не отпустишь, пока не проживёшь, тогда как другие лучше написать на листке и похоронить в баночке на заднем дворе… Или на чьей-нибудь могиле.

Проблема в том, что не всегда легко отличить одну ситуацию от другой.

Однажды я спросил тётю, что она по этому поводу думает, но она тоже не назвала более правильного ответа.

“Всё зависит от того, отпускаешь ты или убегаешь, — только и сказала она. — Со стороны выглядит похоже, но очень разный эффект. С другой стороны, даже если силу отпустить и находят внутри себя, а не снаружи, всё равно поиск личной свободы почти всегда начинается с побега.”